Великий князь повел свои полки к Коломне по серпуховской дороге, белозерские князья пошли по болвановской, остальное войско двинулось по брашевской.
В Коломне, на Девичьем поле, князь провел своим полкам смотр и в каждый назначил князей и воевод. Все имеющееся в наличии воинство было разбито на десятки, сотни и тысячи.
Не мешкая выступила русская рать в поход. Полки шли берегом Оки на запад, туда, где впадала в нее река Лопасня. По пути к Дмитрию Ивановичу постепенно присоединялись другие князья и бояре, и среди них был окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов.
Далеко вперед, в безбрежную, открывшуюся вдруг степь уходили сторожи — конные разведывательные отряды, состоящие из воинов опытных, отважных и сметливых. Им надлежало вызнавать, где находится и что замышляет хан Мамай.
25 августа, совершив переправу через Оку, на южную ее сторону, москов-ский князь двинул свое войско к Дону. У переправы остался с малой дружиной только Вельяминов, для встречи и указания пути продолжавшим подходить с разных сторон отрядам пеших и конных воинов.
Непонятно для многих вел себя Дмитрий Иванович. Путь, начертанный им для войска, огибал рязанские земли, хотя безопаснее было бы с такими огромными силами подмять под себя Олега Ивановича, вступившего в сговор с Ордой, и тем обезопасить свой тыл. Однако, кроме непонятного, виделся в действиях князя и глубокий смысл. Теперь, если бы и захотели, не просто было объединиться дружинам рязанским и литовским.
Хотя и с большой осторожностью, но стремительно шло русское войско.
Передовые отряды, высланные в глубь степи, приносили добрые вести — Мамай не ожидал скорого подхода русских полков. Все чаще вспыхивали между московскими и ордынскими разведчиками яростные короткие схватки, предвещая скорую битву.
6 сентября Дмитрий Иванович остановил свое войско на берегу Дона.
Только много дней спустя узнает Мамай, как нелегко было решиться московскому князю перейти Великий Дон, какие горячие споры, какие страсти кипели вокруг этого решения. И сказал тогда Дмитрий Иванович тем, кто стал под его стяги:
— Лутче было не идти противу безбожных сил, нежели, пришед и ничто не сотворив, возвратитися вспять. Пойдем ныне, убо в сей день за Дон и тамо полодим головы стоя за братию нашу.
После совета за одну ночь через Великий Дон были наведены мосты и отысканы броды. 7 сентября все русское войско перешло на южный берег Дона, близ впадения в него речки Непрядвы. И тотчас же запылали позади русских полков переправы, подожженные по приказу Дмитрия Ивановича: обратного пути, в случае поражения, не будет.
* * *
Сощурившись, весь подавшись вперед, смотрел Мамай на лежащую перед ним низменную равнину. Отсюда, с Красного холма, отлично была видна тускло поблескивающая излучина Дона. Высокие черные столбы поднимались над подожженными русскими мостами. Северный ветер ломал столбы, изгибал их, и сизые клубы дыма текли в татарскую сторону.
До самого конца надеялся Мамай, что русские не решатся переступить Дон и в самый последний момент запросят пощады, покорно склоня перед ним головы. Теперь же сомнений не оставалось — битва предстоит жестокая. Русским отступать некуда — позади широкий полноводный Дон, справа — быстрая Непрядва, слева — речка Смолка.
Ну что ж! Тем лучше! Русские князья сами уготовили себе гибель. Раз и навсегда можно будет покончить с ними. Тысячу лет станут восхвалять степные певцы подвиг хана и приравняют его к великому Бату.
Шевельнулась в душе тревога, но сейчас же сменилась раздражением и злобой. До сих пор не привел почему-то свои полки рязанский князь Олег, застрял где-то в пути великий литовский князь Ягайло. Ничего! Когда Мамай покончит с князем московским, он непременно разорит земли рязанские и двинет свои тумены на коварного литовца. Ханы не прощают измены. Пусть, как и прежде, все трепещет перед Золотой Ордой.
С Красного холма было хорошо видно, как строились, готовились к битве русские полки. Вечернее солнце все ниже опускалось к краю земли, и розовый туман стелился над степью.
Опытным глазом воина Мамай без труда определил, что у русских около ста тысяч конных и пеших воинов. Значит, численный перевес был на его стороне.
С жадным любопытством следил хан за тем, как готовилось к битве войско московского князя: в центре встал большой полк, вперед выдвинулись передовой и сторожевой, обычное место которого позади главных сил. Теперь место сторожевого занял запасной. Справа и слева от большого полка встали полки правой и левой руки.
Без суеты выстраивалось русское войско. Мамай прислушался. Слитный, тяжелый гул тысячи голосов был подобен рокоту вздыбленных ветром волн. Он катился грозным валом над степью и разбивался о подножье Красного холма.
Снова мелькнула злая мысль о Ягайло и Олеге рязанском. Что задумали коварные гяуры? С Олегом все понятно. Он боится Орды, но не менее страшны для него и свои, русские, а вот почему медлит литовец? Ему ведь даже во сне снится гибель русского войска? Что же тогда он не спешит, а ведет все время свою дружину поодаль от московских полков? Разведчики донесли, что теперь он вовсе остановился в однодневном переходе от места предстоящей битвы русских с ордынцами. Не в ворона ли решил играть великий литовский князь? Это было похоже на правду. И Русь ему ненавистна, и Орда. Сила у Ягайло немалая. Быть может, задумал он дождаться того часа, когда увидит на поле брани истекающего кровью победителя и, двинув на него полки, одним махом покончит с обоими своими врагами?
Солнце коснулось края земли, и красные щиты русских воинов, соединенные в одну бесконечную стену, особенно отчетливо стали видны на серой осенней равнине. С тоскливым, пронзительным криком метались в светлом вечернем небе испуганные кулики. Пришло время вечернего намаза. Все мусульмане, что были в войске Мамая, опустились на колени, обратив свои лица в сторону Мекки. Более ста тысяч молитв, торопливых и жарких, полетели одновременно к небу. И наверное, из-за этого аллах не сумел понять, о чем они, потому отвернул свое лицо от правоверных. Но никто в этот последний вечер, накануне битвы, о том не знал — ни хан, ни простой воин…
* * *
Ночь наступила рано. Она была по-осеннему холодна, и в темном небе ярко и пронзительно горели бесчисленные звезды. Отпустив после полуночи из своего шатра мурз, беков и темников, Мамай, зябко кутаясь в бараний полушубок, вышел на улицу.
Ночь дышала тревогой. В русской стороне было тихо, и хану вдруг сильно захотелось поверить в чудо, поверить, что войско московского князя неслышно снялось и ушло за Дон, но он знал, что это не так, — высланные вперед разведчики уже давно бы принесли ему эту радостную весть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
В Коломне, на Девичьем поле, князь провел своим полкам смотр и в каждый назначил князей и воевод. Все имеющееся в наличии воинство было разбито на десятки, сотни и тысячи.
Не мешкая выступила русская рать в поход. Полки шли берегом Оки на запад, туда, где впадала в нее река Лопасня. По пути к Дмитрию Ивановичу постепенно присоединялись другие князья и бояре, и среди них был окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов.
Далеко вперед, в безбрежную, открывшуюся вдруг степь уходили сторожи — конные разведывательные отряды, состоящие из воинов опытных, отважных и сметливых. Им надлежало вызнавать, где находится и что замышляет хан Мамай.
25 августа, совершив переправу через Оку, на южную ее сторону, москов-ский князь двинул свое войско к Дону. У переправы остался с малой дружиной только Вельяминов, для встречи и указания пути продолжавшим подходить с разных сторон отрядам пеших и конных воинов.
Непонятно для многих вел себя Дмитрий Иванович. Путь, начертанный им для войска, огибал рязанские земли, хотя безопаснее было бы с такими огромными силами подмять под себя Олега Ивановича, вступившего в сговор с Ордой, и тем обезопасить свой тыл. Однако, кроме непонятного, виделся в действиях князя и глубокий смысл. Теперь, если бы и захотели, не просто было объединиться дружинам рязанским и литовским.
Хотя и с большой осторожностью, но стремительно шло русское войско.
Передовые отряды, высланные в глубь степи, приносили добрые вести — Мамай не ожидал скорого подхода русских полков. Все чаще вспыхивали между московскими и ордынскими разведчиками яростные короткие схватки, предвещая скорую битву.
6 сентября Дмитрий Иванович остановил свое войско на берегу Дона.
Только много дней спустя узнает Мамай, как нелегко было решиться московскому князю перейти Великий Дон, какие горячие споры, какие страсти кипели вокруг этого решения. И сказал тогда Дмитрий Иванович тем, кто стал под его стяги:
— Лутче было не идти противу безбожных сил, нежели, пришед и ничто не сотворив, возвратитися вспять. Пойдем ныне, убо в сей день за Дон и тамо полодим головы стоя за братию нашу.
После совета за одну ночь через Великий Дон были наведены мосты и отысканы броды. 7 сентября все русское войско перешло на южный берег Дона, близ впадения в него речки Непрядвы. И тотчас же запылали позади русских полков переправы, подожженные по приказу Дмитрия Ивановича: обратного пути, в случае поражения, не будет.
* * *
Сощурившись, весь подавшись вперед, смотрел Мамай на лежащую перед ним низменную равнину. Отсюда, с Красного холма, отлично была видна тускло поблескивающая излучина Дона. Высокие черные столбы поднимались над подожженными русскими мостами. Северный ветер ломал столбы, изгибал их, и сизые клубы дыма текли в татарскую сторону.
До самого конца надеялся Мамай, что русские не решатся переступить Дон и в самый последний момент запросят пощады, покорно склоня перед ним головы. Теперь же сомнений не оставалось — битва предстоит жестокая. Русским отступать некуда — позади широкий полноводный Дон, справа — быстрая Непрядва, слева — речка Смолка.
Ну что ж! Тем лучше! Русские князья сами уготовили себе гибель. Раз и навсегда можно будет покончить с ними. Тысячу лет станут восхвалять степные певцы подвиг хана и приравняют его к великому Бату.
Шевельнулась в душе тревога, но сейчас же сменилась раздражением и злобой. До сих пор не привел почему-то свои полки рязанский князь Олег, застрял где-то в пути великий литовский князь Ягайло. Ничего! Когда Мамай покончит с князем московским, он непременно разорит земли рязанские и двинет свои тумены на коварного литовца. Ханы не прощают измены. Пусть, как и прежде, все трепещет перед Золотой Ордой.
С Красного холма было хорошо видно, как строились, готовились к битве русские полки. Вечернее солнце все ниже опускалось к краю земли, и розовый туман стелился над степью.
Опытным глазом воина Мамай без труда определил, что у русских около ста тысяч конных и пеших воинов. Значит, численный перевес был на его стороне.
С жадным любопытством следил хан за тем, как готовилось к битве войско московского князя: в центре встал большой полк, вперед выдвинулись передовой и сторожевой, обычное место которого позади главных сил. Теперь место сторожевого занял запасной. Справа и слева от большого полка встали полки правой и левой руки.
Без суеты выстраивалось русское войско. Мамай прислушался. Слитный, тяжелый гул тысячи голосов был подобен рокоту вздыбленных ветром волн. Он катился грозным валом над степью и разбивался о подножье Красного холма.
Снова мелькнула злая мысль о Ягайло и Олеге рязанском. Что задумали коварные гяуры? С Олегом все понятно. Он боится Орды, но не менее страшны для него и свои, русские, а вот почему медлит литовец? Ему ведь даже во сне снится гибель русского войска? Что же тогда он не спешит, а ведет все время свою дружину поодаль от московских полков? Разведчики донесли, что теперь он вовсе остановился в однодневном переходе от места предстоящей битвы русских с ордынцами. Не в ворона ли решил играть великий литовский князь? Это было похоже на правду. И Русь ему ненавистна, и Орда. Сила у Ягайло немалая. Быть может, задумал он дождаться того часа, когда увидит на поле брани истекающего кровью победителя и, двинув на него полки, одним махом покончит с обоими своими врагами?
Солнце коснулось края земли, и красные щиты русских воинов, соединенные в одну бесконечную стену, особенно отчетливо стали видны на серой осенней равнине. С тоскливым, пронзительным криком метались в светлом вечернем небе испуганные кулики. Пришло время вечернего намаза. Все мусульмане, что были в войске Мамая, опустились на колени, обратив свои лица в сторону Мекки. Более ста тысяч молитв, торопливых и жарких, полетели одновременно к небу. И наверное, из-за этого аллах не сумел понять, о чем они, потому отвернул свое лицо от правоверных. Но никто в этот последний вечер, накануне битвы, о том не знал — ни хан, ни простой воин…
* * *
Ночь наступила рано. Она была по-осеннему холодна, и в темном небе ярко и пронзительно горели бесчисленные звезды. Отпустив после полуночи из своего шатра мурз, беков и темников, Мамай, зябко кутаясь в бараний полушубок, вышел на улицу.
Ночь дышала тревогой. В русской стороне было тихо, и хану вдруг сильно захотелось поверить в чудо, поверить, что войско московского князя неслышно снялось и ушло за Дон, но он знал, что это не так, — высланные вперед разведчики уже давно бы принесли ему эту радостную весть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64