Эта телеграмма была инспирирована, заказана из Рузаева вовсе безо всякого умысла убить или наказать Коростылева.
- А зачем же тогда ее послали? - спросила напряженно Вихоть.
- А для того чтобы Коростылева вывести из каких-то предстоящих событий. В телеграмме предлагают Коростылеву срочно вы-е-хать! Значит, цель была в том, чтобы Коростылева удалить из Рузаева! Ему надо было помешать совершить какие-то действия. Давайте подумаем, какие предстояли в Рузаеве события, в которые мог вмешаться Коростылев.
Вихоть привстала из-за стола и злобно сказала:
- Что вы с умным видом ставите передо мной дурацкие вопросы! Откуда я знаю, какие могли быть у Коростылева дела! Откуда мне знать, кому он мог помешать? Он сто раз на дню вмешивался в дела, которые его совершенно не касались!
Я наклонил голову и сказал:
- Нет, Екатерина Сергеевна, вы знаете, какие события должны были произойти. Например, годовой педсовет, который должен был состояться через день после получения Коростылевым телеграммы…
- При чем здесь педсовет? - спросила враз обмякшая Вихоть.
- Как это при чем? Давайте вспомним, что там должно было решаться.
- Итоговый годовой педсовет решает очень много вопросов,
- развела руками завуч.
- Да, я об этом догадываюсь, но в ряду многочисленных обычных вопросов был один конфликтный. Помните? Вопрос об аттестации Насти Салтыковой.
- Ну и что? Каждый год возникают спорные вопросы.
- Такие, как с Настей, не возникают. Вам была известна позиция Коростылева в этом вопросе.
- Что вы хотите этим сказать? - набычилась, побагровела, выкатила на меня глаза Вихоть.
- Я хочу сказать, что если бы не позиция Коростылева, то вопрос об аттестации Салтыковой решался бы почти автоматически, а вот присутствие Коростылева, наоборот, почти наверняка гарантировало девочке итоговую годовую двойку, и - мимо института.
- Вы намекаете на мою заинтересованность? - спросила Вихоть.
- Я не намекаю, я прямо говорю о том, что вашей приятельнице Клавдии Сергеевне Салтыковой было бы лучше всего, если б Коростылев отсутствовал на этом педсовете…
- Я отказываюсь с вами разговаривать, - почти закричала Вихоть. - Это наглость.
- Нет, - спокойно ответил я - Это не наглость. Это факт. И очень прошу вас не воздыматься так грозно над столом, не выкатывать на меня глаза и не ломать мебель кулаками. Я ведь не выбегу отсюда в слезах, как давеча молоденькая учительница.
- Я буду на вас жаловаться вашему руководству, - сказала она.
- И это я уже слышал, но когда вы будете жаловаться моему руководству, не забудьте указать в жалобе, что с телефонного аппарата в соседней комнате дважды, четырнадцатого и девятнадцатого мая, говорили по междугородке с городом Урюпино, откуда впоследствии послали телеграмму Коростылеву о смерти его семьи.
Вихоть тяжело осела на стуле. Ее грозная решимость иссякала на глазах. Она медленно угасала, будто из нее реостатом выводили ток жизни.
Я сказал ей:
- Екатерина Сергеевна, пока не расставлены все точки над «i», я прошу вас подумать и сообщить мне все, что вы знаете об этой истории. Лично я не верю, что вы непосредственно участвовали в организации этой телеграммы, но вы знаете, как, при каких обстоятельствах она возникла. Пока не поздно, прошу вас рассказать мне все…
- Я не желаю с вами разговаривать, - закричала она, выскочила из-за стола и своей тяжелой ломовой рысью выбежала из кабинета.
В коридоре постепенно стихал дробный стук тяжелой походки удаляющейся Вихоть, а я сидел в задумчивости, не понимая, что сейчас мне надо предпринять. То есть я знал, что мне надо делать, но не мог решить, в какой последовательности.
Я уже встал и направился к двери, когда в отгороженной канцелярскими шкафами половине кабинета вдруг раздался негромкий жестяной стук. Я подошел к шкафу и увидал, что за его фанерной спиной на стуле сидит посреди комнаты Дуся Воронцова в своем синем сатиновом халате уборщицы. У ног ее
- пустое ведро, в руках она судорожно сжимала швабру. У Дуси было напуганное и растерянное лицо - еще больше, чем обычно.
- Евдокия Романовна, вы чего так перепугались?
Молящим голосом она ответила:
- Честное слово, Станислав Павлович, я не подслушивала! Я не хотела, я просто здесь прибиралась, когда вы вошли! И весь ваш разговор я услыхала с Екатериной Сергеевной, а я не хотела подслушивать, клянусь чем хотите…
- Да нечего извиняться, - улыбнулся я. - Никаких особых секретов у нас с Вихоть нет. Во всяком случае, у меня точно секретов нет.
- Я-я… я слышала, о чем вы говорили, - заикаясь от волнения, сказала Дуся.
- Ну и что? Ничего страшного.
- Дело в том, что девятнадцатого, суббота это была, я здесь задержалась с приборкой - консультации перед экзаменами, учителя поздно работали, а здесь ребята делали стенгазету, и я задержалась.
- И что? Я не понимаю, почему вы так волнуетесь?
- Так видела я! В субботу, девятнадцатого, вечером Петька Есаков из канцелярии звонил! Я слышала - он набирал номер, я его еще спросила, чего он тут делает, а он говорит
- звонка дожидаюсь, мол, с товарищем договорился. И потом позвонили, мне еще показалось, что чудной звонок, долгий такой. Мне ведь не пришло в голову, что это междугородка. Петька звонил в субботу, это я сама своими глазами видела, - повторяла испуганная Дуся.
Выцветшее бело - голубое небо, как эмалированный таз, висело над городком. Из телефонной будки против Дома связи я набрал номер Нади. Не дожидаясь моих вопросов, она быстро сказала:
- Я позвонила ему… Он скоро приедет…
- Вы не сказали, о чем хотите с ним говорить?
- Конечно, нет. - В голосе ее звенела тревога.
- Да не волнуйтесь вы так, Надя, - постарался я ее успокоить. - Вам бояться его нечего…
- Я и не боюсь его нисколько. Я ведь его давно знаю, этакий странный гибрид - помесь ласковой свиньи с наглой собакой, а не волноваться не могу.
- Я минут через десять буду у вас.
И все равно я опоздал. Когда я притормозил у голубой изгороди вокруг Надиного дома, там уже стоял знакомый «Запорожец», а Петр Есаков разговаривал с Надей у калитки. На ее лице было написано затруднение - пускать ли его во двор или задержать до моего приезда на дальних подступах.
Я подошел и окликнул его:
- Здравствуйте, Есаков…
Он обернулся, удивленно приподнял брови, вежливенько усмехнулся:
- Чего-то не припоминаю я вас.
- Ладно дурака валять, - махнул я на него рукой. - Вы эти гримасы, ужимки и прыжки приберегите до другого раза - может, понадобятся, а меня вы хорошо помните и прекрасно знаете, кто я такой и, что я тут делаю…
- А-а! - обрадовался Есаков - Никак вы тот самый Тихонов, что по всем домам шастает, из всех душу вытрясает - как так случилось, что дедушка наш Коростылев хвост откинул? Такой был бравый боевой дедуган, здоровяк, молодец и спортсмен - ему бы сто лет жить, а он вдруг погиб в расцвете лет от предательского обреза затаившегося кулака!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
- А зачем же тогда ее послали? - спросила напряженно Вихоть.
- А для того чтобы Коростылева вывести из каких-то предстоящих событий. В телеграмме предлагают Коростылеву срочно вы-е-хать! Значит, цель была в том, чтобы Коростылева удалить из Рузаева! Ему надо было помешать совершить какие-то действия. Давайте подумаем, какие предстояли в Рузаеве события, в которые мог вмешаться Коростылев.
Вихоть привстала из-за стола и злобно сказала:
- Что вы с умным видом ставите передо мной дурацкие вопросы! Откуда я знаю, какие могли быть у Коростылева дела! Откуда мне знать, кому он мог помешать? Он сто раз на дню вмешивался в дела, которые его совершенно не касались!
Я наклонил голову и сказал:
- Нет, Екатерина Сергеевна, вы знаете, какие события должны были произойти. Например, годовой педсовет, который должен был состояться через день после получения Коростылевым телеграммы…
- При чем здесь педсовет? - спросила враз обмякшая Вихоть.
- Как это при чем? Давайте вспомним, что там должно было решаться.
- Итоговый годовой педсовет решает очень много вопросов,
- развела руками завуч.
- Да, я об этом догадываюсь, но в ряду многочисленных обычных вопросов был один конфликтный. Помните? Вопрос об аттестации Насти Салтыковой.
- Ну и что? Каждый год возникают спорные вопросы.
- Такие, как с Настей, не возникают. Вам была известна позиция Коростылева в этом вопросе.
- Что вы хотите этим сказать? - набычилась, побагровела, выкатила на меня глаза Вихоть.
- Я хочу сказать, что если бы не позиция Коростылева, то вопрос об аттестации Салтыковой решался бы почти автоматически, а вот присутствие Коростылева, наоборот, почти наверняка гарантировало девочке итоговую годовую двойку, и - мимо института.
- Вы намекаете на мою заинтересованность? - спросила Вихоть.
- Я не намекаю, я прямо говорю о том, что вашей приятельнице Клавдии Сергеевне Салтыковой было бы лучше всего, если б Коростылев отсутствовал на этом педсовете…
- Я отказываюсь с вами разговаривать, - почти закричала Вихоть. - Это наглость.
- Нет, - спокойно ответил я - Это не наглость. Это факт. И очень прошу вас не воздыматься так грозно над столом, не выкатывать на меня глаза и не ломать мебель кулаками. Я ведь не выбегу отсюда в слезах, как давеча молоденькая учительница.
- Я буду на вас жаловаться вашему руководству, - сказала она.
- И это я уже слышал, но когда вы будете жаловаться моему руководству, не забудьте указать в жалобе, что с телефонного аппарата в соседней комнате дважды, четырнадцатого и девятнадцатого мая, говорили по междугородке с городом Урюпино, откуда впоследствии послали телеграмму Коростылеву о смерти его семьи.
Вихоть тяжело осела на стуле. Ее грозная решимость иссякала на глазах. Она медленно угасала, будто из нее реостатом выводили ток жизни.
Я сказал ей:
- Екатерина Сергеевна, пока не расставлены все точки над «i», я прошу вас подумать и сообщить мне все, что вы знаете об этой истории. Лично я не верю, что вы непосредственно участвовали в организации этой телеграммы, но вы знаете, как, при каких обстоятельствах она возникла. Пока не поздно, прошу вас рассказать мне все…
- Я не желаю с вами разговаривать, - закричала она, выскочила из-за стола и своей тяжелой ломовой рысью выбежала из кабинета.
В коридоре постепенно стихал дробный стук тяжелой походки удаляющейся Вихоть, а я сидел в задумчивости, не понимая, что сейчас мне надо предпринять. То есть я знал, что мне надо делать, но не мог решить, в какой последовательности.
Я уже встал и направился к двери, когда в отгороженной канцелярскими шкафами половине кабинета вдруг раздался негромкий жестяной стук. Я подошел к шкафу и увидал, что за его фанерной спиной на стуле сидит посреди комнаты Дуся Воронцова в своем синем сатиновом халате уборщицы. У ног ее
- пустое ведро, в руках она судорожно сжимала швабру. У Дуси было напуганное и растерянное лицо - еще больше, чем обычно.
- Евдокия Романовна, вы чего так перепугались?
Молящим голосом она ответила:
- Честное слово, Станислав Павлович, я не подслушивала! Я не хотела, я просто здесь прибиралась, когда вы вошли! И весь ваш разговор я услыхала с Екатериной Сергеевной, а я не хотела подслушивать, клянусь чем хотите…
- Да нечего извиняться, - улыбнулся я. - Никаких особых секретов у нас с Вихоть нет. Во всяком случае, у меня точно секретов нет.
- Я-я… я слышала, о чем вы говорили, - заикаясь от волнения, сказала Дуся.
- Ну и что? Ничего страшного.
- Дело в том, что девятнадцатого, суббота это была, я здесь задержалась с приборкой - консультации перед экзаменами, учителя поздно работали, а здесь ребята делали стенгазету, и я задержалась.
- И что? Я не понимаю, почему вы так волнуетесь?
- Так видела я! В субботу, девятнадцатого, вечером Петька Есаков из канцелярии звонил! Я слышала - он набирал номер, я его еще спросила, чего он тут делает, а он говорит
- звонка дожидаюсь, мол, с товарищем договорился. И потом позвонили, мне еще показалось, что чудной звонок, долгий такой. Мне ведь не пришло в голову, что это междугородка. Петька звонил в субботу, это я сама своими глазами видела, - повторяла испуганная Дуся.
Выцветшее бело - голубое небо, как эмалированный таз, висело над городком. Из телефонной будки против Дома связи я набрал номер Нади. Не дожидаясь моих вопросов, она быстро сказала:
- Я позвонила ему… Он скоро приедет…
- Вы не сказали, о чем хотите с ним говорить?
- Конечно, нет. - В голосе ее звенела тревога.
- Да не волнуйтесь вы так, Надя, - постарался я ее успокоить. - Вам бояться его нечего…
- Я и не боюсь его нисколько. Я ведь его давно знаю, этакий странный гибрид - помесь ласковой свиньи с наглой собакой, а не волноваться не могу.
- Я минут через десять буду у вас.
И все равно я опоздал. Когда я притормозил у голубой изгороди вокруг Надиного дома, там уже стоял знакомый «Запорожец», а Петр Есаков разговаривал с Надей у калитки. На ее лице было написано затруднение - пускать ли его во двор или задержать до моего приезда на дальних подступах.
Я подошел и окликнул его:
- Здравствуйте, Есаков…
Он обернулся, удивленно приподнял брови, вежливенько усмехнулся:
- Чего-то не припоминаю я вас.
- Ладно дурака валять, - махнул я на него рукой. - Вы эти гримасы, ужимки и прыжки приберегите до другого раза - может, понадобятся, а меня вы хорошо помните и прекрасно знаете, кто я такой и, что я тут делаю…
- А-а! - обрадовался Есаков - Никак вы тот самый Тихонов, что по всем домам шастает, из всех душу вытрясает - как так случилось, что дедушка наш Коростылев хвост откинул? Такой был бравый боевой дедуган, здоровяк, молодец и спортсмен - ему бы сто лет жить, а он вдруг погиб в расцвете лет от предательского обреза затаившегося кулака!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41