Самое большее, на что я был способен, – это хотя бы вот так выполнять условия жалкого компромисса, заключенного с самим собой.
– Давай, Макс! Пошевеливайся, – приказал Мерроу. – Не забудь, тебе надо ввернуть взрыватели в свои бомбы.
– Не мешай, дай закончить, – отозвался Макс. В таком тоне члены нашего экипажа обычно не разговаривали с Мерроу. Во всяком случае, они тут же получали в ответ хоть одно словечко.
Но на этот раз ответа не последовало. Мерроу сидел все в той же напряженной позе, неподвижно и прямо, словно палку проглотил, и молчал.
Я решил, что ему станет лучше, если он сам поведет самолет.
– Базз, может, ты снова возьмешь управление на себя? Мы почти над целью.
Часы показывали две минуты четвертого – до исходной точки оставалось шесть минут.
Мерроу молча последовал моему совету.
Макс закончил проверку и, связавшись со мной, попросил ввернуть взрыватели. Я, конечно, знал, как это делается; все мы должны были уметь заменять друг друга, поскольку, как говорил Мерроу, занимались мужским делом и каждый из нас мог в любую минуту отправиться на тот свет.
Я ответил: «Хорошо», и только тогда сообразил, на что соглашаюсь: подготовить бомбы, которые понесут смерть.
Отстегивая ремни и все остальное, я думал, как пойду сейчас в бомбоотсеки, потолкаюсь там для вида и вернусь. И никто никогда не узнает, что я не ввернул взрыватели.
– Как устанавливать? – спросил я.
Он объяснил.
– Есть, – с напускной бодростью ответил я.
Я пробрался на трап в бомбоотсеке, все еще не решив, как быть. Времени на размышления не оставалось. Мысли одна за другой проносились у меня в голове: долг, «не убий», Гитлер, Дэфни, месяцы обучения, сон, в котором мне приснился Макс, радиоотсек «Дома Эшер», красная вспышка ракеты, грохот разрывающихся бомб – то, что обожал Мерроу, смерть отца Дэфни, пытающегося спасти раненых, восковой Нельсон, горящий парашют…
Я увидел рот. (Закрыв глаза, я прислонился лбом к перегородке в передней части бомбоотсека, чувствуя, как отдается в моем теле вибрация самолета). Рот Дэфни, произносивший слова о долге каждого из нас…
Я обнаружил, что торопливо ввинчиваю взрыватели в бомбы. Мне предстояло ввернуть десять взрывателей.
Я вернулся на свое сиденье и едва успел подсоединиться к внутренней связи, как Клинт Хеверстроу объявил, что мы находимся в исходной точке.
В ответ Нег Хендаун фальцетом, со свойственной ему фиглярской бодростью, объявил:
– Говорит стюардесса Фифи. Мы приближаемся к Ньюарку. Пожалуйста, пристегнитесь ремнями и не курите. Благодарю вас-с-с!
– Заткнись, Негрокус! – послышался чей-то голос, быть может, Фарра.
Тут уж Мерроу вышел из своего оцепенения и с внезапной вспышкой гнева, пронзительным, раздраженным голосом потребовал прекратить болтовню.
Действительно, до захода на цель оставались считанные секунды; все застегнули привязные ремни на тот случай, если близкие разрывы зенитных снарядов начнут щвырять машину из стороны в сторону.
В исходной точке самолеты перестроились и разошлись по звеньям; такое построение позволяло каждому из них подойти к цели заданным зигзагообразным курсом, не мешая другим. Самолеты должны были сбросить бомбы по сигналу ведущего бомбардира своего звена в тот момент, когда от ведущего самолета авиагруппы отделится первая бомба. После того как бомбы будут сброшены, все группы – снова по заданным маршрутам – следовали к пункту сбора и перестраивались для обратного полета.
Брандт работал молча, и мне казалось, что он спокойно делает все, что требуется, однако Базз принялся подгонять его, выкрикивая то один, то другой ехидный вопрос.
В исходной точке мы включили автопилот, предоставив Максу возможность вести машину по бомбоприцелу; из-за безделья и невозможности чем-нибудь заняться Мерроу постепенно распалил себя до предела.
На полет от исходной точки до рубежа бомбометания нам требовалось восемь минут, а летели мы так, чтобы по мере возможности уйти от зенитного огня заданным зигзагообразным курсом – тридцать секунд прямо, поворот на пятнадцать градусов влево – еще тридцать секунд, поворот на тридцать пять градусов вправо – сорок секунд, и так далее, пока не выходили на действительный боевой курс за семьдесят секунд до сброса бомб.Истребители не появлялись, но зенитный огонь доставлял нам немало беспокойства. В течение всего этого времени Макс держал нас на автопилоте, а Мерроу кричал все громче и громче.
Когда нам оставалось около трех минут, Макс наконец взорвался.
– Послушай, Базз, заткни ты свое хайло! – зло оборвал он Мерроу. – У меня все в порядке. Отбомбимся не хуже других, если оставишь меня в покое.
Позже, мысленно возвращаясь к пережитому, я понял, что в тот день мы бросили вызов Мерроу: вызовом было мое поведение во время предполетной подготовки, поведение Лемба в эпизоде с ручкой настройки, испуг Малыша Сейлина, обратившегося к Хендауну, а сейчас, уже во второй раз, резкий тон Макса.
Теперь Мерроу не смолчал и изверг целый поток брани и оскорблений. Он до того обалдел, что не только не разобрался в словах Макса, но и вообще не понимал обстановки, и его бормотание вызывало еще большее беспокойство, чем его пронзительный, торжествующий вопль при первом столкновении с истребителями противника.
В конце концов Мерроу все же успокоился, ощутив характерное вздрагивание корабля, освободившегося от своего груза, и услышав, как Брандт не с обычным своим воинственным ликованием, а просто с облегчением произнес:
– Бомбы сброшены!
Мерроу взял на себя управление и замолчал.
2
В общем, Макс выполнил свою задачу отлично. Фотоснимки, сделанные после налета, показали, что наша группа отбомбилась успешнее других – одиннадцать бомб упало в радиусе тысячи футов, тогда как у второй группы точность бомбометания составила соответственно одну и пять бомб, а у третьей и того хуже: ни одной бомбы в радиусе тысячи футов и лишь три – в радиусе двух тысяч футов. У двух или трех авиагрупп результаты оказались лучше наших. Оповещая о якобы произведенных разрушениях, служба общественной информации опубликовала в тот вечер потрясающую историю о тяжелых последствиях нашего рейда для немецкой шарикоподшипниковой промышленности: «Серьезные разрушения… Сожжено… Опустошено…» Но более объективная оценка, разосланная на следующей неделе министерством внутренней безопасности после тщательных рекогносцировок, рисовала безрадостную картину напрасной гибели машин и людей: за один рейд мы потеряли тридцать шесть бомбардировщиков, а шарикоподшипниковые заводы в Швайнфурте получили не столь уж значительные повреждения. Из трех основных заводов частично пострадали два – «Ферайнигте Кугеллагер Фабрик Верк II» и «Кугелфишер»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
– Давай, Макс! Пошевеливайся, – приказал Мерроу. – Не забудь, тебе надо ввернуть взрыватели в свои бомбы.
– Не мешай, дай закончить, – отозвался Макс. В таком тоне члены нашего экипажа обычно не разговаривали с Мерроу. Во всяком случае, они тут же получали в ответ хоть одно словечко.
Но на этот раз ответа не последовало. Мерроу сидел все в той же напряженной позе, неподвижно и прямо, словно палку проглотил, и молчал.
Я решил, что ему станет лучше, если он сам поведет самолет.
– Базз, может, ты снова возьмешь управление на себя? Мы почти над целью.
Часы показывали две минуты четвертого – до исходной точки оставалось шесть минут.
Мерроу молча последовал моему совету.
Макс закончил проверку и, связавшись со мной, попросил ввернуть взрыватели. Я, конечно, знал, как это делается; все мы должны были уметь заменять друг друга, поскольку, как говорил Мерроу, занимались мужским делом и каждый из нас мог в любую минуту отправиться на тот свет.
Я ответил: «Хорошо», и только тогда сообразил, на что соглашаюсь: подготовить бомбы, которые понесут смерть.
Отстегивая ремни и все остальное, я думал, как пойду сейчас в бомбоотсеки, потолкаюсь там для вида и вернусь. И никто никогда не узнает, что я не ввернул взрыватели.
– Как устанавливать? – спросил я.
Он объяснил.
– Есть, – с напускной бодростью ответил я.
Я пробрался на трап в бомбоотсеке, все еще не решив, как быть. Времени на размышления не оставалось. Мысли одна за другой проносились у меня в голове: долг, «не убий», Гитлер, Дэфни, месяцы обучения, сон, в котором мне приснился Макс, радиоотсек «Дома Эшер», красная вспышка ракеты, грохот разрывающихся бомб – то, что обожал Мерроу, смерть отца Дэфни, пытающегося спасти раненых, восковой Нельсон, горящий парашют…
Я увидел рот. (Закрыв глаза, я прислонился лбом к перегородке в передней части бомбоотсека, чувствуя, как отдается в моем теле вибрация самолета). Рот Дэфни, произносивший слова о долге каждого из нас…
Я обнаружил, что торопливо ввинчиваю взрыватели в бомбы. Мне предстояло ввернуть десять взрывателей.
Я вернулся на свое сиденье и едва успел подсоединиться к внутренней связи, как Клинт Хеверстроу объявил, что мы находимся в исходной точке.
В ответ Нег Хендаун фальцетом, со свойственной ему фиглярской бодростью, объявил:
– Говорит стюардесса Фифи. Мы приближаемся к Ньюарку. Пожалуйста, пристегнитесь ремнями и не курите. Благодарю вас-с-с!
– Заткнись, Негрокус! – послышался чей-то голос, быть может, Фарра.
Тут уж Мерроу вышел из своего оцепенения и с внезапной вспышкой гнева, пронзительным, раздраженным голосом потребовал прекратить болтовню.
Действительно, до захода на цель оставались считанные секунды; все застегнули привязные ремни на тот случай, если близкие разрывы зенитных снарядов начнут щвырять машину из стороны в сторону.
В исходной точке самолеты перестроились и разошлись по звеньям; такое построение позволяло каждому из них подойти к цели заданным зигзагообразным курсом, не мешая другим. Самолеты должны были сбросить бомбы по сигналу ведущего бомбардира своего звена в тот момент, когда от ведущего самолета авиагруппы отделится первая бомба. После того как бомбы будут сброшены, все группы – снова по заданным маршрутам – следовали к пункту сбора и перестраивались для обратного полета.
Брандт работал молча, и мне казалось, что он спокойно делает все, что требуется, однако Базз принялся подгонять его, выкрикивая то один, то другой ехидный вопрос.
В исходной точке мы включили автопилот, предоставив Максу возможность вести машину по бомбоприцелу; из-за безделья и невозможности чем-нибудь заняться Мерроу постепенно распалил себя до предела.
На полет от исходной точки до рубежа бомбометания нам требовалось восемь минут, а летели мы так, чтобы по мере возможности уйти от зенитного огня заданным зигзагообразным курсом – тридцать секунд прямо, поворот на пятнадцать градусов влево – еще тридцать секунд, поворот на тридцать пять градусов вправо – сорок секунд, и так далее, пока не выходили на действительный боевой курс за семьдесят секунд до сброса бомб.Истребители не появлялись, но зенитный огонь доставлял нам немало беспокойства. В течение всего этого времени Макс держал нас на автопилоте, а Мерроу кричал все громче и громче.
Когда нам оставалось около трех минут, Макс наконец взорвался.
– Послушай, Базз, заткни ты свое хайло! – зло оборвал он Мерроу. – У меня все в порядке. Отбомбимся не хуже других, если оставишь меня в покое.
Позже, мысленно возвращаясь к пережитому, я понял, что в тот день мы бросили вызов Мерроу: вызовом было мое поведение во время предполетной подготовки, поведение Лемба в эпизоде с ручкой настройки, испуг Малыша Сейлина, обратившегося к Хендауну, а сейчас, уже во второй раз, резкий тон Макса.
Теперь Мерроу не смолчал и изверг целый поток брани и оскорблений. Он до того обалдел, что не только не разобрался в словах Макса, но и вообще не понимал обстановки, и его бормотание вызывало еще большее беспокойство, чем его пронзительный, торжествующий вопль при первом столкновении с истребителями противника.
В конце концов Мерроу все же успокоился, ощутив характерное вздрагивание корабля, освободившегося от своего груза, и услышав, как Брандт не с обычным своим воинственным ликованием, а просто с облегчением произнес:
– Бомбы сброшены!
Мерроу взял на себя управление и замолчал.
2
В общем, Макс выполнил свою задачу отлично. Фотоснимки, сделанные после налета, показали, что наша группа отбомбилась успешнее других – одиннадцать бомб упало в радиусе тысячи футов, тогда как у второй группы точность бомбометания составила соответственно одну и пять бомб, а у третьей и того хуже: ни одной бомбы в радиусе тысячи футов и лишь три – в радиусе двух тысяч футов. У двух или трех авиагрупп результаты оказались лучше наших. Оповещая о якобы произведенных разрушениях, служба общественной информации опубликовала в тот вечер потрясающую историю о тяжелых последствиях нашего рейда для немецкой шарикоподшипниковой промышленности: «Серьезные разрушения… Сожжено… Опустошено…» Но более объективная оценка, разосланная на следующей неделе министерством внутренней безопасности после тщательных рекогносцировок, рисовала безрадостную картину напрасной гибели машин и людей: за один рейд мы потеряли тридцать шесть бомбардировщиков, а шарикоподшипниковые заводы в Швайнфурте получили не столь уж значительные повреждения. Из трех основных заводов частично пострадали два – «Ферайнигте Кугеллагер Фабрик Верк II» и «Кугелфишер»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132