— Именно?
— Прикажите подать вина, — беспечно сказал Малатеста, — я не привык вести разговоры с сухим горлом!
— Вы правы, Малатеста, прошу простить мне мою недогадливость. Гей, Григорий! — вскричал Пикколомини.
Явился хозяин.
— Принеси нам четыре бутылки самого лучшего вина, — приказал Малатеста, — да смотри, чтобы оно было хорошо, иначе я отрежу тебе твой длинный нос.
— А я сделаю очки на твоем брюхе, — говорил, смеясь, Пикколомини.
Вскоре вино было принесено, бутылки откупорены и стаканы наполнены. Несколько минут друзья только чокались и пили вино.
— Право, это вино недурно, — говорил Малатеста.
— Да, оно кажется старое, — отвечал его собеседник.
— Однако вернемся к главной теме нашей беседы, — сказал Ламберто, — знаете, друг мой, я в настоящее время нахожусь в самых лучших отношениях с папской полицией.
— Вы шутите?
— Нимало.
— Объясните, пожалуйста, каким образом вам удалось примириться с вашим страшным врагом?
— А помните, когда я был во главе банды? Мне иногда удавалось с начальником папской полиции Фабрицио устраивать некоторые делишки. Признаюсь откровенно, я с моей стороны предпочитаю слабость покойного папы Григория суровой энергии Сикста V.
На эту речь Пикколомини ничего не отвечал. Малатеста продолжал:
— Вы понимаете, друг мой, что при помощи полиции мне удавалось устраивать совсем не дурные дела. Для примера расскажу одно из них. Если не ошибаюсь, весной, за несколько месяцев до смерти папы Григория, отправлялся из Рима в Варшаву один очень богатый епископ. Нам, то есть мне и полиции, было хорошо известно, что поляк вез с собой несколько мешков золота и большое количество драгоценных камней. Ввиду последнего, благочестивый иностранец, приезжавший издалека лобызать туфлю папы Григория, просил дать ему надежный конвой для безопасного путешествия. Начальник полиции, конечно, исполнил просьбу епископа и назначил в сопровождение восемь вооруженных сбиров. Казалось бы, с таким надежным эскортом можно было вполне безопасно путешествовать, но на деле вышло иначе. Среди пути сбиры отобрали у епископа мешки с золотом и драгоценными камнями, и благочестивый иностранец до такой степени перепугался, что и не подумал возвратиться обратно в Рим, а бежал без оглядки до самой Польши. Вы, конечно, понимаете, мой уважаемый друг, что все якобы папские сбиры были мои переодетые бандиты.
— Это превосходно, клянусь честью, превосходно! — вскричал с истинным восторгом Пикколомини, в котором преобладал дух бандита.
— Но имейте в виду, — продолжал Малатеста, — полицейский все свалил на мою шею, а сам остался чист.
— Теперь я понимаю, — вскричал Пикколомини, — почему вы так свободно разгуливаете по Риму; синьор Фабрицио до сих пор занимает важный полицейский пост.
— Отчасти он и теперь иногда мне бывает полезен.
— Значит, вы также рассчитываете и на помощь синьора Фабрицио?
— Немножко.
— Что же думают делать освобожденные впоследствии?
— Быть может, мы приведем в исполнение наш заговор, в котором и вы, милый Альфонс, принимаете некоторое участие, или дадим возможность освободившимся пленникам добраться до Франции, где Ледигиер устроит их среди своих единомышленников. Но, прежде всего, конечно, надо подумать об освобождении арестантов.
— Теперь я вижу, милый Ламберто, — говорил Пикколомини, — что наше свидание было необходимо для устранения многих недоразумений. Знаете, друг мой Малатеста, ваш план диаметрально противоположен всем моим намерениям.
— Очень жаль, — отвечал Малатеста, видя, что дело приближается к развязке. — Мы всегда действовали с вами заодно и, надо правду сказать, с большим успехом. Однако позвольте вас спросить, почему вам не нравится мой план?
— О, я объясню вам это в двух словах. Я заключил мир с правительством его святейшества.
— Поздравляю вас! — сказал Ламберто, усаживаясь спиной к стене, так, чтобы между ним и его другом был стол.
— Конечно, для его святейшества, — продолжал Малатеста, — должно быть, очень приятно обратить на путь истинный такую персону, как вы, по этому поводу есть что-то в евангелии, но я теперь не припомню. Могу я знать, на каких условиях состоялся этот мир?
— Мне предлагают полнейшую амнистию и полную свободу ехать, куда вздумается с теми маленькими сбережениями, которые мне удалось сделать отчасти и при помощи вашей, Ламберто, взамен чего я должен…
— Этот замен-то очень интересен, послушаем.
— Я должен оказать какую-нибудь важную услугу святому престолу. Теперь вы меня поймете, милый Ламберто; вы хотите освободить арестованных, все знают, что я вам друг и товарищ, и меня, несомненно, заподозрят в соучастии — тогда прощай амнистия и все папские милости. Римский губернатор может мне сделать единственное снисхождение как дворянину: вместо виселицы прикажет отрубить мне голову. Сказать откровенно, и эта привилегия мне не особенно нравится.
— Очень жаль, — сказал, вставая, Малатеста, — что наши планы совершенно различны, с этих пор мне приходится действовать одному.
— Успокойтесь, друг мой, пожалуйста, успокойтесь; садитесь, — сказал герцог Монтемарчиано, делая знак приготовиться к борьбе скрытым в противоположной стороне сбирам. — Мне кажется, вы меня не совсем поняли, милый Малатеста.
— Напротив, я вас прекрасно понял. Вы заботитесь о себе самом, а я думаю о наших друзьях; я просил вас помочь в этом святом деле, вы мне отказали. Мне ничего не остается делать, как удалиться и прибегнуть к помощи других лиц.
— А вы думаете, я выпущу вас отсюда? — вскричал Монтемарчиано, вскакивая с места. — Вы думаете, что я вам позволю собрать вашу банду и скомпрометировать меня перед папским правительством?
— Думаю, — отвечал, улыбаясь, Ламберто, — что даже силой едва ли придется вам меня удержать.
— Ошибаетесь! — вскричал Альфонс Пикколомини, побледнев, как полотно. — Вы, верно, забыли, что я обещал святому престолу оказать ему важную услугу?
— Я нисколько этого не забыл, потому что передо мной сидит не герцог Монтемарчиано, мой друг и товарищ, а Иуда-предатель и папский шпион.
— Как, несчастный, ты смеешь меня еще оскорблять! — кричал Пикколомини. — Сюда, сбиры, взять его!
Дверь в соседнюю комнату отворилась, и четыре сбира с обнаженными кинжалами бросились на Малатесту. Завязалась страшная борьба не на жизнь, а на смерть; длинная острая шпага Ламберто сверкала, как молния. Вскоре трое сбиров упали, раненные. К счастью Малатесты, сбиры чересчур понадеялись на свое численное преимущество и не захватили с собою огнестрельного оружия. Вскоре борьба кончилась победой Малатесты. Раненые, которые были в состоянии двигаться, в том числе и Пикколомини, бежали. Малатеста спустился вниз и увидал в самом плачевном состоянии хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75