Когда платформу начали поднимать, вода снова заволновалась, поскольку платформа отчаянно раскачивалась на ветру. Изнутри кувшина завывания ветра звучали как приглушенные стоны. Ливия почувствовала, что ее сердце начинает биться все быстрее и быстрее во тьме этой тесной жидкой тюрьмы, в этой глиняной утробе. Девушку бросало от стенки к стенке, и она окончательно потеряла ориентацию и чувство равновесия.
Ливия, теряя силы, была уже готова выхватить меч и разбить стенку сосуда, несмотря на страшный риск такого поступка. Но тут она ощутила, что платформа опустилась на твердую поверхность. Ливия заставила себя сдержать дыхание, пока слуги перекатывали кувшин через лоджию, но воздух в ее легких уже иссяк, она задыхалась… И вот, наконец, кувшин поставили вертикально, вероятно, рядом с остальными. Ливия подняла голову над поверхностью воды и сделала глубокий вдох, заодно прочистив нос от попавшей в него жидкости. Она ждала до тех пор, пока шаги вокруг не затихли окончательно, затем достала из ножен кинжал и всунула его острие в тонкую щель между горлышком кувшина и крышкой. Проведя кинжалом по окружности, девушка нащупала, наконец, веревку, которой обмотали кувшин при подъеме, и перерезала ее. Она устала до невозможности, руки и ноги у нее онемели и почти не двигались от холода.
Неподалеку от верхней лоджии, в старых императорских апартаментах, Амброзин и Ромул готовились к побегу. Они надели удобную одежду и выбрали обувь, которая позволила бы им двигаться быстро и совершенно бесшумно. Старый наставник собрал все, что обычно носил с собой в мешке: порошки, травы и амулеты. Подумав, он добавил к ним «Энеиду».
— Это просто лишний вес! — возразил Ромул.
— Напротив. Это самая драгоценная вещь из всего, что я имею, сынок, — ответил Амброзин. — Когда нам приходится бежать, оставляя все, то единственное сокровище, которое мы можем прихватить с собой, — это наши воспоминания. Память о наших корнях, о нашем происхождении, истории о наших предках. Только память позволяет нам возродиться. Неважно, где, неважно, когда. Если мы сбережем воспоминания о нашем прежнем величии и о причинах его утраты, мы сможем подняться вновь.
— Но ты родом из Британии, Амброзии. Ты кельт.
— Да, это правда. Но в такие ужасные времена, когда все рушится и рассыпается, когда единственная цивилизация разбита вдребезги, мы не можем утверждать, что мы не римляне. Даже те из нас, кто родился на самых дальних окраинах империи, те, о ком забыли давным-давно, предоставив нас нашей собственной судьбе. Но ты, Цезарь, разве ты ничего не хочешь взять с собой?
Ромул достал из-под кровати меч. Он аккуратно завернул его и перевязал бечевками, соорудив из них заодно еще и петлю, чтобы меч можно было нести через плечо.
— Я беру это, — сказал он.
Аврелий поднялся уже футов на тридцать над тем острым выступом, что делил вертикальную плоскость утеса на две части, когда над его головой сверкнула яркая, как солнце, молния. За молнией последовал оглушительный раскат грома. Хлынул дождь, подошвы башмаков Аврелия начали скользить по камню, вода заливала лица героев, почти лишая их возможности видеть что-либо вокруг себя. С каждым мгновением моток веревки, висевший на плече Аврелия, становился все тяжелее, впитывая в себя воду. Ватрен видел, как Аврелий пошатнулся под весом груза, и постарался подобраться поближе к другу. Найдя надежную точку опоры для ноги, Ватрен вбил в скалу очередной колышек, как можно выше. Аврелий подтянулся и поставил на колышек ногу, потом вытянулся всем телом в сторону и ухватился, наконец, за скальный выступ справа от себя. От этой линии склон становился не таким гладким, что должно было позволить отряду продвигаться с куда большей уверенностью, чем прежде. Основание утеса было гранитным, а теперь друзья добрались до известняка, выветренного в течение тысячелетий. Аврелий сбросил с плеча веревку и наклонился, чтобы помочь другу вскарабкаться на выступ.
Ватрен извлек из своего мешка деревянный молоток и вбил в скалу два колышка. К ним он привязал конец веревки — и сбросил ее вниз. Батиат тут же поймал ее и с силой дернул, чтобы проверить, насколько надежно она закреплена
— Держится, — довольным тоном произнес Ватрен.
Веревка, в которую Аврелий вплел штук тридцать деревянных планок, примерно в трех футах один от другого, выглядела совершенно как лестница, особенно когда была туго натянута.
— Мальчик наверняка сможет по ней спуститься, — сказал Аврелий.
— А как насчет старика? — спросил Ватрен.
— И он тоже. Он куда шустрее, чем ты можешь подумать. — Аврелий посмотрел наверх, прикрыв глаза ладонью, чтобы защитить их от дождя. — Ну, будь все проклято, я что-то не вижу пока Ливии. Что же нам делать? Я не могу больше ждать. Полезу наверх один.
— Ты ненормальный. Тебе ни за что этого не сделать! В такую-то погоду!
— Ты ошибаешься. Я буду вбивать колышки. Давай мне мешок.
Ватрен недоверчиво уставился на друга, но как раз в этот момент им на головы полетели сверху мелкие камешки. Аврелий снова взглянул наверх. На стене виллы стояла маленькая фигурка, махавшая им рукой.
— Ливия! — воскликнул легионер. — Наконец-то! Девушка сбросила вниз веревку, но ее конец повис футах в десяти над головой Аврелия.
— Ну, чтоб ей! Слишком короткая! — выругался Ватрен.
— Это неважно. Я встану к тебе на плечи и дотянусь до нее. Когда я поднимусь наверх, ты тут забей в камни несколько колышков, до самой веревки, и вниз мы спустимся без особых хлопот. Ну, давай попробуем.
Ватрен наклонился, волнуясь и злясь одновременно. Аврелий встал на его плечи, и Ватрен постарался поднять друга как можно выше. Хотя и с трудом, но легионер все же ухватился за нижний конец веревки. А потом Аврелий начал карабкаться вверх по утесу, обдирая руки, колени, оставляя на острых выступах камня частицы плоти. Подъем требовал неимоверных усилий. Ветер крепчал, его порывы становились все резче, веревка качалась то вправо, то влево, колотя Аврелия об скалу так, что он не мог сдержать криков боли, — но звуки тут же уносились с ветром, и он сам почти не слышал их. Вдали мигали зловещие кроваво-красные вспышки — это сигналило жерло великого Везувия. Веревка промокла под дождем насквозь и стала очень скользкой, и Аврелий несколько раз начинал скользить вниз, не в силах удержать собственный вес, — и ему нелегко было справиться с этим скольжением и снова подтягиваться, подтягиваться… Но он упорно полз, стиснув зубы, не обращая внимания на боль в каждой мышце, в каждом суставе. И еще давала себя знать старая рана, пронзая мозг легионера режущей болью…
Ливия с напряженным вниманием следила за каждым движением Аврелия. Когда легионер оказался, наконец, достаточно близко к ней, девушка всем телом свесилась через парапет и схватила его за руки, таща вверх изо всех сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Ливия, теряя силы, была уже готова выхватить меч и разбить стенку сосуда, несмотря на страшный риск такого поступка. Но тут она ощутила, что платформа опустилась на твердую поверхность. Ливия заставила себя сдержать дыхание, пока слуги перекатывали кувшин через лоджию, но воздух в ее легких уже иссяк, она задыхалась… И вот, наконец, кувшин поставили вертикально, вероятно, рядом с остальными. Ливия подняла голову над поверхностью воды и сделала глубокий вдох, заодно прочистив нос от попавшей в него жидкости. Она ждала до тех пор, пока шаги вокруг не затихли окончательно, затем достала из ножен кинжал и всунула его острие в тонкую щель между горлышком кувшина и крышкой. Проведя кинжалом по окружности, девушка нащупала, наконец, веревку, которой обмотали кувшин при подъеме, и перерезала ее. Она устала до невозможности, руки и ноги у нее онемели и почти не двигались от холода.
Неподалеку от верхней лоджии, в старых императорских апартаментах, Амброзин и Ромул готовились к побегу. Они надели удобную одежду и выбрали обувь, которая позволила бы им двигаться быстро и совершенно бесшумно. Старый наставник собрал все, что обычно носил с собой в мешке: порошки, травы и амулеты. Подумав, он добавил к ним «Энеиду».
— Это просто лишний вес! — возразил Ромул.
— Напротив. Это самая драгоценная вещь из всего, что я имею, сынок, — ответил Амброзин. — Когда нам приходится бежать, оставляя все, то единственное сокровище, которое мы можем прихватить с собой, — это наши воспоминания. Память о наших корнях, о нашем происхождении, истории о наших предках. Только память позволяет нам возродиться. Неважно, где, неважно, когда. Если мы сбережем воспоминания о нашем прежнем величии и о причинах его утраты, мы сможем подняться вновь.
— Но ты родом из Британии, Амброзии. Ты кельт.
— Да, это правда. Но в такие ужасные времена, когда все рушится и рассыпается, когда единственная цивилизация разбита вдребезги, мы не можем утверждать, что мы не римляне. Даже те из нас, кто родился на самых дальних окраинах империи, те, о ком забыли давным-давно, предоставив нас нашей собственной судьбе. Но ты, Цезарь, разве ты ничего не хочешь взять с собой?
Ромул достал из-под кровати меч. Он аккуратно завернул его и перевязал бечевками, соорудив из них заодно еще и петлю, чтобы меч можно было нести через плечо.
— Я беру это, — сказал он.
Аврелий поднялся уже футов на тридцать над тем острым выступом, что делил вертикальную плоскость утеса на две части, когда над его головой сверкнула яркая, как солнце, молния. За молнией последовал оглушительный раскат грома. Хлынул дождь, подошвы башмаков Аврелия начали скользить по камню, вода заливала лица героев, почти лишая их возможности видеть что-либо вокруг себя. С каждым мгновением моток веревки, висевший на плече Аврелия, становился все тяжелее, впитывая в себя воду. Ватрен видел, как Аврелий пошатнулся под весом груза, и постарался подобраться поближе к другу. Найдя надежную точку опоры для ноги, Ватрен вбил в скалу очередной колышек, как можно выше. Аврелий подтянулся и поставил на колышек ногу, потом вытянулся всем телом в сторону и ухватился, наконец, за скальный выступ справа от себя. От этой линии склон становился не таким гладким, что должно было позволить отряду продвигаться с куда большей уверенностью, чем прежде. Основание утеса было гранитным, а теперь друзья добрались до известняка, выветренного в течение тысячелетий. Аврелий сбросил с плеча веревку и наклонился, чтобы помочь другу вскарабкаться на выступ.
Ватрен извлек из своего мешка деревянный молоток и вбил в скалу два колышка. К ним он привязал конец веревки — и сбросил ее вниз. Батиат тут же поймал ее и с силой дернул, чтобы проверить, насколько надежно она закреплена
— Держится, — довольным тоном произнес Ватрен.
Веревка, в которую Аврелий вплел штук тридцать деревянных планок, примерно в трех футах один от другого, выглядела совершенно как лестница, особенно когда была туго натянута.
— Мальчик наверняка сможет по ней спуститься, — сказал Аврелий.
— А как насчет старика? — спросил Ватрен.
— И он тоже. Он куда шустрее, чем ты можешь подумать. — Аврелий посмотрел наверх, прикрыв глаза ладонью, чтобы защитить их от дождя. — Ну, будь все проклято, я что-то не вижу пока Ливии. Что же нам делать? Я не могу больше ждать. Полезу наверх один.
— Ты ненормальный. Тебе ни за что этого не сделать! В такую-то погоду!
— Ты ошибаешься. Я буду вбивать колышки. Давай мне мешок.
Ватрен недоверчиво уставился на друга, но как раз в этот момент им на головы полетели сверху мелкие камешки. Аврелий снова взглянул наверх. На стене виллы стояла маленькая фигурка, махавшая им рукой.
— Ливия! — воскликнул легионер. — Наконец-то! Девушка сбросила вниз веревку, но ее конец повис футах в десяти над головой Аврелия.
— Ну, чтоб ей! Слишком короткая! — выругался Ватрен.
— Это неважно. Я встану к тебе на плечи и дотянусь до нее. Когда я поднимусь наверх, ты тут забей в камни несколько колышков, до самой веревки, и вниз мы спустимся без особых хлопот. Ну, давай попробуем.
Ватрен наклонился, волнуясь и злясь одновременно. Аврелий встал на его плечи, и Ватрен постарался поднять друга как можно выше. Хотя и с трудом, но легионер все же ухватился за нижний конец веревки. А потом Аврелий начал карабкаться вверх по утесу, обдирая руки, колени, оставляя на острых выступах камня частицы плоти. Подъем требовал неимоверных усилий. Ветер крепчал, его порывы становились все резче, веревка качалась то вправо, то влево, колотя Аврелия об скалу так, что он не мог сдержать криков боли, — но звуки тут же уносились с ветром, и он сам почти не слышал их. Вдали мигали зловещие кроваво-красные вспышки — это сигналило жерло великого Везувия. Веревка промокла под дождем насквозь и стала очень скользкой, и Аврелий несколько раз начинал скользить вниз, не в силах удержать собственный вес, — и ему нелегко было справиться с этим скольжением и снова подтягиваться, подтягиваться… Но он упорно полз, стиснув зубы, не обращая внимания на боль в каждой мышце, в каждом суставе. И еще давала себя знать старая рана, пронзая мозг легионера режущей болью…
Ливия с напряженным вниманием следила за каждым движением Аврелия. Когда легионер оказался, наконец, достаточно близко к ней, девушка всем телом свесилась через парапет и схватила его за руки, таща вверх изо всех сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127