Когда испанцы окончательно покинули окрестности города Анко-Сенорес, а преследовавшие их отряды вернулись в город и объявили, что неприятель ушел в горы Сьерры де ла Каденса, направляясь к маленькому городку Мапими, дон Рафаэль ввел обоз в город, затем, соединив свою партиду с партидой брата, ускоренным маршем направился в главную квартиру мексиканских войск, поручив отряду дона Торрибио эскортировать пленных, раненых и фургоны с оружием и снарядами, неприятельские знамена и орудия. Дон Хуан Педрозо, крепко связанный, и под конвоем двух конных солдат, запертый на ключ в одном из фургонов также следовал в обозе. Дон Лоп из предосторожности захватил ключ от фургона с собою, опасаясь, чтобы движимый любопытством дон Торрибио не вздумал открыть крышки фургона и, увидав своего тестя, не был удивлен такого рода странным с ним обращением. Такой случайности следовало избежать, во что бы то ни стало.
Главнокомандующий принял обоих братьев чрезвычайно благосклонно и горячо поздравлял их с успехом их трудного предприятия и быстроты, с которой их рискованный план был приведен в исполнение.
Действительно, сражение продолжалось не более часа, так что к восходу солнца все уже было кончено.
На следующий день прибыл в главную квартиру посланный от конгресса, чтобы вручить трем командирам отрядов назначенные им от конгресса награды.
Дон Рафаэль был произведен в генералы, дон Лоп — в полковники, а дон Торрибио Карвахаль — в батальонные командиры.
Это было весьма справедливо, в особенности по отношению к дону Лопу, на долю которого выпала столь тягостная и рискованная роль, и который теперь, присоединясь к либеральной армии, доставлял ей отряд в шестьсот человек лихих, удалых кавалеристов, также горячо преданных делу освобождения, как и сам он.
Вся армия одобряла и относилась сочувственно к отличию, коим был удостоен этот молодой человек.
Спустя несколько дней после бегства своей дочери, увезенной доном Торрибио Карвахаль, как мы о том рассказывали в одной из предыдущих глав, дон Хуан Педрозо сам покинул свое ранчо, оставив в нем одну свою жену, и не сказав ей ни слова ни о причинах, побуждавших его к столь внезапному удалению, ни о том, когда он намерен вернуться.
Прошло более года со дня его внезапного ухода, который донна Мартина положительно не знала чему приписать. Это кроткое доброе существо всегда безропотно сносила зверское обращение с нею мужа, и не могла придумать, чем она могла провиниться перед ним на столько, чтобы он в течение всего этого времени не дал ей ни какой вести о себе; она даже не знала, жив он или умер.
Дочь писала ей уже два раза, сообщая о своем браке с доном Торрибио и уверяя ее в своем счастье, а в другой раз донна Мартина случайно узнала о том, что дочь ее благополучно родила ребенка, которого боготворит и что муж ее поступил в ряды действующей мексиканской армии, оставив жену в маленьком горном городишке Зимапан в провинции Мексико. Никаких других сведений о близкий и дорогих ей существах бедная старушка не имела.
Она влачила очень печальное существование; особенно тяготило ее это одиночество; не желая оставаться совершенно одна в ранчо, она пригласила жить с собой двоих своих дальних родственников, людей чрезвычайно бедных, для которых это предложение ее было чистым благодеянием.
С этого времени жизнь ее потекла покойно, однообразно, но скучно, потому что ничто не веселило и развлекало этих людей, не имевших в жизни никакой цели и никакой отрады. Однажды вечером, оставшись одна в общей комнате ранчо, донья Мартина печально размышляла о своей жизни, как вдруг, кто-то постучал в дверь довольно сильно и резко.
Это было около десяти часов вечера, а столь позднее время считается в лесу совершенно неудобным для посещений, так как здесь все ложатся спать вскоре после заката солнца. Бедная женщина перетрусила в первую минуту, но затем успокоилась, подумав, что она никогда в своей жизни не делала никому зла, и что у нее были одни друзья, а врагов не было никогда; быть может, в сердце ее шевельнулась смутная надежда, что к ней вернулся ее муж.
Она встала со стула и пошла отворять дверь.
В комнату вошли несколько человек мужчин, а в полуоткрытую дверь она увидела при свете полной луны еще много других, неподвижно и безмолвно стоявших вокруг черного мула, на спине которого был привязан какой-то громадный тюк, неясные очертания которого смутно напоминали человеческую фигуру.
Сердце бедной женщины, столько выстрадавшей в последнее время, невольно сжалось от страха; крик ужаса вырвался из ее груди, когда она увидела, что лица всех вошедших в комнату людей были скрыты под черными масками.
— Успокойтесь, сеньора! — сказал один из замаскированных, — вам не грозит никакой опасности, мы не бандиты, не убийцы и не воры!
— Но кто же вы такие, Бога ради? — воскликнула бедная женщина, с умоляющим видом сложив руки.
— Мы судьи! — глухо ответил замаскированный, — но с вас не требуем никакого отчета, мы хотим только попросить вас ответить нам на некоторые вопросы, которые намерены задать вам, но прежде всего, прошу вас сесть и успокоиться: повторяю, вам нечего нас опасаться!
Дрожа всем телом бедная женщина скорее упала, чем села на стул, который ей подвинул замаскированный незнакомец.
Наступило непродолжительное молчание.
— Ну-с, можете вы теперь отвечать, сеньора? — вежливо осведомился незнакомец.
— Да, сеньор, я полагаю что могу!
— Как вас зовут?
— Мартина Долорес Пачеко Терраль.
— Вы законная супруга Хуана Педрозо?
— Да, сеньор!
Здесь следует заметить, что замужние женщины в Мексике и Испании сохраняют свое девичье имя и фамилию.
— Муж ваш покинул вас?
— Да, сеньор, вот уже пятнадцать месяцев и семнадцать дней! — ответила бедная женщина.
— А по какой причине он это сделал?
— Я и сама не знаю, сеньор!
— Вы не знаете?
— Клянусь вам Пресвятой Богоматерью Гваделупской, моей святой покровительницей!
— Я верю вам; а после своего ухода давал он вам какие-нибудь вести о себе?
— Никогда! — ответила она, подавляя тяжелый вздох.
— Вы одни живете?
— Нет, со мной живут двое моих родственников, муж и жена; я просила их поселиться вместе со мною после того, как муж мой оставил меня, потому что полное одиночество страшило меня.
— А это ранчо ваша собственность?
— Нет, сеньор, этот ранчо и все, что в нем есть, принадлежит мужу, моего здесь нет нечего!
— Но чем же вы живете?
— Теми крохами, которые достались мне от моей семьи; муж мой, уходя, унес с собой все, что только мог захватить, даже и коней!
— Однако у вас на конюшне есть животные!
— Да, у меня их три — сеньор, одна дойная корова и коза, которые снабжают меня молоком.
— Известно ли вам, где теперь проживает ваша дочь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50