— Идем! — отозвались молодые люди и пошли вслед, за отцом.
Что было дальше, уже известно нашим читателям, а также и то, каким чудесным образом, благодаря участию двух братьев, дону Торрибио посчастливилось избегнуть ужасной смерти, на которую он был обречен безжалостным ранчеро.
В сущности дон Сальватор лишь на половину дался обману относительно неудачи своего жестокого намерения, но тем не менее не сказал о том ни слова. Быть может, он в душе был не совсем доволен этим неожиданным оборотом дела.
Как мы уже сказали раньше, с реки все трое вернулись домой молча, и только, когда дон Сальватор вошел в общую залу, он улыбнулся, найдя ее пустою, но и теперь он тоже ничего не сказал, а предоставил сыновьям делать, что знают, и удалился в свою комнату.
Когда обменявшись с братом несколькими словами, сказанными шепотом, дон Лоп покинул ранчо, дон Рафаэль растянулся в гамаке под навесом и, свернув сигаретку, стал курить, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
Сигаретка давно докурена, дон Рафаэль лежал полу закрыв глаза и дав волю своим мечтам, как вдруг почувствовал на своем плече прикосновение маленькой нежной ручки. При этом прикосновении, столь легком, как движение крылышка маленького колибри, молодой человек разом вскочил на ноги и, точно вкопанный, стоял теперь лицом к лицу со своей кузиной.
Действительно, то была Ассунта; она застенчиво и мило улыбнулась, чувствуя себя как будто немного сконфуженной тем, что она сейчас сделала.
— Простите меня, Рафаэль, что я так неосторожно разбудила вас! — сказала она своим мягким, мелодичным голосом.
— Я не спал, сестра! — ответил он.
— Что же вы делали? — спросила она с едва заметным оттенком добродушной насмешки.
— Я мечтал!
— Мечтали?
— Да, сестра, я мечтал о вас!
— Обо мне? — кокетливо переспросила она, покраснев как цветок граната, — значит, вы думаете иногда обо мне?
— Не иногда, а всегда, и днем, и ночью, наяву и во сне!
— О, это придает мне смелость и заставляет меня думать, что вы меня немного любите!
— Больше всего на свете, Ассунта! — воскликнул он с юношеским пылом!
Девушка снова улыбнулась и тоном, не поддающимся никакому описанию, сказала.
— Значит, вы любите меня, как родную сестру?
— Нет! Нет! — воскликнул он, — я вас люблю в тысячу раз более; видеть вас доставляет мне счастье, а слышать милый, гармоничный голос ваш является для меня истинным блаженством. И сейчас сердце так сильно бьется в моей груди, как будто хочет вырваться на свободу и лететь к вам, сестра!
— А! — сказала она каким-то странным голосом и отвернула в сторону головку, быстро схватившись рукой за сердце.
— Сказать вам, насколько я люблю вас, насколько вы мне дороги, я не в силах: я не умею и не могу. Знаю только, что за одно то, чтобы глаза ваши покоились на мне с тем милым выражением, какое я вижу в них сейчас, я с радостью готов пожертвовать жизнью и когда буду умирать, моими прощальными словами были бы все те же слова: Ассунта, я вас люблю!
Девушка вдруг закрыла лицо обеими руками, как будто ее что-то ослепило, и покачнулась, так что была вынуждена прислониться к одной из колонн портилло.
Дон Рафаэль бросился к ней, поддержать ее, но она поспешно оттолкнула его, но сделала это так мягко, что в ее движении не было ничего обидного, затем, подняв головку, сказала своим нежным, ласковым голосом, в котором на этот раз звучала какая-то особенно трогательная нотка:
— Я не стану притворятся перед вами и прикидываться, будто я вас не поняла; я буду откровенна: я знала, что не сегодня, — завтра вы все равно должны были сделать мне это признание. Знаю и чувствую, что вы любите меня, и сама люблю вас. Сердце мое и все существо мое всецело ваше; я полюбила вас всей душой с самого того дня, когда вы были еще почти мальчиком, а я совсем ребенком, и вы взяли меня из рук бедного моего отца и, прижав меня к своей груди, в первый раз поцеловали меня как-то особенно, не по-детски!
— О, милая, много любимая Ассунта! — воскликнул молодой человек покрывая ее лицо и руки горячими, страстными поцелуями, — если бы вы знали как я вас люблю!
— Да, Рафаэль, любите меня, любите меня сильнее! — прошептала она с тихой грустью, — любите меня так, как я люблю вас. Я сказала бы более, если бы только это было возможно. Мне необходимо, увериться в вашей любви, чтобы в ней одной искать и найти опору, когда те скорби, которые я предвижу, обрушатся на нас.
— Зачем говорите вы о горе и скорби?! — с жаром воскликнул он — зачем упоминать о них, когда вы одним своим словом сделали меня счастливейшим из людей!
— Да, Рафаэль, мы счастливы, потому что мы открыли свои сердца друг другу и теперь чувствуем себя на верху блаженства. Но рядом с нами есть человек, которого мы оба любим и которого наша любовь повергнет в самое безысходное отчаяние, когда ему станет о ней известно.
— Да, мой брат! — с прискорбием воскликнул дон Рафаэль.
— Да, ваш брат, который любит меня также, как вы, но не осмеливается высказать это мне! Если он узнает о взаимности наших чувств, то это может быть для него почти смертельным ударом!..
— Да; но как же он может узнать об этом; кто ему скажет?
— Все, каждое наше слово, движение, взгляд!
— Это правда! бедный Лоп! — со вздохом вымолвил дон Рафаэль и лицо его, за минуту сиявшее радостью и счастьем, вдруг опечалилось.
— Рафаэль, — продолжала молодая девушка, — я жду от вас тяжелой, огромной жертвы… Я…
— Понимаю, дорогая! — порывисто воскликнул молодой человек, — надо, чтобы брат ничего не знал и не подозревал, для этого нам необходимо снова натянуть на себя маску равнодушия, — следить за каждым нашим взглядом словом и движением.
— Да, друг мой! Именно это я и хотела сказать!
— Я не хочу, чтобы мой брат страдал и мучился, чтобы мое счастье стало его несчастьем, потому, что такое счастье перестало бы быть тем, что оно есть, если бы я при этом видел и сознавал, что бедный брат мой страдает и чувствует себя несчастным.
— Прекрасно, милый Рафаэль! Этот порыв братской любви мне очень по душе! Я узнала в нем ваше доброе сердце: и вижу, что вы, братья, свято и глубоко любите друг друга; эта дружба ваша ни когда не должна омрачаться. Лоп, как и вы, имеет нежное любящее сердце и также великодушен и прям, как вы. Представьте же мне дать ему почувствовать, что я не могу любить его иной любовью, как любовью сестры и дать ему понять, что я не выбирала между вами, а просто инстинктивно последовала влечению моего сердца и что ему нет основания сердиться ни на меня, ни на вас!
— Да, вы правы, дорогая Ассунта! Все, что вы сейчас сказали мне, совершенно верно! Но, увы, страсть не рассуждает, — и урезонить, уговорить ее нельзя. А потому, Ассунта, будем таить наше взаимное счастье, которое от этого станет только дороже нам и признаемся в нем только тогда, когда мы сумеем вполне убедиться в том, что оно не особенно огорчает Лопа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50