К несчастью, мишенью их шовинистических выпадов была Британия. Вряд ли англичанка, считающая себя несчастной в браке с немцем, найдет защитников в германском суде!
— Хотелось бы иметь для вас более обнадеживающие новости, — со вздохом сказал Том, глядя в угрюмое лицо Макса. — Фон Талер вроде бы соглашался нам помочь, но, очевидно, изменил свое мнение. Как вы уже знаете, слабых мест в брачном контракте найти не удалось. Ни единой лазейки. Ганс получает безоговорочную опеку над детьми в случае развода, и даже развод весьма сомнителен, поскольку в этой стране женщины не имеют права обращаться в суд с подобными заявлениями. Даже если будет доказано, что Ганс ее бьет, судьи и в этом случае крайне консервативны. Для вынесения обвинительного приговора нужно иметь веские улики того, что муж постоянно издевается над женой. Я имею в виду не синяк и не рассеченную губу.
— Иисусе! — проворчал Макс. — Можно подумать, на дворе мрачное средневековье! В конце концов, она не крепостная!
— В каком-то смысле именно крепостная. Особенно в случаях, подобных этому, когда влияние и богатство так неравны. И хотя с вашими деньгами можно добиться развода, опека — дело другое. Когда откроется, что здесь замешан другой мужчина, то есть вы, пусть речь и не идет об алиментах, судьи склонны осуждать поведение матери и считают ее падшей женщиной.
— Значит, надежды нет?
Том едва заметно усмехнулся:
— Надежда есть всегда.
— Ну сообщите мне хотя бы одну ободряющую новость, потому что я вот уже десять дней не видел Кристину. Знаете, какой это долгий срок, когда умираешь от тоски? К вашему сведению, это восемьсот шестьдесят четыре тысячи секунд.
Брови адвоката недоверчиво приподнялись. И это тот маркиз, который всего месяц назад презрительно фыркал при одном слове «любовь»! Потрясающие перемены!
— Мой детектив едет в Силезию, — сжалился он наконец, — хотя я опасаюсь что-то обещать.
— Понимаю, — вздохнул Макс. — Но все равно говорите. Я, как утопающий, хватаюсь за соломинку.
— Могу подбросить вам еще одну. Помните, Берт писал нам о Марлене, кузине Ганса?
— Той, у которой когда-то была связь с Гансом? И какое это имеет значение? С тех пор у него перебывали сотни любовниц.
— Мой человек проверяет церковные записи в Легнице. Похоже, эта кузина все еще там живет.
— И?
— Больше пока ничего не известно. Но если верить Берту, Ганс регулярно ее навещает.
— Какую же, черт возьми, власть она имеет над ним? Судя по всему, он ни одной женщине не был верен больше недели.
— Мы не знаем. Но в нашем случае ничем пренебрегать нельзя.
— Особенно учитывая то, что пока у нас нет ни малейшей зацепки, — буркнул Макс, бессильно обмякнув в кресле.
— В качестве последнего довода вы можете предложить Гансу права частичной опеки.
— То есть заплатить за детей? Марками или фунтами?
— Если понадобится.
Макс сел прямее и восхищенно уставился на Тома.
— Если понадобится, значит, заплатим.
— Кстати, вы виделись с княгиней после ее отъезда из Лондона? Откуда вы знаете, что она испытывает к вам прежние чувства? — Поверенный поджал губы, хлопотливо передвинул бумаги и неловко откашлялся. — Хочу сказать… то есть… Что, если она передумала?
Бедняге, очевидно, было так не по себе, что Макс улыбнулся, впервые за весь день.
— Кто ей позволит!
— Значит, в атаку? — хмыкнул Том.
— Чертовски верно, и я намерен победить! — воскликнул Макс, энергично вскакивая. — Плевать мне на препятствия и законы! Я не проигрываю!
Выйдя из конторы, Макс снова осознал, что впереди ждет долгая борьба. Долгая и тяжелая.
Он побрел по Пиккадилли, равнодушный к холоду и резкому ветру, снова перебирая в памяти полученные сведения, пытаясь найти выход из тупика и обойти непрошибаемые брачные законы.
Он телеграфировал семье в тот же день, когда Кристина покинула Лондон, и коротко объяснил причину своего решения остаться в Англии. С тех пор он часто отправлял более подробные письма и получал такие же длинные ответы.
«Если ты любишь ее, значит, полюбим и мы, — писала его мать. — А если тебе нужна наша помощь, мы с Селией и Тедом приедем в Англию».
«Нам будет не хватать тебя на Рождество», — гласила последняя телеграмма, и на следующий день в его дом доставили дюжину свертков. Все они валялись на полу в его кабинете: настроение было непраздничным; Макс так и не поставил елку, тем более что он все равно собирался в Силезию на Рождество. Но сегодняшние новости Тома были особенно обескураживающими. Все это время они считали, что один из местных судей может отнестись благосклонно к их делу. И вот теперь тот пошел на попятный.
Макс так глубоко задумался, что очнулся, только когда кто-то дернул его за рукав. Оглянувшись, Макс увидел маленького грязного оборванца, жалобно на него смотревшего.
— У вас туфли запылились, сэр. Всего два пенни, и я отполирую как зеркало!
Парнишка дрожал от холода в своих лохмотьях. Разбитые башмаки были подвязаны веревочками.
— Сколько тебе лет? — осторожно спросил Макс, тронутый видом ребенка, почему-то напомнившего ему детей Кристины. Они, вероятно, одного возраста, хотя фортуна отнеслась к ним по-разному.
— Я не какой-то несмышленыш, сэр. Достаточно вырос, чтобы работать.
Он увидел страх в детских глазах.
— Здесь ужасно дует, — стараясь говорить спокойно, заметил Макс и показал на церковь в нескольких ярдах от того места, где они стояли. — Там и почистишь мне туфли.
Тяжелые резные двери по крайней мере защищали от порывов ветра, и Макс попытался разговорить мальчишку:
— Как сегодня бизнес?
— А что вам нужно знать?
Парнишка настороженно отступил.
— Я ничего плохого тебе не сделаю.
— Бизнес как бизнес. Ни шатко ни валко, — проворчал он.
Джонни, по словам Кристины, было одиннадцать, Фрицу — девять. Первый серьезный, второй — настоящий озорник. У этого же мальчишки вряд ли есть время для забав.
— У тебя есть семья?
— А зачем вам?
Макс пожал плечами:
— Просто так.
Может, это меланхолия так на него действует, поэтому он вдруг озаботился судьбой нищих детей.
Парнишка поколебался, решая, стоит ли откровенничать, но, пораженный неподдельной добротой, светившейся в глазах Макса, все же ответил:
— Моя мама дома с младшими.
— А отец?
Станет ли он когда-либо прежним, удивлялся Макс. Ничего не скажешь, новые ощущения для человека, для которого сама мысль об отцовстве была неприемлема.
— Не помню, когда его и видел, — пренебрежительно бросил мальчик. — Да это ничего. Я сам могу позаботиться о маме и малышах куда лучше, чем он.
— Бьюсь об заклад, так оно и есть.
Неожиданно на глазах парнишки выступили слезы. Он поспешно отвернулся.
— Мне тоже приходилось себя жалеть, — заметил Макс, вынимая из кармана платок и протягивая ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Хотелось бы иметь для вас более обнадеживающие новости, — со вздохом сказал Том, глядя в угрюмое лицо Макса. — Фон Талер вроде бы соглашался нам помочь, но, очевидно, изменил свое мнение. Как вы уже знаете, слабых мест в брачном контракте найти не удалось. Ни единой лазейки. Ганс получает безоговорочную опеку над детьми в случае развода, и даже развод весьма сомнителен, поскольку в этой стране женщины не имеют права обращаться в суд с подобными заявлениями. Даже если будет доказано, что Ганс ее бьет, судьи и в этом случае крайне консервативны. Для вынесения обвинительного приговора нужно иметь веские улики того, что муж постоянно издевается над женой. Я имею в виду не синяк и не рассеченную губу.
— Иисусе! — проворчал Макс. — Можно подумать, на дворе мрачное средневековье! В конце концов, она не крепостная!
— В каком-то смысле именно крепостная. Особенно в случаях, подобных этому, когда влияние и богатство так неравны. И хотя с вашими деньгами можно добиться развода, опека — дело другое. Когда откроется, что здесь замешан другой мужчина, то есть вы, пусть речь и не идет об алиментах, судьи склонны осуждать поведение матери и считают ее падшей женщиной.
— Значит, надежды нет?
Том едва заметно усмехнулся:
— Надежда есть всегда.
— Ну сообщите мне хотя бы одну ободряющую новость, потому что я вот уже десять дней не видел Кристину. Знаете, какой это долгий срок, когда умираешь от тоски? К вашему сведению, это восемьсот шестьдесят четыре тысячи секунд.
Брови адвоката недоверчиво приподнялись. И это тот маркиз, который всего месяц назад презрительно фыркал при одном слове «любовь»! Потрясающие перемены!
— Мой детектив едет в Силезию, — сжалился он наконец, — хотя я опасаюсь что-то обещать.
— Понимаю, — вздохнул Макс. — Но все равно говорите. Я, как утопающий, хватаюсь за соломинку.
— Могу подбросить вам еще одну. Помните, Берт писал нам о Марлене, кузине Ганса?
— Той, у которой когда-то была связь с Гансом? И какое это имеет значение? С тех пор у него перебывали сотни любовниц.
— Мой человек проверяет церковные записи в Легнице. Похоже, эта кузина все еще там живет.
— И?
— Больше пока ничего не известно. Но если верить Берту, Ганс регулярно ее навещает.
— Какую же, черт возьми, власть она имеет над ним? Судя по всему, он ни одной женщине не был верен больше недели.
— Мы не знаем. Но в нашем случае ничем пренебрегать нельзя.
— Особенно учитывая то, что пока у нас нет ни малейшей зацепки, — буркнул Макс, бессильно обмякнув в кресле.
— В качестве последнего довода вы можете предложить Гансу права частичной опеки.
— То есть заплатить за детей? Марками или фунтами?
— Если понадобится.
Макс сел прямее и восхищенно уставился на Тома.
— Если понадобится, значит, заплатим.
— Кстати, вы виделись с княгиней после ее отъезда из Лондона? Откуда вы знаете, что она испытывает к вам прежние чувства? — Поверенный поджал губы, хлопотливо передвинул бумаги и неловко откашлялся. — Хочу сказать… то есть… Что, если она передумала?
Бедняге, очевидно, было так не по себе, что Макс улыбнулся, впервые за весь день.
— Кто ей позволит!
— Значит, в атаку? — хмыкнул Том.
— Чертовски верно, и я намерен победить! — воскликнул Макс, энергично вскакивая. — Плевать мне на препятствия и законы! Я не проигрываю!
Выйдя из конторы, Макс снова осознал, что впереди ждет долгая борьба. Долгая и тяжелая.
Он побрел по Пиккадилли, равнодушный к холоду и резкому ветру, снова перебирая в памяти полученные сведения, пытаясь найти выход из тупика и обойти непрошибаемые брачные законы.
Он телеграфировал семье в тот же день, когда Кристина покинула Лондон, и коротко объяснил причину своего решения остаться в Англии. С тех пор он часто отправлял более подробные письма и получал такие же длинные ответы.
«Если ты любишь ее, значит, полюбим и мы, — писала его мать. — А если тебе нужна наша помощь, мы с Селией и Тедом приедем в Англию».
«Нам будет не хватать тебя на Рождество», — гласила последняя телеграмма, и на следующий день в его дом доставили дюжину свертков. Все они валялись на полу в его кабинете: настроение было непраздничным; Макс так и не поставил елку, тем более что он все равно собирался в Силезию на Рождество. Но сегодняшние новости Тома были особенно обескураживающими. Все это время они считали, что один из местных судей может отнестись благосклонно к их делу. И вот теперь тот пошел на попятный.
Макс так глубоко задумался, что очнулся, только когда кто-то дернул его за рукав. Оглянувшись, Макс увидел маленького грязного оборванца, жалобно на него смотревшего.
— У вас туфли запылились, сэр. Всего два пенни, и я отполирую как зеркало!
Парнишка дрожал от холода в своих лохмотьях. Разбитые башмаки были подвязаны веревочками.
— Сколько тебе лет? — осторожно спросил Макс, тронутый видом ребенка, почему-то напомнившего ему детей Кристины. Они, вероятно, одного возраста, хотя фортуна отнеслась к ним по-разному.
— Я не какой-то несмышленыш, сэр. Достаточно вырос, чтобы работать.
Он увидел страх в детских глазах.
— Здесь ужасно дует, — стараясь говорить спокойно, заметил Макс и показал на церковь в нескольких ярдах от того места, где они стояли. — Там и почистишь мне туфли.
Тяжелые резные двери по крайней мере защищали от порывов ветра, и Макс попытался разговорить мальчишку:
— Как сегодня бизнес?
— А что вам нужно знать?
Парнишка настороженно отступил.
— Я ничего плохого тебе не сделаю.
— Бизнес как бизнес. Ни шатко ни валко, — проворчал он.
Джонни, по словам Кристины, было одиннадцать, Фрицу — девять. Первый серьезный, второй — настоящий озорник. У этого же мальчишки вряд ли есть время для забав.
— У тебя есть семья?
— А зачем вам?
Макс пожал плечами:
— Просто так.
Может, это меланхолия так на него действует, поэтому он вдруг озаботился судьбой нищих детей.
Парнишка поколебался, решая, стоит ли откровенничать, но, пораженный неподдельной добротой, светившейся в глазах Макса, все же ответил:
— Моя мама дома с младшими.
— А отец?
Станет ли он когда-либо прежним, удивлялся Макс. Ничего не скажешь, новые ощущения для человека, для которого сама мысль об отцовстве была неприемлема.
— Не помню, когда его и видел, — пренебрежительно бросил мальчик. — Да это ничего. Я сам могу позаботиться о маме и малышах куда лучше, чем он.
— Бьюсь об заклад, так оно и есть.
Неожиданно на глазах парнишки выступили слезы. Он поспешно отвернулся.
— Мне тоже приходилось себя жалеть, — заметил Макс, вынимая из кармана платок и протягивая ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69