ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Ради бога, оставьте мое обучение до другого раза!
— Лучше времени для небольшого кувырка не найдешь, — сказал Багстер, твердой рукой подталкивая ее к кровати.
А почему бы и нет? — подумала она. Почему нет… если он этого хочет. Чем этот Багстер хуже любого другого? Я никого на свете не люблю, а на том свете — не считается, почему же отказывать им в «кувырках» (как выражается Багстер), если им так уж этого хочется? Она безмолвно легла на спину и закрыла глаза, ощущая рядом с собой в темноте только пустоту. Я одна, думала она без всякой жалости к себе, спокойно констатируя факт, словно путешественник, у которого погибли все спутники.
— Клянусь богом, в вас немного жару, — сказал Багстер. — Неужели вы меня ни капельки не любите? — Его проспиртованное дыхание било ей в нос.
— Нет. Я никого не люблю.
Он крикнул в бешенстве:
— Скоби вы любили. — И тут же раскаялся: — Простите. Я сказал подлость.
— Я никого не люблю, — повторила она. — Ведь мертвых любить нельзя, правда? Их ведь нет, правда? — Это ведь все равно, что любить бронтозавра, правда? — спрашивала она, словно ожидала ответа хотя бы от Багстера.
Глаза она крепко зажмурила, потому что в темноте смерть казалась ей ближе — смерть, которая его унесла. Кровать задрожала, когда Багстер освободил ее от своей тяжести; стул скрипнул, когда он снял с него тужурку. Он сказал:
— Я уж не такая сволочь, Элен. Вы, видно, не в настроении. До завтра, ладно?
— Ладно.
Незачем отказываться в чем бы то ни было кому бы то ни было, и все же она почувствовала огромное облегчение оттого, что в конце концов от нее ничего не потребовали.
— Покойной ночи, малютка, — сказал Багстер. — До скорого.
Она открыла глаза и увидела какого-то чужого человека в запыленной синей тужурке, возившегося с дверным замком. Чужим людям можно сказать все, что угодно, — они проходят мимо и все забывают, как существа с другой планеты.
— Вы верите в бога? — спросила она.
— Да как сказать, наверно, да, — ответил Багстер, пощипывая усики.
— Как бы я хотела верить, — сказала она. — Как бы я хотела верить.
— Да знаете, многие верят, — сказал Багстер. — Ну, мне пора. Всего.
И она снова осталась одна в темноте своих зажмуренных глаз, а тоска билась в ее теле, как ребенок; губы ее шевелились, но все, что она смогла сказать, было: «Во веки веков, аминь…» Остальное она забыла. Она протянула руку и пощупала подушку рядом, словно каким-то чудом все же могло оказаться, что она не одна, а если она не одна сейчас, то уже никогда больше не будет одна.

***
— Я бы этого никогда не заметил, миссис Скоби, — сказал отец Ранк.
— А Уилсон заметил.
— Мне почему-то не нравятся такие наблюдательные люди.
— Это его профессия.
Отец Ранк быстро кинул на нее взгляд.
— Профессия бухгалтера?
Она тоскливо спросила его:
— Отец мой, неужели у вас не найдется для меня ни слова утешения?
Ах уж эти разговоры в доме покойного, думал отец Ранк, пересуды о том, что было, споры, вопросы, просьбы, — сколько шума на краю тишины!
— Вас слишком много утешали в жизни, миссис Скоби. Если то, что думает Уилсон, правда, тогда он нуждается в утешении.
— Вы знаете о нем все, что знаю я?
— Конечно нет, миссис Скоби. Вы ведь были его женой пятнадцать лет, не так ли? А священник знает только то, чего можно и не знать.
— Чего можно и не знать?
— Ну, я имею в виду грехи, — нетерпеливо объяснил он. — Никто не приходит к вам исповедоваться в добродетелях.
— Вы, наверное, знаете о миссис Ролт. Почти все знают.
— Бедная женщина.
— Не понимаю, почему вы ее жалеете.
— Я жалею всякое невинное существо, которое связывает себя с одним из нас.
— Он был плохим католиком.
— Это пустые слова, их часто говорят без всякого смысла.
— И под конец это… этот ужас. Он ведь не мог не знать, что обрекает себя на вечное проклятие.
— Да, это он знал. Он никогда не верил в милосердие… кроме милосердия к другим людям.
— Но ведь тут даже молитвы не помогут…
Отец Ранк с яростью захлопнул дневник.
— Господи спаси, миссис Скоби, не воображайте, будто вы… или я… хоть что-нибудь знаем о божественном милосердии!
— Но церковь утверждает…
— Я знаю, что она утверждает. Церковь знает все законы. Но она и понятия не имеет о том, что творится в человеческом сердце.
— Значит, вы считаете, что надежда все-таки есть? — вяло спросила она.
— Откуда у вас к нему столько злобы?
— У меня не осталось даже злобы.
— И вы думаете, что у бога больше злобы, чем у женщины? — спросил он с суровой настойчивостью, но она отшатнулась от поданной ей надежды.
— Ах зачем, зачем ему было нужно так коверкать нашу жизнь?
— Может, вам покажется странным то, что я говорю, — ведь этот человек столько грешил, — но я все же думаю, судя по тому, что я о нем знал: он воистину любил бога.
Она отрицала, что таит в душе злобу, но последние капли горечи упали, как слезы из высохших глаз.
— Да, уж во всяком случае никого другого он не любил.
— Кто знает? — ответил отец Ранк.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71