— — Мэгин поколебалась минуту, потом продолжила:
— Ты должна позаботиться и о себе. Первого ребенка зачастую тяжело вынашивать.
Эрин нервно посмотрела на свою кобылу и похлопала по ее гладкой шее.
— Уже так заметно? — спросила она хрипло.
— Нет, — ответила Мэгин, ее глаза светились мудростью, — но я вижу это, как и то, что ты тоже подпала под чары Волка. Следи хорошо за ребенком, Эрин, это свяжет вас сильнее.
Эрин ничего не сказала, так как Сигурд подъехал к ним. Она ожидала, что он опять будет сердиться, но он был спокоен и безропотно взял Мэгин на свою лошадь.
Сигурд подумал, что королева — истая дочь своего отца, такая же упрямая и мудрая, как Аэд Финнлайт.
В город пришло известие, что объединенные силы движутся на север. Эрин заверили, что с ее мужем все в порядке и отец здоров. Она также узнала, что король из Улстера в полном здравии, но о братьях и Грегори ничего не было слышно. Ей оставалось только молиться и надеяться, что датчане вскоре будут разбиты и что войска возвратятся домой.
И хотя с большим трудом верилось, что все происшедшее между нею и Олафом правда, Эрин обнаружила, что с каждым днем она все больше скучает по этому человеку, который и близок ей, и чужд. Бессонными ночами она думала о нем, водя пальцами по тому месту на кровати, где он лежал. Она думала, как он проводит эти ночи, и ее мучила мысль, что он нашел по дороге женщин, которые готовы были отдаться ему, и он брал их, и женщины касались его золотой головы, прижимались к его широким плечам, наслаждались его чарующими объятиями.
Она вставала утром изнуренной, говорила себе, что она просто глупа и горько рыдала от того, что родилась женщиной. Она отдала ему все, а он ожидал от нее верности, как должного, тогда как сам… Она не знала, что он делал «тогда как». Она только помнила, что он прикончит ее, если заподозрит измену, и ее собственный отец поддержит его. Это несправедливо. Она также знала, что он не доверяет ей, а Сигурду приказано постоянно смотреть за ней.
Эрин проводила дни с Мойрой, шила крошечные вещички для ее ребенка, но держала в тайне свое собственное положение.
Она продолжала размышлять, как Олаф воспримет это известие, и как она это ему расскажет. Когда он вернется, будет ли она для него такой же желанной, или он решит, что приручил свою дикую ирландскую жену, и больше ничего не пожелает?
Как она его встретит? Вообще-то, он должен быть ею доволен. В его отсутствие дом содержался в порядке. Сигурд подтвердит это и то, что она не делала попыток нарушить его наказы.
Была середина лета, когда ее разбудил шум и возня на внутреннем дворе. Наскоро одевшись, Эрин сбежала по лестнице и тревожно спросила, что случилось.
Сигурд, забыв все церемонии, поднял ее высоко в воздух и поцеловал в лоб.
— Все кончено, — объяснил он. — Датчане разгромлены благодаря лорду Олафу, и войска возвращаются.
Эрин почувствовала головокружение от радости, но спросила испуганно:
— Мой отец?
— Твой отец жив, — сказал Сигурд. Он встретился взглядом с юными посланцами, которые доставили ему это известие. За эти дни Сигурд полюбил взбалмошную красавицу, на которой женился их король и которую любила его жена. Он не решился рассказать ей о смерти брата до возвращения Олафа.
— О, слава Богу! — прошептала Эрин. Она взглянула на Сигурда, сверкнув изумрудными глазами. — Я должна приготовиться, мы должны устроить грандиозный пир…
— Стоп, ирландка! — рассмеялся Сигурд. — Им еще предстоит долгая дорога домой. Еще пройдет много дней, прежде чем они вернутся.
— Все же, — прошептала она, — есть вещи, которым я должна немедленно уделить внимание.
Ее сердце больно забилось, и она ощутила покалывание в позвоночнике. Он возвращается… Он возвращается домой…
Она была взволнована и испугана. Закрыла глаза, вспоминая дикую страсть, которая вспыхнула в них в последний раз. Она вспомнила его грубые слова о том, что он сомневается, не желает ли она ему все еще смерти от датского боевого топора. Эрин опять задрожала. Независимо от того, что он чувствовал — злобу, которая таилась в его сердце, брал ли он ее нежно или бурно — он всегда тонко ощущал ее, зажигая в ней огонь, как зажигал в себе.
Был ли ребенок зачат в этот последний раз? Или в самый первый? Или когда они встретились на утесе, когда проливной дождь? Казалось, это было так давно.
Как он встретит ее, думала Эрин, и эти размышления вызывали у нее страх, но она научилась подавлять его. Он такой холодный и чужой. Его глаза сверкают льдом так же, как и огнем. Он был все же викинг-завоеватель. Всегда чужой. Но несмотря на его слова о недоверии и ее страх, она уже страстно стремилась к нему, дрожа от предчувствий, возрожденных воспоминаниями.
Однажды ночью, не в силах заснуть, Эрин соскользнула с кровати, сняла ночное платье, надела свою рубаху и побежала стремглав вниз по лестнице. Возможно, после того как она посидит перед огнем в большой зале, выпьет кружку эля, она сможет заснуть.
Но когда она шла по направлению к зале, то вдруг задержалась, услышав голос Сигурда. И хотя Эрин попыталась отключиться, его слова все же были хорошо слышны. Он разговаривал с начальником стражи Дублина, и голос был тревожным. Прижавшись к стене, которая отделяла лестницу от большой залы, Эрин осторожно, на цыпочках подошла ближе.
— Если бы мы могли убедить ирландцев из Мита присоединиться к нам, я бы не беспокоился. А наши войска малочисленны. Мы не можем отослать всех наших мужчин из города. Он останется тогда совсем незащищенным. Я не знаю, что делать. Олаф всегда настороже в бою, но он не будет ожидать нападения банды подлых изменников после отражения войска Фриггида.
Эрин не расслышала, что ответил молодой начальник.
— Клянусь кровью Одина! — вдруг прокричал Сигурд. — Я не знаю. Может, эти ирландцы не осознали, что наш король вступил в бой, чтобы помочь ирландскому королю! Или, может, их не заботит судьба их собственных королей? Но если они отказываются поехать с нами против этих бандитов, я боюсь, те легко победят Олафа и его войско.
Эрин почувствовала, что мороз пробежал по ее коже. Все это время они воевали, а теперь войска, утомленные сражениями и возвращающиеся с победой, могут попасть в западню.
Она закрыла глаза и прислонилась к стене. Ирландцы, о которых говорил Сигурд, должны ехать вместе с норвежцами! Жизнь ее отца в опасности, так же как и жизнь Грегори, и Брайса, и Лейта, такого спокойного и рассудительного, и Ниалла, заботящегося о мире и согласии, и Олафа, мужа, которого она ждала, викинга, чьего ребенка она носила, человека, с которым она снова хотела разделить постель.
Нет, она беспокоилась только об отце, Грегори, братьях…
Она с болью сглотнула, напрягаясь, чтобы услышать еще что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Ты должна позаботиться и о себе. Первого ребенка зачастую тяжело вынашивать.
Эрин нервно посмотрела на свою кобылу и похлопала по ее гладкой шее.
— Уже так заметно? — спросила она хрипло.
— Нет, — ответила Мэгин, ее глаза светились мудростью, — но я вижу это, как и то, что ты тоже подпала под чары Волка. Следи хорошо за ребенком, Эрин, это свяжет вас сильнее.
Эрин ничего не сказала, так как Сигурд подъехал к ним. Она ожидала, что он опять будет сердиться, но он был спокоен и безропотно взял Мэгин на свою лошадь.
Сигурд подумал, что королева — истая дочь своего отца, такая же упрямая и мудрая, как Аэд Финнлайт.
В город пришло известие, что объединенные силы движутся на север. Эрин заверили, что с ее мужем все в порядке и отец здоров. Она также узнала, что король из Улстера в полном здравии, но о братьях и Грегори ничего не было слышно. Ей оставалось только молиться и надеяться, что датчане вскоре будут разбиты и что войска возвратятся домой.
И хотя с большим трудом верилось, что все происшедшее между нею и Олафом правда, Эрин обнаружила, что с каждым днем она все больше скучает по этому человеку, который и близок ей, и чужд. Бессонными ночами она думала о нем, водя пальцами по тому месту на кровати, где он лежал. Она думала, как он проводит эти ночи, и ее мучила мысль, что он нашел по дороге женщин, которые готовы были отдаться ему, и он брал их, и женщины касались его золотой головы, прижимались к его широким плечам, наслаждались его чарующими объятиями.
Она вставала утром изнуренной, говорила себе, что она просто глупа и горько рыдала от того, что родилась женщиной. Она отдала ему все, а он ожидал от нее верности, как должного, тогда как сам… Она не знала, что он делал «тогда как». Она только помнила, что он прикончит ее, если заподозрит измену, и ее собственный отец поддержит его. Это несправедливо. Она также знала, что он не доверяет ей, а Сигурду приказано постоянно смотреть за ней.
Эрин проводила дни с Мойрой, шила крошечные вещички для ее ребенка, но держала в тайне свое собственное положение.
Она продолжала размышлять, как Олаф воспримет это известие, и как она это ему расскажет. Когда он вернется, будет ли она для него такой же желанной, или он решит, что приручил свою дикую ирландскую жену, и больше ничего не пожелает?
Как она его встретит? Вообще-то, он должен быть ею доволен. В его отсутствие дом содержался в порядке. Сигурд подтвердит это и то, что она не делала попыток нарушить его наказы.
Была середина лета, когда ее разбудил шум и возня на внутреннем дворе. Наскоро одевшись, Эрин сбежала по лестнице и тревожно спросила, что случилось.
Сигурд, забыв все церемонии, поднял ее высоко в воздух и поцеловал в лоб.
— Все кончено, — объяснил он. — Датчане разгромлены благодаря лорду Олафу, и войска возвращаются.
Эрин почувствовала головокружение от радости, но спросила испуганно:
— Мой отец?
— Твой отец жив, — сказал Сигурд. Он встретился взглядом с юными посланцами, которые доставили ему это известие. За эти дни Сигурд полюбил взбалмошную красавицу, на которой женился их король и которую любила его жена. Он не решился рассказать ей о смерти брата до возвращения Олафа.
— О, слава Богу! — прошептала Эрин. Она взглянула на Сигурда, сверкнув изумрудными глазами. — Я должна приготовиться, мы должны устроить грандиозный пир…
— Стоп, ирландка! — рассмеялся Сигурд. — Им еще предстоит долгая дорога домой. Еще пройдет много дней, прежде чем они вернутся.
— Все же, — прошептала она, — есть вещи, которым я должна немедленно уделить внимание.
Ее сердце больно забилось, и она ощутила покалывание в позвоночнике. Он возвращается… Он возвращается домой…
Она была взволнована и испугана. Закрыла глаза, вспоминая дикую страсть, которая вспыхнула в них в последний раз. Она вспомнила его грубые слова о том, что он сомневается, не желает ли она ему все еще смерти от датского боевого топора. Эрин опять задрожала. Независимо от того, что он чувствовал — злобу, которая таилась в его сердце, брал ли он ее нежно или бурно — он всегда тонко ощущал ее, зажигая в ней огонь, как зажигал в себе.
Был ли ребенок зачат в этот последний раз? Или в самый первый? Или когда они встретились на утесе, когда проливной дождь? Казалось, это было так давно.
Как он встретит ее, думала Эрин, и эти размышления вызывали у нее страх, но она научилась подавлять его. Он такой холодный и чужой. Его глаза сверкают льдом так же, как и огнем. Он был все же викинг-завоеватель. Всегда чужой. Но несмотря на его слова о недоверии и ее страх, она уже страстно стремилась к нему, дрожа от предчувствий, возрожденных воспоминаниями.
Однажды ночью, не в силах заснуть, Эрин соскользнула с кровати, сняла ночное платье, надела свою рубаху и побежала стремглав вниз по лестнице. Возможно, после того как она посидит перед огнем в большой зале, выпьет кружку эля, она сможет заснуть.
Но когда она шла по направлению к зале, то вдруг задержалась, услышав голос Сигурда. И хотя Эрин попыталась отключиться, его слова все же были хорошо слышны. Он разговаривал с начальником стражи Дублина, и голос был тревожным. Прижавшись к стене, которая отделяла лестницу от большой залы, Эрин осторожно, на цыпочках подошла ближе.
— Если бы мы могли убедить ирландцев из Мита присоединиться к нам, я бы не беспокоился. А наши войска малочисленны. Мы не можем отослать всех наших мужчин из города. Он останется тогда совсем незащищенным. Я не знаю, что делать. Олаф всегда настороже в бою, но он не будет ожидать нападения банды подлых изменников после отражения войска Фриггида.
Эрин не расслышала, что ответил молодой начальник.
— Клянусь кровью Одина! — вдруг прокричал Сигурд. — Я не знаю. Может, эти ирландцы не осознали, что наш король вступил в бой, чтобы помочь ирландскому королю! Или, может, их не заботит судьба их собственных королей? Но если они отказываются поехать с нами против этих бандитов, я боюсь, те легко победят Олафа и его войско.
Эрин почувствовала, что мороз пробежал по ее коже. Все это время они воевали, а теперь войска, утомленные сражениями и возвращающиеся с победой, могут попасть в западню.
Она закрыла глаза и прислонилась к стене. Ирландцы, о которых говорил Сигурд, должны ехать вместе с норвежцами! Жизнь ее отца в опасности, так же как и жизнь Грегори, и Брайса, и Лейта, такого спокойного и рассудительного, и Ниалла, заботящегося о мире и согласии, и Олафа, мужа, которого она ждала, викинга, чьего ребенка она носила, человека, с которым она снова хотела разделить постель.
Нет, она беспокоилась только об отце, Грегори, братьях…
Она с болью сглотнула, напрягаясь, чтобы услышать еще что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94