Что он может натворить, если точнее? Во что выльется его дикость? Вы задаете себе все эти вопросы, и ваша мысль все время движется по кругу. Позвольте мне разорвать этот круг и озадачить вас новой мыслью: кто из нас может сравниться дикостью с Данло? И зачем нам это может быть нужно?
Тут Хануман умолк, глядя на Сурью и, очевидно, дожидаясь только удобного случая, чтобы снова пустить язык в ход.
— Ну все, довольно, — сказал Бардо, обняв его за плечи. Он высился над Хануманом как гора. — Недаром же говорят: «Не вступай с цефиком в спор, иначе ты его возненавидишь».
Но Сурья даже после всего сказанного не возненавидела Ханумана. Напротив — он совсем ее очаровал. Она, чью душу он обнажил при помощи своих зорких глаз и язвительного языка, смотрела на него, как на бога или скорее на сверхчеловека, поддерживающего личный контакт с областью божественного. Ее лицо выражало попеременно изумление, раболепие и конфуз оттого, что ее мысли выставили напоказ. Чтобы скрыть этот конфуз, она повернулась к Данло и стала лгать.
— Вовсе я о вас не думала. — Ее смуглое побагровевшее лицо походило на уродливую маску неправды. — Не знаю, почему вашему другу вздумалось говорить такие вещи. Я все это время думала о рецепте курицы с карри, которую меня научила готовить мать. Я всегда любила блюда с карри, а все эти разоблачения просто обман.
Данло потер шрам над глазом, взглянул на Тамару и улыбнулся. Его не так-то просто было смутить. Данло был влюблен и его переполняло острое ощущение жизни. Но он испытывал смущение за Сурью, хотя и очень желал бы, чтобы она осталась в Летнем Мире со своим карри и своими рабами. Он поклонился ей и сказал:
— Хануман уже напомнил нам, что в игре без правил обмана быть не может. — Хануман устремил на него свой властный цефический взор, но, поскольку Данло перед ним глаз никогда не опускал, в конце концов отвернулся.
Сурья потерла шею и вздохнула, смягченная, как видно, словами Данло.
— Должна вам сказать, что против вашего имени ничего не имею. Вы же не виноваты в том, что родились на свет.
— У каждого своя судьба, — сказал Данло.
— И все мы наделены свободой воли. Ваш отец учил, что в конечном счете судьба и свобода воли — одно и то же.
— Мне кажется, что у вас воля необычайно сильная.
Сурья, просияв, впервые улыбнулась ему. Улыбка у нее, несмотря на тонкие губы и потемневшие от кофе зубы, была красивая. Данло подумалось, что эта непростая женщина, будь она более честной и не столь подверженной страху, могла бы претендовать на красоту шибуи, редкую среди жителей Города.
— Вы не боитесь проявлять доброту к женщине, которая к вам была не слишком добра, — сказала она. — Возможно, вы и в самом деле бесстрашны.
— Бесстрашных людей нет.
— В этом по крайней мере Хануман был прав. Никто не свободен от страха — это условие человеческого существования. Но вы должны знать, что выход есть.
— Если вы имеете в виду моего отца…
— Когда Рингесс был еще человеком, — нетерпеливо прервала она, — он страдал от страха, как и все остальные, но нашел путь к освобождению.
Бардо, явно довольный оборотом, который принял разговор, стукнул себя кулаком по ладони, так что кольца звякнули друг о друга.
— Да, путь Рингесса — войти во вселенную богом и никогда не оглядываться в страхе назад.
— Путь Рингесса — это освобождение от страданий, — сказала Сурья.
— Верно. Рингесс указал нам путь к реальной свободе. — Голос Бардо гремел по всей комнате, и там внезапно настала тишина, к его неприкрытой радости — он всегда любил быть центром внимающей ему аудитории. — А единственная реальная свобода — это свобода бога.
После момента полной тишины кто-то выкрикнул:
— И каждый может стать богом.
— Или Богом, — подхватил другой.
— Дайте мне пару глотков каллы, и я увижу Бога.
— Дайте мне три глотка каллы, и я стану Богом.
— Не так-то это просто, — сказала стоявшая рядом с Бардо дородная женщина в голубой одежде эсхатолога. Ее звали Коления Мор, лорд Мор — она была Главным Эсхатологом Ордена. — По крайней мере для меня. Почему это так трудно — вспомнить?
Бардо энергично потер руки, обвел взглядом лица своих гостей и весело пробасил:
— Да, это дело трудное — так займемся же тем, что для нас и труд, и радость. Все знают, что Бардо самый ленивый в Городе человек, и раз уж я могу пить каллу и вспоминать Эдду, то и все могут. Теперь самое время. Я приглашаю всех, кто последние десять дней не занимался мнемоникой, в музыкальный салон. Сегодня с нами будет молодой цефик и его друг, Данло ви Соли Рингесс — сын Рингесса, который когда-нибудь тоже может стать Богом.
Многие снова поклонились Данло, и у него от стыда защипало глаза. Хануман улыбнулся ему с насмешкой и сочувствием — а может быть, и с оттенком вызова.
Когда Бардо и другие пошли к выходу, Тамара отвела Данло в сторону. Куртизанки, как известно, любят поговорить, но она хранила молчание во время всей его беседы с Сурьей и Хануманом.
— Мне кажется, тебе следует быть осторожным с Хануманом ли Тошем.
— Я всегда с ним осторожен. Друзья должны относиться один к другому бережно, правда?
— И во время сеанса, пожалуйста, будь осторожен.
— Разве вспоминать так опасно?
— Достаточно опасно. Калла сама по себе опасный наркотик, но опаснее всего, по-моему, — это пытаться вспомнить, когда твоя душа охвачена огнем. Не позволяй Хануману отравлять себя своими сомнениями. Или своим отчаянием.
— В эту ночь я далек от отчаяния, как никогда.
— Я не смогу пойти с тобой. Мой последний сеанс был всего пять дней назад.
— И ты еще не готова к следующему?
— Я не уверена. Но даже если бы я была готова… Бардо раздает каллу как святое причастие — а никто ведь не причащается каждый день.
— И напрасно, по-моему.
— Извини меня.
Данло поднес ее руки к губам и поцеловал, шокировав всех, кто это видел.
— Пожелаем тогда друг другу спокойной ночи.
— Мы можем встретиться снова через несколько дней, если хочешь.
— Зачем ждать так долго?
— После сеанса тебе захочется побыть одному.
— Не могу себе представить, что мне этого захочется.
— Прошу тебя, Данло…
— Да?
Люди шли мимо них, задевая их и стараясь не замечать близости, связывающей их. Данло коснулся лба Тамары, ища отражения мыслей в ее темных глазах.
— Прошу тебя, будь осторожен с собой.
Она поцеловала его в губы и попрощалась. Он вышел, не чуя под собой ног и не переставая думать о том, что она сказала.
Глава XVIII
КАЛЛА
Приход наш и уход загадочны — их цели
Все мудрецы земли осмыслить не сумели.
Где круга этого начало, где конец,
Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?
Омар Хайям
Данло вслед за другими вышел в северную дверь солярия.
Река одетых в шелка тел несла его по ярко освещенному коридору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Тут Хануман умолк, глядя на Сурью и, очевидно, дожидаясь только удобного случая, чтобы снова пустить язык в ход.
— Ну все, довольно, — сказал Бардо, обняв его за плечи. Он высился над Хануманом как гора. — Недаром же говорят: «Не вступай с цефиком в спор, иначе ты его возненавидишь».
Но Сурья даже после всего сказанного не возненавидела Ханумана. Напротив — он совсем ее очаровал. Она, чью душу он обнажил при помощи своих зорких глаз и язвительного языка, смотрела на него, как на бога или скорее на сверхчеловека, поддерживающего личный контакт с областью божественного. Ее лицо выражало попеременно изумление, раболепие и конфуз оттого, что ее мысли выставили напоказ. Чтобы скрыть этот конфуз, она повернулась к Данло и стала лгать.
— Вовсе я о вас не думала. — Ее смуглое побагровевшее лицо походило на уродливую маску неправды. — Не знаю, почему вашему другу вздумалось говорить такие вещи. Я все это время думала о рецепте курицы с карри, которую меня научила готовить мать. Я всегда любила блюда с карри, а все эти разоблачения просто обман.
Данло потер шрам над глазом, взглянул на Тамару и улыбнулся. Его не так-то просто было смутить. Данло был влюблен и его переполняло острое ощущение жизни. Но он испытывал смущение за Сурью, хотя и очень желал бы, чтобы она осталась в Летнем Мире со своим карри и своими рабами. Он поклонился ей и сказал:
— Хануман уже напомнил нам, что в игре без правил обмана быть не может. — Хануман устремил на него свой властный цефический взор, но, поскольку Данло перед ним глаз никогда не опускал, в конце концов отвернулся.
Сурья потерла шею и вздохнула, смягченная, как видно, словами Данло.
— Должна вам сказать, что против вашего имени ничего не имею. Вы же не виноваты в том, что родились на свет.
— У каждого своя судьба, — сказал Данло.
— И все мы наделены свободой воли. Ваш отец учил, что в конечном счете судьба и свобода воли — одно и то же.
— Мне кажется, что у вас воля необычайно сильная.
Сурья, просияв, впервые улыбнулась ему. Улыбка у нее, несмотря на тонкие губы и потемневшие от кофе зубы, была красивая. Данло подумалось, что эта непростая женщина, будь она более честной и не столь подверженной страху, могла бы претендовать на красоту шибуи, редкую среди жителей Города.
— Вы не боитесь проявлять доброту к женщине, которая к вам была не слишком добра, — сказала она. — Возможно, вы и в самом деле бесстрашны.
— Бесстрашных людей нет.
— В этом по крайней мере Хануман был прав. Никто не свободен от страха — это условие человеческого существования. Но вы должны знать, что выход есть.
— Если вы имеете в виду моего отца…
— Когда Рингесс был еще человеком, — нетерпеливо прервала она, — он страдал от страха, как и все остальные, но нашел путь к освобождению.
Бардо, явно довольный оборотом, который принял разговор, стукнул себя кулаком по ладони, так что кольца звякнули друг о друга.
— Да, путь Рингесса — войти во вселенную богом и никогда не оглядываться в страхе назад.
— Путь Рингесса — это освобождение от страданий, — сказала Сурья.
— Верно. Рингесс указал нам путь к реальной свободе. — Голос Бардо гремел по всей комнате, и там внезапно настала тишина, к его неприкрытой радости — он всегда любил быть центром внимающей ему аудитории. — А единственная реальная свобода — это свобода бога.
После момента полной тишины кто-то выкрикнул:
— И каждый может стать богом.
— Или Богом, — подхватил другой.
— Дайте мне пару глотков каллы, и я увижу Бога.
— Дайте мне три глотка каллы, и я стану Богом.
— Не так-то это просто, — сказала стоявшая рядом с Бардо дородная женщина в голубой одежде эсхатолога. Ее звали Коления Мор, лорд Мор — она была Главным Эсхатологом Ордена. — По крайней мере для меня. Почему это так трудно — вспомнить?
Бардо энергично потер руки, обвел взглядом лица своих гостей и весело пробасил:
— Да, это дело трудное — так займемся же тем, что для нас и труд, и радость. Все знают, что Бардо самый ленивый в Городе человек, и раз уж я могу пить каллу и вспоминать Эдду, то и все могут. Теперь самое время. Я приглашаю всех, кто последние десять дней не занимался мнемоникой, в музыкальный салон. Сегодня с нами будет молодой цефик и его друг, Данло ви Соли Рингесс — сын Рингесса, который когда-нибудь тоже может стать Богом.
Многие снова поклонились Данло, и у него от стыда защипало глаза. Хануман улыбнулся ему с насмешкой и сочувствием — а может быть, и с оттенком вызова.
Когда Бардо и другие пошли к выходу, Тамара отвела Данло в сторону. Куртизанки, как известно, любят поговорить, но она хранила молчание во время всей его беседы с Сурьей и Хануманом.
— Мне кажется, тебе следует быть осторожным с Хануманом ли Тошем.
— Я всегда с ним осторожен. Друзья должны относиться один к другому бережно, правда?
— И во время сеанса, пожалуйста, будь осторожен.
— Разве вспоминать так опасно?
— Достаточно опасно. Калла сама по себе опасный наркотик, но опаснее всего, по-моему, — это пытаться вспомнить, когда твоя душа охвачена огнем. Не позволяй Хануману отравлять себя своими сомнениями. Или своим отчаянием.
— В эту ночь я далек от отчаяния, как никогда.
— Я не смогу пойти с тобой. Мой последний сеанс был всего пять дней назад.
— И ты еще не готова к следующему?
— Я не уверена. Но даже если бы я была готова… Бардо раздает каллу как святое причастие — а никто ведь не причащается каждый день.
— И напрасно, по-моему.
— Извини меня.
Данло поднес ее руки к губам и поцеловал, шокировав всех, кто это видел.
— Пожелаем тогда друг другу спокойной ночи.
— Мы можем встретиться снова через несколько дней, если хочешь.
— Зачем ждать так долго?
— После сеанса тебе захочется побыть одному.
— Не могу себе представить, что мне этого захочется.
— Прошу тебя, Данло…
— Да?
Люди шли мимо них, задевая их и стараясь не замечать близости, связывающей их. Данло коснулся лба Тамары, ища отражения мыслей в ее темных глазах.
— Прошу тебя, будь осторожен с собой.
Она поцеловала его в губы и попрощалась. Он вышел, не чуя под собой ног и не переставая думать о том, что она сказала.
Глава XVIII
КАЛЛА
Приход наш и уход загадочны — их цели
Все мудрецы земли осмыслить не сумели.
Где круга этого начало, где конец,
Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?
Омар Хайям
Данло вслед за другими вышел в северную дверь солярия.
Река одетых в шелка тел несла его по ярко освещенному коридору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205