Но он не выказывал никакого страха.
- Я - собиратель слухов, - сказал Фраффин. - То, что я сам являюсь причиной возникновения кое-каких слухов, не имеет большого значения.
“Слухи?” - недоуменно вскинул брови Келексел. Он был поражён таким ответом.
“Да, я собиратель слухов, древних слухов”, - подумал Фраффин.
Он уже знал, что завидует Келекселу, завидует его первому контакту с женщиной внешнего мира. Фраффин припомнил далёкие дни, когда Чемы могли более свободно выходить в этот мир, создавая механизмы существования его обитателей, подчинять их своей воле, сея семена напыщенного невежества, взращивая смертоносные желания. О, то были славные дни!
Фраффин на какое-то время почувствовал себя в плену собственных ведений, вспомнив дни, которые он провёл среди туземцев - управляя, маневрируя, узнавая из болтовня хихикающих римских мальчишек о вещах, которые их родители не смели упоминать даже шёпотом. Перед мысленным взором Фраффина предстала его собственная вилла: каменная дорожка для прогулок, ярко освещённая солнечными лучами, трава, деревья, грядки с капризной форсуфией. Это ОНА придумала название - “капризная форсуфия”. Он так ясно видел молодое грушевое дерево, росшее около тропинки.
- Они умирают так скоро! - прошептал он.
Келексел приставил палец к щеке и сказал:
- Я думаю, у вас болезненная склонность ко всяким ужасам - все это смакование насилия и смерти.
Хоть подобное и не входило в намерения Фраффина, он не смог удержаться: свирепо посмотрел на Келексела и сказал:
- Ты думаешь, что ненавидишь подобные вещи, а? Нет, это не так! Ты же говоришь, что тебя многое привлекает в этом мире, например эта твоя красотка! Я слышал, тебе нравится одежда местных жителей. - Он изящным жестом дотронулся до рукава своего пиджака. - Как мало вы ещё себя знаете, Келексел.
Лицо Келексела потемнело от гнева. Это было уже чересчур: Фраффин перешёл все границы приличия!
- Мы, Чемы, закрыли двери для насилия м смерти, - тихо проговорил Келексел. - Просмотр подобных сюжетов - всего лишь праздное времяпрепровождение.
- Болезненная склонность, говорите? - с издёвкой спросил Фраффин. - Мы закрыли двери для смерти? Навсегда, не так ли? - Он усмехнулся. - Но оно все ещё остаётся, наше вечное искушение. Если нет, то почему вас так привлекают мои скромные исследования? Настолько, что вы пытаетесь любым путём получить сюда доступ и разузнать о вещах, которые вызывают у вас такое отвращение. Я расскажу вам, чем я здесь занимаюсь: я играю тем искушением, которое, наверное, будет очень волновать моих приятелей Чемов.
Пока Фраффин говорил, его рука постоянно двигались, резкие рубящие жесты демонстрировали силу вечно молодой энергичной плоти; на тыльной стороне пальцев курчавились короткие волоски, тупые, плоские ногти матово блестели.
Келексел не спускал глаз со своего противника, зачарованный словами Фраффина. “Смерть - искушение? Конечно, это не так!” Однако в такой мысли несомненно чувствовалась холодная уверенность.
Наблюдая за руками Фраффина, Келексел подумал: “Рука не должна главенствовать над рассудком”.
- Вы смеётесь, - произнёс Келексел. - Вы находите меня смешным.
- Не вас конкретно, - отозвался Фраффин. - Многое забавляет меня - убогие существа моего закрытого ограниченного мира, делающие счастливыми тех из нас, кто не может расслышать предупреждения относительно нашего собственного вечного существования. Ведь все эти предупреждения не могут иметь отношения лично к вам, не так ли? Вот, что я вижу, и вот, что меня забавляет. Вы смеётесь над ними, не понимая, в чём причина смеха. Ах, Келексел, вот где мы прячем от самих себя секрет нашего собственного умирания.
- Мы не умираем! - воскликнул ошеломлённый Келексел.
- Келексел, Келексел, мы смертны. Каждый из нас может остановить своё омоложение и тогда он станет смертным. Станет смертным.
Келексел сидел, не в силах произнести ни адова. Директор был безумен!
Что касается Фраффина, то сначала произнесённые им слова пенящейся волной захлестнули островок его рассудка, затем волна откатилась, и он ощутил приступ бешеного гнева.
“Я разгневан и в то же время полон раскаяния, - подумал он. - Никто из Чемов не сможет воспринять подобную мораль. Я виноват перед Келекселом и всеми другими созданиями, которыми я двигал без их согласия. На месте каждой головы, которую я отсек, выросли пятьдесят новых. Слухи? Собиратель слухов? Я - существо с чувствительными ушами, которые до сих пор слышат, как нож режет чёрствый хлеб в комнате виллы, которой давно уже нет”.
Он вспомнил свою женщину - темнокожую экзотическую хозяйку его дома в Риме. Она была не выше его ростом, малопривлекательная с точки зрения местных жителей, но самая прекрасная в сто глазах. Она родила ему восемь смертных детей, их смешанная кровь растворилась в других потомках. Она состарилась, её лицо увяло - это он тоже помнил. Она дала ему то, что не мог дать никто другой: долю удела смертных, которую он считал своей.
“Чего только Первородные не отдали бы, чтобы узнать об этом маленьком эпизоде”, - подумал он.
- Судя по тому, что вы сказали, вы - сумасшедший, - прошептал Келексел.
“Ну, вот, мы и перешли к открытой борьбе, - подумал Фраффин. - Наверно, я слишком долго вожусь с этим болваном. Может, следует рассказать ему, как он попался в нашу ловушку”. Но Фраффин сам попался в ловушку собственной ярости и не владел сейчас своими эмоциями.
- Сумасшедший? - спросил он, усмехаясь. - Говорите, мы, Чемы, бессмертны. А как нам удаётся быть бессмертными? Мы снова и снова омолаживаем себя. Мы достигли предельного состояния, заморозили процесс старения нашего организма. Но на какой стадии развития, на чём, Келексел, мы остановились?
- Стадии? - Келексел ошеломлённо уставился на него. Слова Фраффина обжигали, как горящие угля.
- Да, стадии! Достигли мы зрелости, прежде чем заморозить себя? Я думаю, нет. Созревая, мы должны расцветать, давать побеги. Мы не расцвели, Келексел.
- Я не…
- Мы не производим чего-то прекрасного, доброго, чего-то, составляющего сущность нас самих! Мы же даём побегов.
- У меня есть потомство!
Фраффин не смог сдержать смех. Отсмеявшись, он повернулся к заметно рассерженному Келекселу.
- Нерасцветший росток, незрелость, воспроизводящая сама себя, - и этим вы хвастаетесь. Какой же вы посредственный, пустой и напуганный, Келексел.
- Чего я должен бояться? - воскликнул Келексел. - Смерть не может коснуться меня! ВЫ не можете коснуться меня!
- Но только не изнутри, - значительно произнёс Фраффин. - Смерть не может коснуться Чема, если она не садит в нём самом. Мы - независимые личности, надёжно защищённые от любой угрозы, но только не от самих себя. Росток далёкого прошлого, скрытый в каждом из нас, зерно, которое шепчет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
- Я - собиратель слухов, - сказал Фраффин. - То, что я сам являюсь причиной возникновения кое-каких слухов, не имеет большого значения.
“Слухи?” - недоуменно вскинул брови Келексел. Он был поражён таким ответом.
“Да, я собиратель слухов, древних слухов”, - подумал Фраффин.
Он уже знал, что завидует Келекселу, завидует его первому контакту с женщиной внешнего мира. Фраффин припомнил далёкие дни, когда Чемы могли более свободно выходить в этот мир, создавая механизмы существования его обитателей, подчинять их своей воле, сея семена напыщенного невежества, взращивая смертоносные желания. О, то были славные дни!
Фраффин на какое-то время почувствовал себя в плену собственных ведений, вспомнив дни, которые он провёл среди туземцев - управляя, маневрируя, узнавая из болтовня хихикающих римских мальчишек о вещах, которые их родители не смели упоминать даже шёпотом. Перед мысленным взором Фраффина предстала его собственная вилла: каменная дорожка для прогулок, ярко освещённая солнечными лучами, трава, деревья, грядки с капризной форсуфией. Это ОНА придумала название - “капризная форсуфия”. Он так ясно видел молодое грушевое дерево, росшее около тропинки.
- Они умирают так скоро! - прошептал он.
Келексел приставил палец к щеке и сказал:
- Я думаю, у вас болезненная склонность ко всяким ужасам - все это смакование насилия и смерти.
Хоть подобное и не входило в намерения Фраффина, он не смог удержаться: свирепо посмотрел на Келексела и сказал:
- Ты думаешь, что ненавидишь подобные вещи, а? Нет, это не так! Ты же говоришь, что тебя многое привлекает в этом мире, например эта твоя красотка! Я слышал, тебе нравится одежда местных жителей. - Он изящным жестом дотронулся до рукава своего пиджака. - Как мало вы ещё себя знаете, Келексел.
Лицо Келексела потемнело от гнева. Это было уже чересчур: Фраффин перешёл все границы приличия!
- Мы, Чемы, закрыли двери для насилия м смерти, - тихо проговорил Келексел. - Просмотр подобных сюжетов - всего лишь праздное времяпрепровождение.
- Болезненная склонность, говорите? - с издёвкой спросил Фраффин. - Мы закрыли двери для смерти? Навсегда, не так ли? - Он усмехнулся. - Но оно все ещё остаётся, наше вечное искушение. Если нет, то почему вас так привлекают мои скромные исследования? Настолько, что вы пытаетесь любым путём получить сюда доступ и разузнать о вещах, которые вызывают у вас такое отвращение. Я расскажу вам, чем я здесь занимаюсь: я играю тем искушением, которое, наверное, будет очень волновать моих приятелей Чемов.
Пока Фраффин говорил, его рука постоянно двигались, резкие рубящие жесты демонстрировали силу вечно молодой энергичной плоти; на тыльной стороне пальцев курчавились короткие волоски, тупые, плоские ногти матово блестели.
Келексел не спускал глаз со своего противника, зачарованный словами Фраффина. “Смерть - искушение? Конечно, это не так!” Однако в такой мысли несомненно чувствовалась холодная уверенность.
Наблюдая за руками Фраффина, Келексел подумал: “Рука не должна главенствовать над рассудком”.
- Вы смеётесь, - произнёс Келексел. - Вы находите меня смешным.
- Не вас конкретно, - отозвался Фраффин. - Многое забавляет меня - убогие существа моего закрытого ограниченного мира, делающие счастливыми тех из нас, кто не может расслышать предупреждения относительно нашего собственного вечного существования. Ведь все эти предупреждения не могут иметь отношения лично к вам, не так ли? Вот, что я вижу, и вот, что меня забавляет. Вы смеётесь над ними, не понимая, в чём причина смеха. Ах, Келексел, вот где мы прячем от самих себя секрет нашего собственного умирания.
- Мы не умираем! - воскликнул ошеломлённый Келексел.
- Келексел, Келексел, мы смертны. Каждый из нас может остановить своё омоложение и тогда он станет смертным. Станет смертным.
Келексел сидел, не в силах произнести ни адова. Директор был безумен!
Что касается Фраффина, то сначала произнесённые им слова пенящейся волной захлестнули островок его рассудка, затем волна откатилась, и он ощутил приступ бешеного гнева.
“Я разгневан и в то же время полон раскаяния, - подумал он. - Никто из Чемов не сможет воспринять подобную мораль. Я виноват перед Келекселом и всеми другими созданиями, которыми я двигал без их согласия. На месте каждой головы, которую я отсек, выросли пятьдесят новых. Слухи? Собиратель слухов? Я - существо с чувствительными ушами, которые до сих пор слышат, как нож режет чёрствый хлеб в комнате виллы, которой давно уже нет”.
Он вспомнил свою женщину - темнокожую экзотическую хозяйку его дома в Риме. Она была не выше его ростом, малопривлекательная с точки зрения местных жителей, но самая прекрасная в сто глазах. Она родила ему восемь смертных детей, их смешанная кровь растворилась в других потомках. Она состарилась, её лицо увяло - это он тоже помнил. Она дала ему то, что не мог дать никто другой: долю удела смертных, которую он считал своей.
“Чего только Первородные не отдали бы, чтобы узнать об этом маленьком эпизоде”, - подумал он.
- Судя по тому, что вы сказали, вы - сумасшедший, - прошептал Келексел.
“Ну, вот, мы и перешли к открытой борьбе, - подумал Фраффин. - Наверно, я слишком долго вожусь с этим болваном. Может, следует рассказать ему, как он попался в нашу ловушку”. Но Фраффин сам попался в ловушку собственной ярости и не владел сейчас своими эмоциями.
- Сумасшедший? - спросил он, усмехаясь. - Говорите, мы, Чемы, бессмертны. А как нам удаётся быть бессмертными? Мы снова и снова омолаживаем себя. Мы достигли предельного состояния, заморозили процесс старения нашего организма. Но на какой стадии развития, на чём, Келексел, мы остановились?
- Стадии? - Келексел ошеломлённо уставился на него. Слова Фраффина обжигали, как горящие угля.
- Да, стадии! Достигли мы зрелости, прежде чем заморозить себя? Я думаю, нет. Созревая, мы должны расцветать, давать побеги. Мы не расцвели, Келексел.
- Я не…
- Мы не производим чего-то прекрасного, доброго, чего-то, составляющего сущность нас самих! Мы же даём побегов.
- У меня есть потомство!
Фраффин не смог сдержать смех. Отсмеявшись, он повернулся к заметно рассерженному Келекселу.
- Нерасцветший росток, незрелость, воспроизводящая сама себя, - и этим вы хвастаетесь. Какой же вы посредственный, пустой и напуганный, Келексел.
- Чего я должен бояться? - воскликнул Келексел. - Смерть не может коснуться меня! ВЫ не можете коснуться меня!
- Но только не изнутри, - значительно произнёс Фраффин. - Смерть не может коснуться Чема, если она не садит в нём самом. Мы - независимые личности, надёжно защищённые от любой угрозы, но только не от самих себя. Росток далёкого прошлого, скрытый в каждом из нас, зерно, которое шепчет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48