Все повернулись к Фредериксу, и он сказал:
— Это правда. Мистер Тобин изложил вам реальные факты. Я не думал, что он сделает это. Не уверен, что это самый мудрый поступок, но это правда.
Дональд Уолберн тихо и невнятно забормотал:
— Они будут держаться заодно, Мэрилин. Не верь никому из них. Если люди держатся заодно, значит, они что-то замышляют. Уж я-то знаю.
Мне не хотелось опять возвращаться к обсуждению мании преследования, которой страдал Уолберн. По счастью, доктору Фредериксу тоже.
— Мэрилин, что заставило вас принять признание Уолтера за чистую монету?
Его вопрос ее удивил, все ждали ответа, поэтому секунд тридцать спустя она сказала:
— Не знаю. Полагаю, я приняла его как само собой разумеющееся.
— Потому что ему поверила полиция.
— Да, конечно.
— Но полиция не знает Уолтера, а мы знаем. Не должно ли наше мнение возобладать над мнением полиции?
— Но они ведь специалисты, — возразила Бет Трейси. — И мы доверяем им точно так же, как доверяем вам, когда вы говорите о психиатрии и тому подобном, потому что вы специалист в своей области.
Разговор стал раскручиваться, медленно двигаясь по спирали. Фредерике, Бет и Мэрилин снова и снова рассматривали вопрос о доверии и профессионализме, а я откинулся назад, чтобы все обдумать. Я смотрел на окружавших меня людей, сравнивал выражение их лиц с тем отношением, которое высказал каждый из них, и сопоставлял это отношение с реальной ситуацией и с тем преступлением, которым мы занимались. Поняв, что тону в трясине всевозможных мотивов и самых невероятных методов изобличения преступника, я уже готов был сдаться, как вдруг передо мной забрезжил свет. Я нашел ответ на некий второстепенный вопрос, он привел меня еще к одному ответу, потом еще к одному, и тут, неожиданно для меня, все это дело представилось мне абсолютно четким и ясным.
Теперь оставалось только найти доказательства.
Глава 25
Занятие подходило к концу, больше ничего существенного не произошло. Я выжидал подходящий момент, и он наконец наступил после слов Боба Гейла.
Вообще-то он произнес целую речь, краткую, но страстную. Боб говорил о защите собственного достоинства и о неуважении местной полиции, допустившей безобразную грубость. Эта речь привела к расколу группы на два лагеря: тех, кто соглашался с оценкой полиции, которую дал Боб, и тех, кто считал, что в полиции служат превосходные специалисты, на которых можно положиться и которые хорошо выполняют свою работу, несмотря на случайный инцидент с избиением О'Хары и Мерривейла. Да и разве не сами О'Хара и Мерривейл спровоцировали этот инцидент? Боб, Бет Трейси и Джордж Бартоломью полагали, что местная полиция показала себя некомпетентной и жестокой. Дональд Уолберн, Роуз Акерсон и Мэрилин Назарро придерживались мнения, что полиция, в основном, действовала правильно и компетентно, но выражали его по-разному. Спор все больше накалялся, но ни Фредерике, ни я не прерывали его, поскольку в запальчивости люди часто говорят больше, чем хотят сказать. Но когда самый острый момент спора уже миновал, я воспользовался первой же паузой, чтобы сказать:
— Мы еще не выслушали Молли. Что вы думаете о полиции, Молли?
Она отреагировала на свое имя, посмотрев на меня, но никак не отреагировала на сам вопрос. Выражение ее лица было отсутствующим, хотя и с легким облачком беспокойства.
— Что вы думаете, Молли?
— Оставьте ее в покое, — потребовала Роуз Акерсон. — Ей сегодня не хочется разговаривать.
— Но вы так хорошо говорили позавчера, Молли, — заметил я. — Вы решили, что больше не будете ни от кого терпеть жестокость, помните? Вы наконец решили отвечать ударом на удар.
Никакого переедания, никакой жалости к себе, вы собирались сопротивляться! Помните, что вы говорили?
Выражение беспокойства на ее лице становилось все более отчетливым.
— Сегодня я не хочу говорить, — произнесла Молли. Ее голос был слабым и почти детским.
— Понимаю, Молли. Но, может быть, вы попросите Роуз написать от вашего имени записку, если вам не хочется говорить самой?
— Что вы пытаетесь сделать? — встрепенулась Роуз. — Здесь присутствуют свидетели. Существует такое понятие, как клевета. Повнимательней следите за тем, что вы говорите.
Я посмотрел на Роуз:
— Вы все время подстрекали меня доказать всем, что я знаю, кто виноват, и это меня запутывало. Если бы вы не были уверены в том, что я блефовал, вы не стали бы меня подстрекать. А как вы могли быть уверены в том, что я блефую?
— Мне достаточно было просто поглядеть на вас, — ответила она зло и ехидно. — На что, кроме блефа, может надеяться человек, который всю свою жизнь был неудачником и обманщиком?
— Хорошая причина, — прокомментировал я, — но недостаточно хорошая, чтобы вы могли быть полностью уверены в себе. Однако я неожиданно вспомнил кое-что из того, что говорил: что виновник — это один из семерых, присутствующих в этой комнате, и тогда я понял, какова же правда.
Она указала на меня трясущимся пальцем, но дрожал он не от страха, а от едва сдерживаемой ярости.
— Я предупреждала вас насчет клеветы! Я не собираюсь предупреждать еще раз!
— А правда в том, что виновные — это два человека, а не один. И пока я этого не знал, я не знал вообще ничего. Тот стол, что упал на вас, не был орудием злого умысла. Это был первый из несчастных случаев, и он стал причиной всех остальных, но он не был...
— Я упрячу вас в тюрьму! — завопила Роуз.
Она вскочила с места, и, если бы рядом не сидела беспомощная Молли, она бы уже скрылась. Но Роуз не могла оставить Молли одну.
— Вы не можете говорить эти ужасные вещи!
— Когда на вас упал стол и все засмеялись, вы обе возненавидели их. Молли ненавидела всех, кто живет в этом доме. В ее глазах они превратились в олицетворение всех тех, кто смеялся над ней в течение всей ее жизни и оставался безнаказанным. А вы, Роуз, ненавидели их за боль, которую они причинили Молли. Не за то, что они смеялись над вами, вы слишком сильны и уверены в себе, чтобы вас что-то такое могло задеть, — а за то, что они смеялись над Молли.
— Полагаю, у вас с Уолтером Стоддардом гомосексуальная связь, — заявила Роуз, переходя в наступление. — Полиции не составит труда докопаться до сути.
— Да, не составит. Именно Молли настояла на той записке, которую вы написали, когда я сломал руку. Меня ведь не было здесь, когда над вами посмеялись, я не был одним из тех, кто смеялся, и меня не за что было наказывать. И я знаю, что эту записку написали вы. Точно так же я знаю, что Молли настояла на том, чтобы написать записку о невиновности Уолтера Стоддарда, — и вы ее написали. Но, помимо этого, я не знаю ничего: не знаю, кто из вас несет ответственность за то, что случилось, не знаю, кто первой предложил подстроить несчастные случаи другим постояльцам “Мидуэя” и посмотреть, будут ли смеяться над ними, но это ведь и не так важно, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46