Поначалу я переживал, что Катерина не позвонит, что она просто-напросто изорвала в клочья записку, и мне придется сидеть на скамейке до тех пор, пока ее не выпишут. Затем я начал беспокоиться, что телефон и в самом деле не работает, и я нацепил на него табличку, не убедившись в ее лживости. Я зашел в телефонную будку и набрал 150.
– Здравствуйте, отдел обслуживания абонентов компании «Бритиш Телеком», говорит Джанис, чем могу вам помочь?
– Спасибо, именно это я и хотел узнать.
Затем я начал тревожиться, что Катерина пыталась позвонить как раз в те десять секунд, пока я беседовал с «Бритиш Телеком». Услышала короткие гудки, разозлилась и не стала перезванивать. Может, стоило поклянчить у прохожих десятипенсовик и позвонить в родильное отделение? Но что, если именно в этот момент Катерина позвонит мне… Страхи росли и росли, пока я энергично не отмел их, после чего предался единственной, истинной и серьезной тревоге. С какой стати я решил, что Катерина вообще мне позвонит? А если и позвонит, что мне потом делать? Возвращаться на скамейку в Клапамском парке? Пойти спать в гараж миссис Конрой? У бездомных безработных больше проблем, чем у добропорядочных граждан, но главная – свободное время, которое они посвящают размышлениям о своих бедах. Генерал Кастер, когда у него была куча проблем, по крайней мере, не сидел без дела.
Сгущались сумерки. Тысячи людей, утром проходившие мимо в одном направлении, теперь двигались в обратном. Под Вестминстерским мостом погасли огни катеров, фары машин на мосту слились в одну линию. С темнотой меня стал изводить холод, а также настоятельная потребность помочиться. Я очень рассчитывал, что она исчезнет, если не обращать на нее внимания, но потребность превратилась в доминирующую и всепоглощающую заботу. Я расхаживал взад и вперед перед скамейкой, но желание становилось невыносимым. Мне следовало находиться от телефонной будки на расстоянии слышимости, но в то же время нестерпимо хотелось в туалет. Так вот почему в телефонных будках всегда пахнет мочой. Наконец, меня осенило. Я украдкой прихватил в телефонную будку пустую банку из-под пива и решил сделать все туда. В тот момент такой исход показался мне вполне цивилизованным, вот только прежде я ни разу не измерял объем своего мочевого пузыря. Мне и в голову не приходило, что он раза в четыре превышает вместимость пол-литровой пивной жестянки. Емкость заполнилась за две секунды, а поток и не собирался иссякать. Одна лишь мысль, что я помочусь в телефонной будке, приводила меня в ужас, а потому я сжал конец члена и до боли повернул краник. После чего неловко пнул дверь будки и изогнул тело, чтобы выплеснуть содержимое банки на клочок грязной травы. Другой рукой я продолжал удерживать свой бедный, раздувшийся пенис – готовый в любой миг лопнуть, словно заткнутый пожарный шланг в мультфильме «Том и Джерри». И вот тут зазвонил телефон.
Я одновременно подскочил и запаниковал.
– Алло, – сказал я в трубку, а моча хлестала мне на брюки, словно из прорвавшейся дамбы. – О нет! Банку я выронил, и теперь она порциями извергала мне мочу на ботинки. – Черт, дерьмо!
– Это я, – сообщила Катерина. – Мне казалось, ты хотел, чтобы я тебе позвонила.
– Да, хотел. Извини, просто из-за тебя я уронил банку с мочой.
– Что?
– С пивом, с пивом как моча.
Я делал вид, будто все нормально, а моча неконтролируемым фонтаном орошала брюки.
– Так что ты там делаешь?
Последовала пауза.
– Рожаю, – ответила Катерина обыденно.
– Да, да, конечно, это хорошо.
Человек, проходивший мимо телефонной будки, взглянул на меня сквозь стекло, и я с удвоенной силой принялся изображать, что вовсе не использую таксофон как общественный туалет.
– Так что ты там делаешь?
– Ты только что об этом спрашивал.
– Ах да, прости. И ты сказала, что рожаешь. Как видишь, я тебя слушал.
Ниагарский водопад в телефонной будке, наконец, иссяк, и я, не отпуская трубки, застегнул свободной рукой ширинку.
– Так вот, я родила, – сказала Катерина.
Голос у нее был странный. Усталый, разумеется, но все еще холодный и отчужденный – что меня немного напугало.
– С ребенком все в порядке? – нервно спросил я. – Я хочу сказать, он здоров и все такое?
– Да, здоровый и красивый. Семь фунтов три унции. Родился сегодня днем в половине второго. Мальчик, кстати, – на тот случай, если ты хотел об этом спросить.
– Мальчик! Потрясающе! А с тобой все в порядке?
– Да. Роды прошли, в общем-то, легко.
– Какие чудеса творит китовая песня, – пошутил я, но Катерина не была расположена к веселью.
– Слушай, приходи-ка на нас взглянуть. Мне надо с тобой поговорить. Я уговорю персонал пропустить тебя. Меня положили в отделение Хелен на седьмом этаже.
– Отлично, спасибо. Я буду на месте, как только смогу, – сказал я и повесил трубку.
Я мог бы добавить: «Только сначала надо смыть с брюк мочу», – но эти слова показались мне не слишком уместными.
Я поднял наполовину опустевшую банку и выкинул ее в ближайшую урну. Краем глаза я заметил нищего, который видел, как из банки выплеснулась жидкость. И когда я бросился к больнице, он заковылял к урне, предвкушая скорую выпивку.
– Добрый вечер, – бодро поприветствовал я санитара, который зашел в больничный туалет.
У меня был план – если вести себя так, будто нет ничего странного в том, что я стою в трусах и сушу мокрые штаны брюки под электрической сушкой для рук, то подозрения возникнут не сразу.
План не сработал.
– Вот, пролил на брюки кофе, пришлось стирать, – сказал я, давая санитару шанс понимающе улыбнуться.
Санитар шансом не воспользовался.
И все же вскоре я уже был одет. Вымыл небритое лицо и попробовал пригладить редеющие лохмы. Я походил на помесь старика и нервного мальчишки, спешащего на первое свидание. Открывая дверь, я обратил внимание, что у меня трясется рука. Душевный подъем, последовавший после известия о рождении сына, сказался на характере моей тревоги. Положено начало одной новой жизни, и теперь от Катерины зависит, начнется ли еще одна новая жизнь – моя. Я предчувствовал, что это последний шанс. Я пообещал ей, что стану другим, сказал, что изменился. Если в момент рождения нашего третьего ребенка она считала, что нам не стоит быть вместе, то уже ничего не поделаешь. Я вызвал лифт с таким чувством, будто мне предстояло заслушать ответ на поданную апелляцию. Мне следовало предвкушать радость, но вместо этого я исходил нервным потом. Катерина сказала, что любит меня, повторял я себе, но она же ударила меня прямо в лицо. Очень противоречивые признаки. И если она хочет, чтобы я вернулся, почему ее голос по телефону звучал так холодно и безжизненно?
Двери лифта отворились, и вышла радостная молодая пара с новорожденным, очевидно первенцем, судя по их волнению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Здравствуйте, отдел обслуживания абонентов компании «Бритиш Телеком», говорит Джанис, чем могу вам помочь?
– Спасибо, именно это я и хотел узнать.
Затем я начал тревожиться, что Катерина пыталась позвонить как раз в те десять секунд, пока я беседовал с «Бритиш Телеком». Услышала короткие гудки, разозлилась и не стала перезванивать. Может, стоило поклянчить у прохожих десятипенсовик и позвонить в родильное отделение? Но что, если именно в этот момент Катерина позвонит мне… Страхи росли и росли, пока я энергично не отмел их, после чего предался единственной, истинной и серьезной тревоге. С какой стати я решил, что Катерина вообще мне позвонит? А если и позвонит, что мне потом делать? Возвращаться на скамейку в Клапамском парке? Пойти спать в гараж миссис Конрой? У бездомных безработных больше проблем, чем у добропорядочных граждан, но главная – свободное время, которое они посвящают размышлениям о своих бедах. Генерал Кастер, когда у него была куча проблем, по крайней мере, не сидел без дела.
Сгущались сумерки. Тысячи людей, утром проходившие мимо в одном направлении, теперь двигались в обратном. Под Вестминстерским мостом погасли огни катеров, фары машин на мосту слились в одну линию. С темнотой меня стал изводить холод, а также настоятельная потребность помочиться. Я очень рассчитывал, что она исчезнет, если не обращать на нее внимания, но потребность превратилась в доминирующую и всепоглощающую заботу. Я расхаживал взад и вперед перед скамейкой, но желание становилось невыносимым. Мне следовало находиться от телефонной будки на расстоянии слышимости, но в то же время нестерпимо хотелось в туалет. Так вот почему в телефонных будках всегда пахнет мочой. Наконец, меня осенило. Я украдкой прихватил в телефонную будку пустую банку из-под пива и решил сделать все туда. В тот момент такой исход показался мне вполне цивилизованным, вот только прежде я ни разу не измерял объем своего мочевого пузыря. Мне и в голову не приходило, что он раза в четыре превышает вместимость пол-литровой пивной жестянки. Емкость заполнилась за две секунды, а поток и не собирался иссякать. Одна лишь мысль, что я помочусь в телефонной будке, приводила меня в ужас, а потому я сжал конец члена и до боли повернул краник. После чего неловко пнул дверь будки и изогнул тело, чтобы выплеснуть содержимое банки на клочок грязной травы. Другой рукой я продолжал удерживать свой бедный, раздувшийся пенис – готовый в любой миг лопнуть, словно заткнутый пожарный шланг в мультфильме «Том и Джерри». И вот тут зазвонил телефон.
Я одновременно подскочил и запаниковал.
– Алло, – сказал я в трубку, а моча хлестала мне на брюки, словно из прорвавшейся дамбы. – О нет! Банку я выронил, и теперь она порциями извергала мне мочу на ботинки. – Черт, дерьмо!
– Это я, – сообщила Катерина. – Мне казалось, ты хотел, чтобы я тебе позвонила.
– Да, хотел. Извини, просто из-за тебя я уронил банку с мочой.
– Что?
– С пивом, с пивом как моча.
Я делал вид, будто все нормально, а моча неконтролируемым фонтаном орошала брюки.
– Так что ты там делаешь?
Последовала пауза.
– Рожаю, – ответила Катерина обыденно.
– Да, да, конечно, это хорошо.
Человек, проходивший мимо телефонной будки, взглянул на меня сквозь стекло, и я с удвоенной силой принялся изображать, что вовсе не использую таксофон как общественный туалет.
– Так что ты там делаешь?
– Ты только что об этом спрашивал.
– Ах да, прости. И ты сказала, что рожаешь. Как видишь, я тебя слушал.
Ниагарский водопад в телефонной будке, наконец, иссяк, и я, не отпуская трубки, застегнул свободной рукой ширинку.
– Так вот, я родила, – сказала Катерина.
Голос у нее был странный. Усталый, разумеется, но все еще холодный и отчужденный – что меня немного напугало.
– С ребенком все в порядке? – нервно спросил я. – Я хочу сказать, он здоров и все такое?
– Да, здоровый и красивый. Семь фунтов три унции. Родился сегодня днем в половине второго. Мальчик, кстати, – на тот случай, если ты хотел об этом спросить.
– Мальчик! Потрясающе! А с тобой все в порядке?
– Да. Роды прошли, в общем-то, легко.
– Какие чудеса творит китовая песня, – пошутил я, но Катерина не была расположена к веселью.
– Слушай, приходи-ка на нас взглянуть. Мне надо с тобой поговорить. Я уговорю персонал пропустить тебя. Меня положили в отделение Хелен на седьмом этаже.
– Отлично, спасибо. Я буду на месте, как только смогу, – сказал я и повесил трубку.
Я мог бы добавить: «Только сначала надо смыть с брюк мочу», – но эти слова показались мне не слишком уместными.
Я поднял наполовину опустевшую банку и выкинул ее в ближайшую урну. Краем глаза я заметил нищего, который видел, как из банки выплеснулась жидкость. И когда я бросился к больнице, он заковылял к урне, предвкушая скорую выпивку.
– Добрый вечер, – бодро поприветствовал я санитара, который зашел в больничный туалет.
У меня был план – если вести себя так, будто нет ничего странного в том, что я стою в трусах и сушу мокрые штаны брюки под электрической сушкой для рук, то подозрения возникнут не сразу.
План не сработал.
– Вот, пролил на брюки кофе, пришлось стирать, – сказал я, давая санитару шанс понимающе улыбнуться.
Санитар шансом не воспользовался.
И все же вскоре я уже был одет. Вымыл небритое лицо и попробовал пригладить редеющие лохмы. Я походил на помесь старика и нервного мальчишки, спешащего на первое свидание. Открывая дверь, я обратил внимание, что у меня трясется рука. Душевный подъем, последовавший после известия о рождении сына, сказался на характере моей тревоги. Положено начало одной новой жизни, и теперь от Катерины зависит, начнется ли еще одна новая жизнь – моя. Я предчувствовал, что это последний шанс. Я пообещал ей, что стану другим, сказал, что изменился. Если в момент рождения нашего третьего ребенка она считала, что нам не стоит быть вместе, то уже ничего не поделаешь. Я вызвал лифт с таким чувством, будто мне предстояло заслушать ответ на поданную апелляцию. Мне следовало предвкушать радость, но вместо этого я исходил нервным потом. Катерина сказала, что любит меня, повторял я себе, но она же ударила меня прямо в лицо. Очень противоречивые признаки. И если она хочет, чтобы я вернулся, почему ее голос по телефону звучал так холодно и безжизненно?
Двери лифта отворились, и вышла радостная молодая пара с новорожденным, очевидно первенцем, судя по их волнению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66