- Через шесть дней.
- Пусть тебе закажут билет через Париж.
- Не понимаю.
- Это можно. С остановкой в Париже на сутки. Мне сказали здесь, в советском консульстве.
- Зачем все это?
- Я тебя встречу. Ты мне нужна. Очень! Ты меня слышишь?
- Да.
Слышно было хорошо, и Франсуаза эти слова сказала просто от волнения.
- Мне необходим кто-нибудь из наших ребят. Ты понимаешь? Мне надо посоветоваться. Это очень важно для меня! Для всей моей жизни, может быть!
- Примерно понимаю.
- Здесь, в Париже, что-то решить. Оля...
- Я выясню с билетом, Франсуаза.
- Оля, я жду. В обязательности!
Павлик Тареев тут же бы ее, конечно, поправил: говорят "обязательно", а не "в обязательности". Но Оля не поправила. Не до подобных мелочей было.
Разговор закончился.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В подушечке пальца "и боль, и гибкость, и радость, и отчаяние".
Андрей занимается. Мать на кухне, в это время она всегда на кухне, чтобы ему не мешать. Наверное, кормит обедом Петра Петровича. Петр Петрович опять одинок с тех пор, как ушла женщина, с которой у них должна была начаться новая для Петра Петровича жизнь. Жизнь не началась. Человеческая память не выпускает прошлого, и у многих людей не получается будущего, потому что они остались в прошлом, единственном для них времени на всю жизнь.
Андрей занимается, никак не находит в себе чего-то основного. Он опять ничего не знал о себе, в нем жила только невозвратная потеря, в которой он потерял и себя тоже и не стремился найти вновь, потому что не знал, какого себя он должен найти. Откуда и какие возьмет силы, к чему готов.
Боязнь, вечно боязнь, которая постоянно при нем. Постоянно он ждет обстоятельство, которое будет сильнее его, и он не будет готов победить, окажется слабее. Он теперь прежде всего готов к поражению, и это он теперь ощущает совершенно определенно; не доверяет себе, не верит в себя лично. Прошлое, настоящее, будущее... Когда кончается одно и начинается другое?
Профессор Мигдал недавно сказал Андрею: "Вы никогда еще не слышали себя, Андрей, как подлинного художника. Ваш "Золотой Дубровник" - еще не ваше собственное слово, это вы еще с чужих слов, пускай и удачных для начала, но только для начала. Ученичество".
Разговор был нелегким. Он уже возникал, но не доходил до какого-то логического конца. Может быть, потому, что такого логического конца не было еще. "Я стремлюсь приблизить вас к четкой простоте, - говорил Валентин Янович. - Чувства выражайте минимальными средствами, и тогда это будет самым убедительным для всех. Будьте скупым до суровости. Философ-номиналист Уильян Окам выдвинул закон бережливости гипотез: сущности, которые служат для объяснения, не должны умножаться сверх нужды. Вам необходимо непрерывное волевое усилие, и не только во имя себя. Для этого вы обладаете самым важным, на мой взгляд, - несомненностью чувств".
После разговора с Валентином Яновичем Андрей пытался понять и оценить себя, свое прошлое и свое настоящее. Быть в нервном превосходстве над другими? Над Ладькой? В ответ на его удачу в жизни он должен противопоставлять свою боль в жизни, свою неудачу? Нет. Он несправедлив к себе, и это тоже не от силы, а от слабости. Он унижает себя. Опять боязнь, неуверенность.
За своей работой, борьбой за успех он не сумел увидеть и понять Риту. Да, да, да. Помочь ей. Он ведь все время искал себя, только себя. Он ее очень любил, но еще больше любил свою мечту о Великом Скрипаче. И он проглядел в своей личной жизни Риту. Закономерность творчества? Увлеченность? Эгоцентризм? Андрей никогда не спрячется в этом от самого себя.
Эгоцентризм - это крайний индивидуализм; не просто индивидуализм, а крайний. Сила таланта как сила жестокости, что ли? К себе? Ко всем другим. И опять во имя себя, своего таланта?
Игра словами, вот он чем сейчас занимается. Оправдывается, выкручивается. И разве только так все может быть? Разве только эгоцентризм?
Андрей вспомнил Олю. Как она спокойно и естественно заняла место в жизни, была к этому готова. Была готова к подлинному общению с людьми через свою музыку. Оле помогала ее внутренняя тишина, предельная сосредоточенность, способность оценивать себя и окружающую действительность. Теперь он знает Олю, только теперь.
Он видел Олю перед ее отъездом в Лондон в консерваторском читальном зале. Она сидела за столом, наклонив голову и придавив ладонями уши, чтобы сосредоточиться над тем, что она читала. Андрей незаметно подошел к ней и тронул за локоть. Чибис опустила руки, подняла голову. Она взглянула на Андрея, и это был взгляд близкого ему и понятного человека.
Андрей сел рядом, и они начали шепотом разговаривать. Чибис сказала, что скоро перейдет с вечернего отделения на дневное. Бабушке надбавили пенсию, да и она тоже на дневном отделении будет получать стипендию. Как-нибудь им хватит. Андрей спросил о поездке в Лондон. Она сказала, что заканчивает программу. Потом спросила: как он сейчас?
- Ничего, - ответил Андрей. - Впрочем... не знаю.
- Это пройдет, Андрюша. - И тут же перевела разговор, сказала, что встретила Машу Воложинскую. Такой же ребенок, но только большой, у которого постоянно сваливаются с носа очки.
- Давно не встречал, - сказал Андрей. - Франсуазу видел, взрослая и красивая.
- Они все теперь взрослые.
- А мы?
- Старики, очевидно, - улыбнулась Оля.
Андрей улыбнулся в ответ:
- Ты совсем неплохо выглядишь.
- Андрюша...
- Конечно. Надо чем-то подтвердить?
- Не надо. Ты говорил мне правду. - Оля опять перевела разговор. - А Гусева не видел? Занимается древнеармянскими нотами. Тысячи рукописей - и не разгаданы. Кажется, называются "хазовые знаки". Достал фотокопии, сидит над ними.
- Беспощадная личность.
- Мне он нравится, - сказала Оля.
- Мне тоже, - сказал Андрей.
- Кира Викторовна о тебе спрашивала.
- Зайду к ней. Что там в школе нового?
- Живут. Организовали совет по содружеству с музыкальным училищем в Петропавловске. Собирают для них ноты.
- Как турниры "Олимпийские надежды". Буйно мы забавлялись.
- Назвали "Слушайте все".
- Не то, а?
- И мне кажется.
- "Мажоринки" выпускают?
- "Контрапункт".
- "Мажоринки" лучше.
- По-моему, тоже. Мы старики, если нам все наше лучше.
Они помолчали.
Андрею было спокойно с Олей. Разговор о ребятах, о школе был ему приятен, он ни к чему не обязывал, не вызывал ничего, кроме доброй улыбки, как всегда вызывает улыбку школьное прошлое, хотя это и было совсем недавно, но казалось, что все было очень давно и что ты с тех пор совсем изменился; во всяком случае, в твоей жизни произошли серьезные перемены. В жизни Андрея так и было.
Андрею вдруг подумалось: не испробовать ли на скрипке Олину русскую программу? Оля оставила ему черновики нот. А может быть, скрипка и орган в русской программе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79