Она подошла к нему, небрежно села на подлокотник кресла, положив ногу на ногу.
– Не делай такого лица, это не со зла.
Он молчал, и она испугалась, что оскорбила его. Наконец, он положил ей руку на колено и спросил:
– Как ты осмеливаешься выходить на солнце и загорать?
– Я никогда не выхожу! – возразила она. – Тем более с моей светлой кожей я обгораю… Но погода все время хорошая, я люблю ходить, заниматься садом.
Пальцы Винсена скользили по ее коже, ласка, которая была легкой и почти безобидной, однако это прикосновение взволновало ее настолько, что она почувствовала себя глупо. Он отныне был женат на очень молодой девушке, лестный портрет которой нарисовал ей Виржиль: брюнетка с большими голубыми глазами, и телом богини. Сожалея, она встала и отошла на несколько шагов.
– Слушай, раз уж ты здесь, есть одна вещь, о которой я хочу с тобой поговорить… Дети задают мне все время кучу вопросов, особенно Виржиль. Им кажется, что вы скрываете от них что-то важное, и я посчитала нужным сказать им, что ничего не знаю, но они настаивают.
Он не отрывал от нее глаз и, казалось, не слушал ее, поглощенный созерцанием.
– Винсен!
– Да? Извини! О чем спрашивают тебя дети?
– О твоей семье. Об их семье… Почему Шарль похоронен один, почему ты так долго был в ссоре с Аленом, почему никто больше не вспоминает Эдуарда.
Ошеломленный, он встал с кресла и подошел к ней.
– Что ты им сказала?
– Ничего определенного. Но ты должен с ними поговорить.
– Маг, я не буду рыться в прошлом, чтобы удовлетворить их любопытство!
– Они имеют право знать.
– Может быть…
Он отвернулся, засунул руки в карманы. Магали не знала основного, и у него не было ни малейшего желания рассказывать. Чтение дневников Юдифи было одним из самых ужасных моментов его жизни. Он помнил это очень четко. Этот ужасный рассказ остался запертым в сейфе Мари на бульваре Малерб. Пятеро кузенов, не сговариваясь, соблюдали обет молчания. Но в один прекрасный день они должны были расторгнуть договор, поведать об этом семейном кошмаре своим детям. Для последних речь шла об их уважаемых дедушках, о людях, которые убили друг друга и обрекли их на ненавистное наследство. Доносчик и убийца, вот кем были их дедушки! С тех пор, как они родились, им повторяли, что им повезло принадлежать к семье Морванов, что они должны этим гордиться… Повезло ли им на самом деле? И чем здесь гордиться? Как объяснить Лее, например, что, хотя она и нашла очень достойного отца, у нее был отвратительный дед, настоящий мерзавец, кровь которого текла в ее жилах?
– Конечно, – пробормотал он, – наши с тобой дети взрослые, но близнецы Даниэля только что родились, а маленькому Пьеру только пять лет! Я хотел бы…
– Еще подождать? Вас убивает молчание, Винсен. – Твой отец, я его, конечно, не любила, но если бы была на его месте, я бы повсюду кричала о своей мести, я бы ею гордилась! Он предпочел замолчать, чтобы спасти свою честь, и он был не прав. Не становись таким, как он… Пытаясь на него походить, ты перестаешь быть самим собой.
Ее искренность поставила Винсена в неловкое положение. Это было одной из причин разрушения их брака, жестокая манера, с которой она избавлялась от стеснений или приличий. Она ему это часто повторяла. Она была ниоткуда, и ей нечего было защищать, а он путался в своих воображаемых обязанностях.
– Я должен вернуться в Валлонг, – пробормотал он.
Беатрис его, конечно, ждала, и это заранее приводило его в отчаяние.
– Приходи, когда захочешь, – мило сказала она. – И отдохни немного, у тебя помятый вид…
Они вместе прошли через галерею до стеклянной двери. На улице было пустынно, не считая его машины, припаркованной в тени.
– Это твоя? – спросила она. – Ты купил себе «Порше»?
Ее смех был так же искренен, как и ее слова, она не была искусственной, и он проворчал:
– Смейся, давай…
– Молодая жена, машина плейбоя, скажем, что ты, наконец, решил получить удовольствие от жизни!
Чтобы заставить ее замолчать, он взял ее за талию, притянул к себе. Он хотел поцеловать ее в щеку, но неожиданно наткнулся на губы.
– Извини, – прошептал он, вскоре ее отпустив.
Он хотел бы продолжить говорить с ней, задавать вопросы о ее жизни, спросить, встретила ли она тоже кого-то. Но у него больше не оставалось сил, и он быстро вышел.
В слезах Тифани отчаянно цеплялась за Сирила.
– Нет, я не хочу, сейчас не время! Мы им скажем позже, через несколько дней, но не прямо сейчас!
– Почему, что это изменит?
Насколько она была взволнована, настолько он был рад. Как только она рассказала ему об этом, выйдя от доктора Серака, он засветился счастьем и гордостью. Далекий от того, чтобы чувствовать себя виноватым, он ее сначала поздравил, сжал в своих объятьях, чувственно поцеловал, потом стал строить планы на будущее. А она плакала.
– Они нам этого никогда не простят!
– Тогда тем более надо сказать сегодня, – спокойно ответил он.
Что касалось его матери, он о ней не очень беспокоился. Во-первых, присутствие Эрве заставляло ее улыбаться, потом она родила Сирила в двадцать четыре года, ни у кого не спросив. Новость, возможно, вызовет у нее недовольство, но не удивит. Оставался Винсен, который мог плохо отнестись к этому. В разговорах, которые он вел с Сирилом в прошлом году, он показал себя очень недвусмысленно, настоял на средствах контрацепции и поставил молодого человека перед ответственностью. Однако эта беременность не была случайной, Сирил ее желал вместе с Тифани, чтобы получить согласие на брак. Они оба были в отчаянии, находясь в тех границах, которые поставила им семья, утомленные тем, что их отношения рассматривались как юношеский каприз, жаждущие иметь право любить друг друга. Но сейчас припертые к стенке, Тифани сходила с ума, а Сирил светился.
Они приехали в Валлонг одновременно с Винсеном, который вернулся из Сен-Реми. Их машины остановились одна за другой. Сирил быстро вышел, чтобы не упустить случая.
– У тебя есть секунда? – бросил он решительным тоном. – Мне надо сказать тебе кое-что важное…
Его серьезный вид удивил Винсена, и он секунду смотрел на него, прежде чем коротко взглянуть на Тифани, оставшуюся в стороне.
– Пойдем ко мне в кабинет, – решил он.
Никто из них не привык к изнуряющей жаре, которая стояла, начиная с их приезда, но они уже об этом даже не говорили, обитая в основном внутри дома или в тени патио. Жалюзи в кабинете на первом этаже были закрыты, как и окна, температура не показалась им более сносной.
– У тебя проблемы? – побеспокоился Винсен.
Он упал в кресло и попытался улыбнуться, убежденный, что Сирил будет говорить с ним об Эрве или спросит о собственном рождении.
– Никакой проблемы, наоборот, большое счастье, – начал молодой человек решительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Не делай такого лица, это не со зла.
Он молчал, и она испугалась, что оскорбила его. Наконец, он положил ей руку на колено и спросил:
– Как ты осмеливаешься выходить на солнце и загорать?
– Я никогда не выхожу! – возразила она. – Тем более с моей светлой кожей я обгораю… Но погода все время хорошая, я люблю ходить, заниматься садом.
Пальцы Винсена скользили по ее коже, ласка, которая была легкой и почти безобидной, однако это прикосновение взволновало ее настолько, что она почувствовала себя глупо. Он отныне был женат на очень молодой девушке, лестный портрет которой нарисовал ей Виржиль: брюнетка с большими голубыми глазами, и телом богини. Сожалея, она встала и отошла на несколько шагов.
– Слушай, раз уж ты здесь, есть одна вещь, о которой я хочу с тобой поговорить… Дети задают мне все время кучу вопросов, особенно Виржиль. Им кажется, что вы скрываете от них что-то важное, и я посчитала нужным сказать им, что ничего не знаю, но они настаивают.
Он не отрывал от нее глаз и, казалось, не слушал ее, поглощенный созерцанием.
– Винсен!
– Да? Извини! О чем спрашивают тебя дети?
– О твоей семье. Об их семье… Почему Шарль похоронен один, почему ты так долго был в ссоре с Аленом, почему никто больше не вспоминает Эдуарда.
Ошеломленный, он встал с кресла и подошел к ней.
– Что ты им сказала?
– Ничего определенного. Но ты должен с ними поговорить.
– Маг, я не буду рыться в прошлом, чтобы удовлетворить их любопытство!
– Они имеют право знать.
– Может быть…
Он отвернулся, засунул руки в карманы. Магали не знала основного, и у него не было ни малейшего желания рассказывать. Чтение дневников Юдифи было одним из самых ужасных моментов его жизни. Он помнил это очень четко. Этот ужасный рассказ остался запертым в сейфе Мари на бульваре Малерб. Пятеро кузенов, не сговариваясь, соблюдали обет молчания. Но в один прекрасный день они должны были расторгнуть договор, поведать об этом семейном кошмаре своим детям. Для последних речь шла об их уважаемых дедушках, о людях, которые убили друг друга и обрекли их на ненавистное наследство. Доносчик и убийца, вот кем были их дедушки! С тех пор, как они родились, им повторяли, что им повезло принадлежать к семье Морванов, что они должны этим гордиться… Повезло ли им на самом деле? И чем здесь гордиться? Как объяснить Лее, например, что, хотя она и нашла очень достойного отца, у нее был отвратительный дед, настоящий мерзавец, кровь которого текла в ее жилах?
– Конечно, – пробормотал он, – наши с тобой дети взрослые, но близнецы Даниэля только что родились, а маленькому Пьеру только пять лет! Я хотел бы…
– Еще подождать? Вас убивает молчание, Винсен. – Твой отец, я его, конечно, не любила, но если бы была на его месте, я бы повсюду кричала о своей мести, я бы ею гордилась! Он предпочел замолчать, чтобы спасти свою честь, и он был не прав. Не становись таким, как он… Пытаясь на него походить, ты перестаешь быть самим собой.
Ее искренность поставила Винсена в неловкое положение. Это было одной из причин разрушения их брака, жестокая манера, с которой она избавлялась от стеснений или приличий. Она ему это часто повторяла. Она была ниоткуда, и ей нечего было защищать, а он путался в своих воображаемых обязанностях.
– Я должен вернуться в Валлонг, – пробормотал он.
Беатрис его, конечно, ждала, и это заранее приводило его в отчаяние.
– Приходи, когда захочешь, – мило сказала она. – И отдохни немного, у тебя помятый вид…
Они вместе прошли через галерею до стеклянной двери. На улице было пустынно, не считая его машины, припаркованной в тени.
– Это твоя? – спросила она. – Ты купил себе «Порше»?
Ее смех был так же искренен, как и ее слова, она не была искусственной, и он проворчал:
– Смейся, давай…
– Молодая жена, машина плейбоя, скажем, что ты, наконец, решил получить удовольствие от жизни!
Чтобы заставить ее замолчать, он взял ее за талию, притянул к себе. Он хотел поцеловать ее в щеку, но неожиданно наткнулся на губы.
– Извини, – прошептал он, вскоре ее отпустив.
Он хотел бы продолжить говорить с ней, задавать вопросы о ее жизни, спросить, встретила ли она тоже кого-то. Но у него больше не оставалось сил, и он быстро вышел.
В слезах Тифани отчаянно цеплялась за Сирила.
– Нет, я не хочу, сейчас не время! Мы им скажем позже, через несколько дней, но не прямо сейчас!
– Почему, что это изменит?
Насколько она была взволнована, настолько он был рад. Как только она рассказала ему об этом, выйдя от доктора Серака, он засветился счастьем и гордостью. Далекий от того, чтобы чувствовать себя виноватым, он ее сначала поздравил, сжал в своих объятьях, чувственно поцеловал, потом стал строить планы на будущее. А она плакала.
– Они нам этого никогда не простят!
– Тогда тем более надо сказать сегодня, – спокойно ответил он.
Что касалось его матери, он о ней не очень беспокоился. Во-первых, присутствие Эрве заставляло ее улыбаться, потом она родила Сирила в двадцать четыре года, ни у кого не спросив. Новость, возможно, вызовет у нее недовольство, но не удивит. Оставался Винсен, который мог плохо отнестись к этому. В разговорах, которые он вел с Сирилом в прошлом году, он показал себя очень недвусмысленно, настоял на средствах контрацепции и поставил молодого человека перед ответственностью. Однако эта беременность не была случайной, Сирил ее желал вместе с Тифани, чтобы получить согласие на брак. Они оба были в отчаянии, находясь в тех границах, которые поставила им семья, утомленные тем, что их отношения рассматривались как юношеский каприз, жаждущие иметь право любить друг друга. Но сейчас припертые к стенке, Тифани сходила с ума, а Сирил светился.
Они приехали в Валлонг одновременно с Винсеном, который вернулся из Сен-Реми. Их машины остановились одна за другой. Сирил быстро вышел, чтобы не упустить случая.
– У тебя есть секунда? – бросил он решительным тоном. – Мне надо сказать тебе кое-что важное…
Его серьезный вид удивил Винсена, и он секунду смотрел на него, прежде чем коротко взглянуть на Тифани, оставшуюся в стороне.
– Пойдем ко мне в кабинет, – решил он.
Никто из них не привык к изнуряющей жаре, которая стояла, начиная с их приезда, но они уже об этом даже не говорили, обитая в основном внутри дома или в тени патио. Жалюзи в кабинете на первом этаже были закрыты, как и окна, температура не показалась им более сносной.
– У тебя проблемы? – побеспокоился Винсен.
Он упал в кресло и попытался улыбнуться, убежденный, что Сирил будет говорить с ним об Эрве или спросит о собственном рождении.
– Никакой проблемы, наоборот, большое счастье, – начал молодой человек решительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83