ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Но отчего-то процессия вышла именно на тракт. Наверное, в этом был какой-то скрытый мятеж, месть проносящимся мимо. Невеста была молодой дородной девкой – вся в прыщах. Жених был подстать ей – совершенно зеленый паренек, который выглядел испуганным. Ему подносили чарку – он выпивал ее как водичку и даже забывал хмелеть.
– Ты женат? – спросил Ади
– Нет… А ты? Не отрываясь от созерцания процессии, он стянул перчатку и показал мне свою руку с массивным кольцом на безымянном пальце. Оно было золотым и, вероятно, прилично весило. Когда я видел подобное, мне всегда хотелось спросить – а руку не оттягивает?… Не тяжело носить? Не это ли называют семейным ярмом?
– Каждый раз я вижу, – продолжал Ади, – но никак не пойму, почему по сути детей подкладывают друг другу в постель…
– Потому что созрели…
– Для чего?… Жизнь подобных людей скучна и однообразна и в постели они находят одно лишь развлечение. Да и потом я не думаю, что зрелость определяется постелью. Первого человека я убил в четырнадцать лет, а вот с женщиной меня увидели первый раз позже… Гораздо позже… Настолько позже, что вокруг моего имени начались всякие неумные разговоры…
– А убийство – это действие зрелого человека? Было видно, что задумался он крепко. Но ответил как обычно быстро:
– Не само убийство… А ответственность, что за ним следует… Надо сказать, что к задержке все отнеслись благосклонно. Даже имперский конный патруль, чьей первейшей задачей было следить за порядком движенья, остановился и взирал на новобрачных свысока и улыбаясь. Будто извиняясь за причиненные неудобства, среди путников появился мужичок из местных. Он наливал из штофа чарки самогона.
– За брачующихся, сталбыть, – сказал он, подавая стакан нам. Самогон был мутным и злым. Я нащупал в кошельке монету:
– А это от нас, – бросил ее в стакан, – молодым на счастье, на новую жизнь. Мужичок расцвел в улыбке. На новую жизнь… Не знаю, попала ли монета по адресу. Я в этом сомневаюсь – еще больше я сомневаюсь в том, что жизнь тех, кто женился в тот день, изменилась значительно. Наконец, свадьба сошла с тракта и вернулась к деревне. Движение на дороге восстановилось. Буквально через пять миль, с другой стороны тракта показалась еще одна деревушка. Она жила буднично – праздник был совсем не на ее улицах. На огородах горели костры, дым стелился улицами, затекал в овраги, смешиваясь с ожидающим сумерек туманом, выплескивался на дорогу. Я вдыхал эту смесь полной грудью – она пахла моим детством. На холме, в четверти мили от дороги мальчишки махали руками проезжающим, что-то кричали. Голосов не было слышно – но я знал, что они кричат. Они желали доброго пути и счастливого прибытия. Когда-то давно я тоже так кричал – проезжающим. А затем дорога прошла через мой дом. Я подумал: а ведь пройдет еще лет десять и уже свадьба этих детей перегородит кому-то дорогу. Где к тому времени буду я? И подумал еще я такое: а как это?… Как можно жить у дороги – но ступить на нее только раз, перекрыть своим праздником будничное движенье остальных, посторонних людей. Или напротив, уже с небес смотреть, как односельчане несут твое тело на погост, а за скромной сельской колонной пристраиваются те, кто не спешит обгонять покойника. Как не сойти с ума, дожить до вековой мудрости, а не до маразма. Как найти разнообразие в одинаковых днях? Можно ли ходить в одно место в одно время разными дорогами всю жизнь?… Случалось, часто путешественники на покое селились у дороги: раньше они проносились мимо людей, а теперь люди мимо них – движенье сохранилось. Но здесь все было иначе. Почему? Да потому что их деды делали так, потому что отцы делали так и они не видят повода делать иначе. Они смотрели из кустов на проносящихся мимо, а затем набирали духу, распрямляли плечи и как в старые времена – бежали, бежали – к медленной реке, к никому неведомой ветле над тихим плесом. Ведь можно и так – в детстве залезть на вершину самого высокого дерева, осмотреться на десятки миль вокруг, подумать – мир велик. И дожить до седин, ни разу не выйдя за пределы увиденного в юности круга. Они знают – мир велик. Но редко понимают – насколько. И ближайшая ярмарка для них – край света. И солнце садится за соседней деревней, а затем всю ночь крадется по оврагам, чтоб снова встать утром на востоке.
– Ади?
– Да…
– Ты давно в дороге?
– Дай подумать… Наняли меня где-то в середине весны… В конце последнего месяца я выступил, летом был на Вашей стороне…
– Нет, я хочу спросить – как много ты провел в дороге по жизни? Сколько лет тебе было, когда ты покинул дом.
– Говорят, я был зачат в колонне беженцев. Может, мать и врала, но это было не насилье. Наемники ведь тоже бывают беженцами. Но когда они расстались, мой отец еще не знал, что станет таковым. Он разворачивал бригаду для контрнаступления, а мать шла в спокойные земли. Так что можно сказать, что я начал путешествовать не родившись.
– Но родился ты в…
– В селе… Его название тебе ничего не скажет, и поэтому я тебе его не назову. Но там до сих пор живет моя мать, мои братья и сестры. Вероятно, я выглядел удивленным, поэтому Ади уточнил:
– Сводные, разумеется. Единоутробные…Они совсем не такие как я но… Но ты не поверишь – я их люблю. Ибо ребенок – это плод женщины, а от мужчины в этом… Он задумался, усиленно жестикулируя, будто пытаясь вынуть из воздуха не хватающее слово.
– И во сколько ты пустился в дорогу? – Прервал я его поиски.
– Дорога в кадетский корпус и обратно, вероятно не в счет. Десять миль туда и обратно почти каждый праздник. А вот так, окончательно я бежал из села в четырнадцать лет…
– Ты бежал из дому? – отчего-то меня это удивило.
– Не из дому. Я же сказал – из села, из провинции. Я убил человека, и меня искали, чтоб отомстить.
– Того самого? Первого?…
– Ага. Я убил человека. Убил… Человека!!! Убил! Ади задумчиво катал эти два слова – произносил их различной интонацией, разделяя и собирая их, меняя местами. Наконец, очнулся:
– Да неважно в общем… Ничего подобного я не испытывал ни до не после. После драки я шел будто в сажени от земли. Я чувствовал себя внештатным командиром земли – я был не знающими потерь. Я будто шествовал со смертью в кармане. Я был властелином мира Ведь если я его могу уничтожить, он мне и принадлежит. Я мог приказать – окропить помещение, прекратить безобразие. Недовольных мог перечеркнуть сабельным ударом.
– А что дальше?
– Дальше? Дальше было похмелье. Не с больной головой, но все же… Плохо или хорошо, но сделано… Или как с ребенком – ты теперь в ответе. В церкви ты можешь купить прощение – но это чушь и это блаж. Никто не снимет этого с тебя. Ты высказал мнение и обязан его доказывать всю жизнь. И если перестанешь это делать, то ответ будет короткой как росчерк клинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62