7-го
Что мы пережили сегодня. Ну и ночь! Она еще страшней той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.
После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.
Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза, передо мной стоит Рита.
Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.
– Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, – кричит Рита.
– Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, – говорю я.
– Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! – и она тащит меня в капеллу.
Оказывается, сумасшедший ездил в город за тем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов.
Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.
– Прикажи убрать, прикажи убрать! – кричала Рита. Я взглянул на Петро.
– Хорошо.
Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.
– Нет, сегодня же, сейчас! – настаивала Рита.
– Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, – сказал я самым равнодушным образом, – вот тебе ключ от выходной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь.
Я прикажу.
Рита взяла ключ и еще колебалась. Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:
– Надо прочесть «Аве Мария», солнце закатывается.
– Уходите прочь, я замкну дверь, – сказала Рита. Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.
– Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, – сказал сумасшедший, и он сказал это так спокойно и решительно. Голос был такой ясный.
Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.
– Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!
– Дело, дело говори, пора уже, – перебил его Петро.
– Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы – через нее нечистая сила не проходит, – а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным с св. облаткой, так что ходу им, кроме двери, нет.
Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили…, так через четверть часа и пойдем.
Я буду держать кол, Петро ковчежец и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо? Я согласился.
Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.
Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солнца.
И вот картина за картиной стали вставать в моем воображении:
Закат солнца, темный канал, а на нем гондола и черные красивые глаза…
Вот церковь. Орган тихо играет и тут близко от меня – черные, милые глазки, но они не смотрят… Вот снова черные глазки, но как они светятся, сколько ласки, любви…, я чувствую нежные руки…, запах роз…, скоро-скоро она будет совсем моей, моей обожаемой женой…
«Идем», – говорит кто-то. Меня берут за руку, ведут…, кто, куда, зачем?
Мрачные стены обтянуты черным сукном, украшены белыми пахучими цветами. Серебряный гроб покрыт богато расшитой пеленой и засыпан розами…
Солнце закатилось, и последние отблески наполняют воздух бегающими зайчиками. Жарко и душно.
Вот две черные фигуры подходят к гробу. Молча свертывают покров, снимают крышку.
В гробу, на белой шелковой подушке, вся в кружевах и лентах лежит дорогая мне головка, черные волосы, как короной, украшены жемчужным гребнем, между розовых губ блестят белые зубки… Встречи на канале, в церкви снова проносятся в моей голове. Виски стучат. Вот одна из черных фигур подает мне что-то длинное и упирает это что-то в грудь моей невесты. Затем мне дают тяжелый молоток и я слышу:
– Ударь, сильнее ударь!
Я повинуюсь, поднимаю руку и…, вдруг два милых, черных глаза тихо открываются, смотрят на меня, не мигая губки шепчут: «Карло».
«Бей, бей», – кричит голос мне в ухо. Я опять повинуюсь, поднимаю молоток…, черные глаза печально мерцают, губы скорбно сжаты, маленькая ручка беспомощно поднята… Минута. Молоток с грохотом падает на пол, и я сам валюсь на ступени катафалка.
Слышу отчаянный крик, злобный хохот…, и теряю сознание.
Очнулся я поздно ночью у себя в комнате. Открываю глаза и вижу: Петро и доктор стоят возле моей кровати. Петро усердно меняет на моей голове компрессы, а доктор говорит:
– Ничего, отойдет, это «она» его заколдовала. Ну, да мы в обиду не дадим.
Вдруг страшный порыв ветра пронесся над замком. Захлопали двери, застучали ставни, слышно было, как забегали и засуетились слуги. Новый порыв ветра.
– Сорвало крышу, сломало старый дуб! – кричали голоса. Я вскочил на ноги.
– Ну, это «они», ведь на небе не было ни одного облачка давеча. Откуда жа такая непогодь? – сказал Петро.
– Да, не иначе, как «они», теперь «их» время, – подтвердил доктор.
Затем они сообщили мне, что когда вынесли меня в обмороке из капеллы, они тотчас же закрыли дверь и залили свинцом с св. облаткой, как сделали это и раньше с остальными дверями. И вот теперь «нечисть», не находя выхода, вызвала бурю.
Вдруг раздался такой удар грома, что, казалось, сама скала, на которой стоит замок, лопнет сверху донизу.
Оба старика бросились на улицу, к дверям капеллы. Двери дрожали, точно кто могучей рукой потрясал их… Вот внутри что-то упало и задребезжало, опять и опять. Звон разбиваемых стекол и звон металла сливался с ревом бури.
Внутри выли, стонали, скрежетали зубами, в окнах мелькали тени, то белое облако, то черная голова, то светились зеленые глаза…
Буря ревела неистово.
Каждую минуту, казалось, что двери сорвутся с петель. Я ждал, что старая стена капеллы не выдержит и рухнет, похоронив нас под своими обломками.
Петро, с всклокоченными седыми волосами, в развевающейся полумонашеской одежде, крепко стоял против двери, высоко над головой подняв заветный ковчежец. Лицо его светилось глубокой верой и решимостью.
Доктор лежал на земле, распластавшись крестом, он точно хотел своим телом загородить путь.
* * *
Новый, еще более страшный удар грома…, я упал на пороге капеллы…
Старики страшно, нескладно запели молитвы.
Слуги с криками ужаса бросились в ворота замка. От страха они бежали в деревню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42