Первые ночи после припадка в ногах ее кровати всю ночь сидел отец, теперь его место заняла наша старая Пепа. Пепа с давних пор занимает должность экономки в нашем замке.
Днем мать также не остается одна: отец, мы – дети, старик доктор и посетители не дают ей время задумываться. После обеда она выходит на площадку в саду и там ложится на кушетку.
Площадка – это лучшее место в нашем саду. Она лежит над обрывом, и вид с нее превосходный, от людских и заходящего солнца она защищена непроницаемой стеной зеленого душистого хмеля.
Тут же мы играем с Люси в разбойников и строим песчаные пирамиды. Мать порозовела, но прежняя живость все еще к ней не вернулась. Она по большей части лежит тихо, устремив глаза вдаль.
Первые дни она скучала о Нетти, судьба которой так и осталась неизвестна, но взять другую собаку мать наотрез отказалась.
Играя с Люси в разбойники, я спрятался в хмеле и слышал часть разговора отца с доктором, конечно, относившуюся к ночному приключению.
* * *
– …У малокровных, а тем более нервных людей это часто бывает, – говорил врач, – наверное, положила футляр на ночной столик и ночью, не отдавая себе отчета, вздумала одеть ожерелье и, конечно, со сна сильно уколола шею острой застежкой, а уже от боли явилась галлюцинация змеи и все пр. Единственное, что меня беспокоит в этом случае, это то, что заживают с большим трудом, – прибавил задумчиво доктор.
– Все это так, доктор, но как попало ожерелье в постель? Мы нашли его на складках одеяла?
– Да говорю вам, она сама его одела!
– Так-то оно так, только странно, футляр оказался на туалете в соседней комнате… Доктор молчал.
– Теперь я принял меры, – продолжал отец, – она не увидит больше ожерелья, я запер его к себе в бюро.
– Поймала, поймала, – лепетала Люси, таща меня из хмеля.
Насколько у нас на горе было тихо, настолько в долине в деревне нарастала тревога. Там появилась какая-то невиданная эпидемия, которая уносила молодых девушек и девочек.
Не проходило недели, чтобы смерть не брала одну или даже две жертвы. Все они умирали скоропостижно. Накануне веселые, жизнерадостные, наутро были холодными трупами. Наружных знаков насилия не было, и трупы не вскрывали.
Вначале на случаи смерти не обращали внимания, но частая повторность при одинаковых условиях взволновала умы. Всюду затеплялись лампадки и загорали ночники, а те, у кого были девочки-подростки, ложились спать в их комнатах или же девочек клали с собою в кровать.
Болезнь приутихла, точно испугалась. Но вот пропала дочка старосты, девочка лет тринадцати, поднялась тревога. Подруги сказали, что она пошла в соседнее поле за васильками. Бросились туда и у самой межи нашли труп ребенка. Васильки были еще зажаты в ее ручке. Лицо было испуганное, а на шее заметили две небольшие ранки. По просьбе отца труп также не вскрывали.
Дня через три погибла дочь зажиточного крестьянина. Веселая восьмилетняя девочка, общая любимица семьи. Она находилась всегда вблизи матери, а с наступлением неведомой опасности мать, что называется, не спускала с нее глаз.
В роковой день мать работала на огороде, а вблизи ее резвился ребенок, в кустах смородины, перекликаясь с нею. Не слыша некоторое время смеха ребенка, женщина его окликнула, и, не получив ответа, бросилась в кусты. Там все было тихо. Побежав в сад, который сейчас же примыкал к огороду, несчастная мать наткнулась на свою девочку.
Ребенок был мертв. Ручки были еще теплые, и глазки два раза широко открылись и затем сомкнулись навеки. На шее ребенка было две ранки и кровь обильно залила платье.
На этот раз вмешались уже власти. Труп вскрывали, но ничего не нашли, кроме ранок на шее, но ведь эти ранки могли явиться от укола о сук или шип, когда ребенок падал.
Опросы и допросы не повели ни к чему, разве только затемнили дело. Явились свидетели, которые говорили, что видели черную большую кошку, которая шмыгнула в рожь, когда поднимали с поля дочь старосты. Находились и такие, что уверяли, что это была не кошка, а зеленая большая ящерица.
Но общее мнение было то, что кто-то скрылся во ржи. При последнем же случае даже этого не могли сказать. Домик был крайний с конца деревни, и сбежавшиеся люди не видели ни одного живого существа. Только нищенка старуха, сидевшая у ворот деревенской околицы, видела одного пожилого, хорошо одетого господина, который прошел из деревни по направлению замка.
Загадка осталась загадкой. Тревога все росла; девочек-подростков оберегали; но, несмотря на это, ужас охватывал даже самых спокойных и уравновешенных, так как в то же время не знали, откуда может прийти беда.
А все это еще усугублялось тем, что время в деревне было рабочее, тяжелое.
Понемногу тревога перешла и в замок. Между дворней были люди, имевшие в деревне и родню и знакомства. По приказу отца от матери скрывали появление эпидемии. Иногда, когда ветер был со стороны деревни, к нам ясно доносились удары погребального колокола. Мать вздрагивала и бледнела.
Всем, даже нам, детям, становилось жутко. Все крестились. Разговоры на минуту смолкали. Но тотчас же отец, доктор и др., старались отвлечь внимание матери от печальных звуков. Многие заметили, что при первом же ударе колокола старый американец как-то съеживался и не шел, а прямо бежал в свою сторожку.
Прошла неделя, и разразилась новая беда.
У одной вдовы крестьянки была дочь восемнадцати лет. Красавица, хохотунья, кумир всех деревенских женихов. Домик их был окружен садом, одна сторона которого выходила на большую дорогу. По приказу матери девушка и молодая работница собирали в саду крыжовник.
Со стороны дороги подошел пожилой, высокий господин и попросил чего-либо напиться. Просьбу свою он сопровождал серебряной монетой в руку служанки.
Ничего не подозревая, она бросилась в ледник за квасом.
Возвратясь через четверть часа, она нашла свою госпожу лежавшей без чувств на садовой дорожке. Незнакомца нигде, не было.
Служанка подняла страшный крик. Сбежались соседи, мать, работники, а когда приподняли новую жертву, то на песке дорожки осталось темное кровавое пятно.
С большими усилиями девушку привели в чувство, но она была так слаба, что доктор запретил всякие расспросы.
О появлении незнакомца и его исчезновении сообщила, заикаясь и путая, испуганная служанка. Одно, на чем она крепко стояла, это, что при ее возвращении с ледника на дороге никого не было, а дорога прямая и открытая.
Когда я подходила, то мне было видно всю дорогу, и я подумала, что «он» вошел в сад, – твердила она. Обыскали дом и сад. Никого и ничего.
Все-таки рассказу служанки пришлось поверить: на заборе на солнышке нежился большой черный кот и, конечно, пройди здесь чужой человек, кот неминуемо бы убежал.
Известие о новом несчастии дошло до замка и стало известно моей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Днем мать также не остается одна: отец, мы – дети, старик доктор и посетители не дают ей время задумываться. После обеда она выходит на площадку в саду и там ложится на кушетку.
Площадка – это лучшее место в нашем саду. Она лежит над обрывом, и вид с нее превосходный, от людских и заходящего солнца она защищена непроницаемой стеной зеленого душистого хмеля.
Тут же мы играем с Люси в разбойников и строим песчаные пирамиды. Мать порозовела, но прежняя живость все еще к ней не вернулась. Она по большей части лежит тихо, устремив глаза вдаль.
Первые дни она скучала о Нетти, судьба которой так и осталась неизвестна, но взять другую собаку мать наотрез отказалась.
Играя с Люси в разбойники, я спрятался в хмеле и слышал часть разговора отца с доктором, конечно, относившуюся к ночному приключению.
* * *
– …У малокровных, а тем более нервных людей это часто бывает, – говорил врач, – наверное, положила футляр на ночной столик и ночью, не отдавая себе отчета, вздумала одеть ожерелье и, конечно, со сна сильно уколола шею острой застежкой, а уже от боли явилась галлюцинация змеи и все пр. Единственное, что меня беспокоит в этом случае, это то, что заживают с большим трудом, – прибавил задумчиво доктор.
– Все это так, доктор, но как попало ожерелье в постель? Мы нашли его на складках одеяла?
– Да говорю вам, она сама его одела!
– Так-то оно так, только странно, футляр оказался на туалете в соседней комнате… Доктор молчал.
– Теперь я принял меры, – продолжал отец, – она не увидит больше ожерелья, я запер его к себе в бюро.
– Поймала, поймала, – лепетала Люси, таща меня из хмеля.
Насколько у нас на горе было тихо, настолько в долине в деревне нарастала тревога. Там появилась какая-то невиданная эпидемия, которая уносила молодых девушек и девочек.
Не проходило недели, чтобы смерть не брала одну или даже две жертвы. Все они умирали скоропостижно. Накануне веселые, жизнерадостные, наутро были холодными трупами. Наружных знаков насилия не было, и трупы не вскрывали.
Вначале на случаи смерти не обращали внимания, но частая повторность при одинаковых условиях взволновала умы. Всюду затеплялись лампадки и загорали ночники, а те, у кого были девочки-подростки, ложились спать в их комнатах или же девочек клали с собою в кровать.
Болезнь приутихла, точно испугалась. Но вот пропала дочка старосты, девочка лет тринадцати, поднялась тревога. Подруги сказали, что она пошла в соседнее поле за васильками. Бросились туда и у самой межи нашли труп ребенка. Васильки были еще зажаты в ее ручке. Лицо было испуганное, а на шее заметили две небольшие ранки. По просьбе отца труп также не вскрывали.
Дня через три погибла дочь зажиточного крестьянина. Веселая восьмилетняя девочка, общая любимица семьи. Она находилась всегда вблизи матери, а с наступлением неведомой опасности мать, что называется, не спускала с нее глаз.
В роковой день мать работала на огороде, а вблизи ее резвился ребенок, в кустах смородины, перекликаясь с нею. Не слыша некоторое время смеха ребенка, женщина его окликнула, и, не получив ответа, бросилась в кусты. Там все было тихо. Побежав в сад, который сейчас же примыкал к огороду, несчастная мать наткнулась на свою девочку.
Ребенок был мертв. Ручки были еще теплые, и глазки два раза широко открылись и затем сомкнулись навеки. На шее ребенка было две ранки и кровь обильно залила платье.
На этот раз вмешались уже власти. Труп вскрывали, но ничего не нашли, кроме ранок на шее, но ведь эти ранки могли явиться от укола о сук или шип, когда ребенок падал.
Опросы и допросы не повели ни к чему, разве только затемнили дело. Явились свидетели, которые говорили, что видели черную большую кошку, которая шмыгнула в рожь, когда поднимали с поля дочь старосты. Находились и такие, что уверяли, что это была не кошка, а зеленая большая ящерица.
Но общее мнение было то, что кто-то скрылся во ржи. При последнем же случае даже этого не могли сказать. Домик был крайний с конца деревни, и сбежавшиеся люди не видели ни одного живого существа. Только нищенка старуха, сидевшая у ворот деревенской околицы, видела одного пожилого, хорошо одетого господина, который прошел из деревни по направлению замка.
Загадка осталась загадкой. Тревога все росла; девочек-подростков оберегали; но, несмотря на это, ужас охватывал даже самых спокойных и уравновешенных, так как в то же время не знали, откуда может прийти беда.
А все это еще усугублялось тем, что время в деревне было рабочее, тяжелое.
Понемногу тревога перешла и в замок. Между дворней были люди, имевшие в деревне и родню и знакомства. По приказу отца от матери скрывали появление эпидемии. Иногда, когда ветер был со стороны деревни, к нам ясно доносились удары погребального колокола. Мать вздрагивала и бледнела.
Всем, даже нам, детям, становилось жутко. Все крестились. Разговоры на минуту смолкали. Но тотчас же отец, доктор и др., старались отвлечь внимание матери от печальных звуков. Многие заметили, что при первом же ударе колокола старый американец как-то съеживался и не шел, а прямо бежал в свою сторожку.
Прошла неделя, и разразилась новая беда.
У одной вдовы крестьянки была дочь восемнадцати лет. Красавица, хохотунья, кумир всех деревенских женихов. Домик их был окружен садом, одна сторона которого выходила на большую дорогу. По приказу матери девушка и молодая работница собирали в саду крыжовник.
Со стороны дороги подошел пожилой, высокий господин и попросил чего-либо напиться. Просьбу свою он сопровождал серебряной монетой в руку служанки.
Ничего не подозревая, она бросилась в ледник за квасом.
Возвратясь через четверть часа, она нашла свою госпожу лежавшей без чувств на садовой дорожке. Незнакомца нигде, не было.
Служанка подняла страшный крик. Сбежались соседи, мать, работники, а когда приподняли новую жертву, то на песке дорожки осталось темное кровавое пятно.
С большими усилиями девушку привели в чувство, но она была так слаба, что доктор запретил всякие расспросы.
О появлении незнакомца и его исчезновении сообщила, заикаясь и путая, испуганная служанка. Одно, на чем она крепко стояла, это, что при ее возвращении с ледника на дороге никого не было, а дорога прямая и открытая.
Когда я подходила, то мне было видно всю дорогу, и я подумала, что «он» вошел в сад, – твердила она. Обыскали дом и сад. Никого и ничего.
Все-таки рассказу служанки пришлось поверить: на заборе на солнышке нежился большой черный кот и, конечно, пройди здесь чужой человек, кот неминуемо бы убежал.
Известие о новом несчастии дошло до замка и стало известно моей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42