Потом повернули к берегу.
Датчане нападали ночами, тайно, хищно, но их мелкие молниеносные атаки быстро и уверенно отражались. Дни превращались в недели, недели — в месяцы. Весенние дожди и слякоть перешли в летние дожди и слякоть, но основное войско Фриггида Кривоногого избегало их.
В тех коротких схватках, в которых они принимали участие, Аэд сражался бок о бок со своим зятем-викингом, и еще более убеждался, что этот человек непобедим. Один только могучий оглушающий рокот, раздававшийся из его груди, заставлял датчан дрожать в нерешительности, и это стоило им жизни, потому что Волк никогда не колебался на поле сражения. Он сражался равнодушно, разя безошибочно и метко, но все же сражался как одержимый.
Однажды ночью, когда убитые были закопаны или сожжены, Аэд подошел к этому странному человеку, которого он до сих пор не мог разгадать, предлагая ему бутыль эля в кожаном чехле, и прислонился к дереву, оглядывая поля, раскинувшиеся перед ними, в то время как викинги и ирландцы хоронили мертвых.
Какое-то время мужчины стояли молча, вдыхая прохладу ночи, прислушиваясь к резким крикам ночной птицы. Разжигались огни для приготовления пищи. «Скоро, — думал Аэд, — я наполню пустой желудок и найду покой в своей палатке, расслаблюсь и дам отдохнуть усталому телу». Это был один из тех боев, где он сражался впереди, все же предоставляя право главного удара Ниаллу и Волку. Он наблюдал с удивлением, как Олаф дважды подъезжал к Ниаллу, давая учтиво королю Улстера мудрые советы и наставления. Они защищали Улстер; поэтому это была битва Ниалла. Ниалл боролся за свою землю; Аэд боролся за своего сына и законы великой Эйре, которые дали Ниаллу эту землю. А Олаф сражался, так как у него были обязательства по отношению к Аэду и, следовательно, к Ниаллу. Но Аэд чувствовал, что у могучего викинга все же было гораздо больше для этого причин.
Аэд наблюдал, как Олаф смочил пересохшее горло элем, потом спросил прямо:
— Ты сражаешься с Фриггидом Кривоногим из-за Ул-стера, или ты мстишь за Карлингфордскую битву?
Кристально-синие глаза обратились к нему, потом опять устремились вперед.
— И то, и другое, Верховный король, — он помолчал минуту, затем опять взглянул на Аэда. — И более того, — добавил он тихо.
Он вернул бутыль Аэду и скрылся за деревьями.
Олаф присел на холодный мох и откинул голову на упавшее дерево. Все это время он скакал, не думая ни о чем, кроме сражения, но наступали моменты, ночи, вроде этой, когда ему страшно хотелось вернуться в Дублин, принять обжигающую ванну, вкусно поесть, насладиться ласками жены.
Он усмехнулся, подумав об этом. Много блудниц встречалось ему в пути; женщин, которые развлекали мужчин, и те смеялись и гордились своей доблестью и легче переносили тяжелые дни. Но он не мог позволить себе наслаждаться ласками женщин. Он с некоторым удивлением заметил, что и Аэд Финнлайт любезно отвергал подобные развлечения, он слышал, что Аэд всегда верен своей королеве. Но Ард-Риг был необычным человеком.
Размышления об Аэде перешли в размышления об Эрин. Олаф не мог себе представить, что его ирландская злючка окажется в руках другого мужчины. Одна лишь эта мысль заставляла его огрызаться и ворчать целый день. Она была его собственностью, поэтому он чувствовал себя ее покровителем. Он подумал, что готов защищать все, что принадлежит ему, до самой смерти.
Но Олаф не очень беспокоился о жене, хотя и не успел узнать ее хорошо. Он оставил Сигурда управлять Дублином, строго наказав охранять ее и следить за ней. Он не верил, что она попытается убежать, но и не знал, что скрывается за ее блестящими зелеными глазами. Он разбудил ее чувства, да. В его руках она превратилась в дикую, даже распутную ведьму, доставляющую ему удовольствие, которое очищало его душу и сердце от мрачных мучительных мыслей. Интересно, ненавидит ли она его до сих пор, не ищет ли любовника, чтобы наставить рога «викингу-варвару», за которого ее принудили выйти замуж.
Он сжал кулаки, когда подумал об этом, потом медленно расслабился, У нее будет мало шансов наставить ему рога под присмотром Сигурда, и она все-таки принцесса Тары, этого она никогда не забудет. Вряд ли она сделает что-нибудь, что может быть замечено другими.
Олаф закрыл глаза и увидел ее перед собой, с гривой шелковых черных волос, спадающих на полные округлые груди, ее длинные ноги, которые двигались по направлению к нему, соблазнительные и гибкие… «Все это, — подумал он, вздохнув, — объясняет тот факт, что я не хочу иметь дело с блудницами». Но было и другое видение, которое сопровождало его в боях. Гренилде. Его золотая красавица, его любимая. Он нахмурился, когда ее образ опять проник в его сознание. Он стремился увидеть голубые сверкающие глаза, но все, что он мог представить — это изумрудно-зеленые.
Он тихо выругался. Ирландская ведьма, которая хотела вздернуть его голову на лезвие меча, была колдуньей. Колдуньей, которая могла быть нежной, смеяться с ним, любить его, являться ему…
— Король Дублина опечален чем-то сегодня вечером.
Глаза Олафа открылись, и он мрачно поднял брови, недовольный тем, что прервали его раздумья. Он посмотрел хмуро на бородатого старика в робе, которого все звали Мергвином, незаметно приблизившегося к нему.
— Король Дублина хочет побыть один, — отрезал Олаф.
Но друид не смутился.
— Вокруг тебя светящийся ореол, викинг, — сказал Мергвин, задумчиво глядя на Олафа, — если тебе и суждено умереть в сражении, это случится не скоро.
— Это будет приятно узнать моей жене, — проговорил Олаф сухо.
Мергвин передернул плечами, тряхнув своей длинной бородой.
— Ты стремишься убить Фриггида Кривоногого, молодой лорд Волк. Я хочу предупредить тебя. Это судьба, и вы встретитесь однажды. И один из вас должен умереть. Возможно, ты убьешь его. Да, это возможно. Но с его смертью ты не получишь того, чего желаешь.
— Да? И что же это, друид?
— Возвращения твоей души. Ты должен найти это в своей собственной жизни, Норвежский Волк, а не в смерти другого человека.
Олаф поднялся и стряхнул листья со своего плаща.
— Итак, друид, ты говоришь, что я не убью его скоро. Ты полагаешь, я позволю Фриггиду продолжать набеги на эти прибрежные земли, чтобы при случае он прикончил меня и других?
Мергвин не обратил внимания на сарказм, с которым это было сказано.
— О нет. Фриггид должен умереть. Он не принадлежит этой земле, Волк, а ветер прошептал мне, что ты принадлежишь. Ты должен продолжать искать его, сражаться с ним.
— Да? — удивленный, Олаф опять поднял брови. Друид улыбнулся.
— Посмотри на себя, мой лорд. Твой плащ ирландский, так же как и рубаха. Ты разговариваешь со мной на моем языке. Рискну предположить, что тебе приходится задумываться, чтобы говорить на своем языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Датчане нападали ночами, тайно, хищно, но их мелкие молниеносные атаки быстро и уверенно отражались. Дни превращались в недели, недели — в месяцы. Весенние дожди и слякоть перешли в летние дожди и слякоть, но основное войско Фриггида Кривоногого избегало их.
В тех коротких схватках, в которых они принимали участие, Аэд сражался бок о бок со своим зятем-викингом, и еще более убеждался, что этот человек непобедим. Один только могучий оглушающий рокот, раздававшийся из его груди, заставлял датчан дрожать в нерешительности, и это стоило им жизни, потому что Волк никогда не колебался на поле сражения. Он сражался равнодушно, разя безошибочно и метко, но все же сражался как одержимый.
Однажды ночью, когда убитые были закопаны или сожжены, Аэд подошел к этому странному человеку, которого он до сих пор не мог разгадать, предлагая ему бутыль эля в кожаном чехле, и прислонился к дереву, оглядывая поля, раскинувшиеся перед ними, в то время как викинги и ирландцы хоронили мертвых.
Какое-то время мужчины стояли молча, вдыхая прохладу ночи, прислушиваясь к резким крикам ночной птицы. Разжигались огни для приготовления пищи. «Скоро, — думал Аэд, — я наполню пустой желудок и найду покой в своей палатке, расслаблюсь и дам отдохнуть усталому телу». Это был один из тех боев, где он сражался впереди, все же предоставляя право главного удара Ниаллу и Волку. Он наблюдал с удивлением, как Олаф дважды подъезжал к Ниаллу, давая учтиво королю Улстера мудрые советы и наставления. Они защищали Улстер; поэтому это была битва Ниалла. Ниалл боролся за свою землю; Аэд боролся за своего сына и законы великой Эйре, которые дали Ниаллу эту землю. А Олаф сражался, так как у него были обязательства по отношению к Аэду и, следовательно, к Ниаллу. Но Аэд чувствовал, что у могучего викинга все же было гораздо больше для этого причин.
Аэд наблюдал, как Олаф смочил пересохшее горло элем, потом спросил прямо:
— Ты сражаешься с Фриггидом Кривоногим из-за Ул-стера, или ты мстишь за Карлингфордскую битву?
Кристально-синие глаза обратились к нему, потом опять устремились вперед.
— И то, и другое, Верховный король, — он помолчал минуту, затем опять взглянул на Аэда. — И более того, — добавил он тихо.
Он вернул бутыль Аэду и скрылся за деревьями.
Олаф присел на холодный мох и откинул голову на упавшее дерево. Все это время он скакал, не думая ни о чем, кроме сражения, но наступали моменты, ночи, вроде этой, когда ему страшно хотелось вернуться в Дублин, принять обжигающую ванну, вкусно поесть, насладиться ласками жены.
Он усмехнулся, подумав об этом. Много блудниц встречалось ему в пути; женщин, которые развлекали мужчин, и те смеялись и гордились своей доблестью и легче переносили тяжелые дни. Но он не мог позволить себе наслаждаться ласками женщин. Он с некоторым удивлением заметил, что и Аэд Финнлайт любезно отвергал подобные развлечения, он слышал, что Аэд всегда верен своей королеве. Но Ард-Риг был необычным человеком.
Размышления об Аэде перешли в размышления об Эрин. Олаф не мог себе представить, что его ирландская злючка окажется в руках другого мужчины. Одна лишь эта мысль заставляла его огрызаться и ворчать целый день. Она была его собственностью, поэтому он чувствовал себя ее покровителем. Он подумал, что готов защищать все, что принадлежит ему, до самой смерти.
Но Олаф не очень беспокоился о жене, хотя и не успел узнать ее хорошо. Он оставил Сигурда управлять Дублином, строго наказав охранять ее и следить за ней. Он не верил, что она попытается убежать, но и не знал, что скрывается за ее блестящими зелеными глазами. Он разбудил ее чувства, да. В его руках она превратилась в дикую, даже распутную ведьму, доставляющую ему удовольствие, которое очищало его душу и сердце от мрачных мучительных мыслей. Интересно, ненавидит ли она его до сих пор, не ищет ли любовника, чтобы наставить рога «викингу-варвару», за которого ее принудили выйти замуж.
Он сжал кулаки, когда подумал об этом, потом медленно расслабился, У нее будет мало шансов наставить ему рога под присмотром Сигурда, и она все-таки принцесса Тары, этого она никогда не забудет. Вряд ли она сделает что-нибудь, что может быть замечено другими.
Олаф закрыл глаза и увидел ее перед собой, с гривой шелковых черных волос, спадающих на полные округлые груди, ее длинные ноги, которые двигались по направлению к нему, соблазнительные и гибкие… «Все это, — подумал он, вздохнув, — объясняет тот факт, что я не хочу иметь дело с блудницами». Но было и другое видение, которое сопровождало его в боях. Гренилде. Его золотая красавица, его любимая. Он нахмурился, когда ее образ опять проник в его сознание. Он стремился увидеть голубые сверкающие глаза, но все, что он мог представить — это изумрудно-зеленые.
Он тихо выругался. Ирландская ведьма, которая хотела вздернуть его голову на лезвие меча, была колдуньей. Колдуньей, которая могла быть нежной, смеяться с ним, любить его, являться ему…
— Король Дублина опечален чем-то сегодня вечером.
Глаза Олафа открылись, и он мрачно поднял брови, недовольный тем, что прервали его раздумья. Он посмотрел хмуро на бородатого старика в робе, которого все звали Мергвином, незаметно приблизившегося к нему.
— Король Дублина хочет побыть один, — отрезал Олаф.
Но друид не смутился.
— Вокруг тебя светящийся ореол, викинг, — сказал Мергвин, задумчиво глядя на Олафа, — если тебе и суждено умереть в сражении, это случится не скоро.
— Это будет приятно узнать моей жене, — проговорил Олаф сухо.
Мергвин передернул плечами, тряхнув своей длинной бородой.
— Ты стремишься убить Фриггида Кривоногого, молодой лорд Волк. Я хочу предупредить тебя. Это судьба, и вы встретитесь однажды. И один из вас должен умереть. Возможно, ты убьешь его. Да, это возможно. Но с его смертью ты не получишь того, чего желаешь.
— Да? И что же это, друид?
— Возвращения твоей души. Ты должен найти это в своей собственной жизни, Норвежский Волк, а не в смерти другого человека.
Олаф поднялся и стряхнул листья со своего плаща.
— Итак, друид, ты говоришь, что я не убью его скоро. Ты полагаешь, я позволю Фриггиду продолжать набеги на эти прибрежные земли, чтобы при случае он прикончил меня и других?
Мергвин не обратил внимания на сарказм, с которым это было сказано.
— О нет. Фриггид должен умереть. Он не принадлежит этой земле, Волк, а ветер прошептал мне, что ты принадлежишь. Ты должен продолжать искать его, сражаться с ним.
— Да? — удивленный, Олаф опять поднял брови. Друид улыбнулся.
— Посмотри на себя, мой лорд. Твой плащ ирландский, так же как и рубаха. Ты разговариваешь со мной на моем языке. Рискну предположить, что тебе приходится задумываться, чтобы говорить на своем языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94