» — мысленно воскликнула она в свое оправдание.
— Да, это была частная школа.
— Католическая? — продолжал он расспросы. — Обожаю их школьную форму: юбочки в клетку, круглые воротнички, гольфы…
Она подняла руку, прерывая его излияния.
— Нет, не католическая. Но форма у нас была.
— В клеточку? — спросил он с надеждой.
— Нет, темно-синяя.
— Круглые воротнички были?
— Да.
— А гольфы?
— И гольфы.
— Держу пари, ты играла в хоккей на траве!
— Что ж, если хочешь знать…
— Конечно, хочу!
— Наша хоккейная команда была непобедима! Лукас устремил на нее мечтательный взгляд.
— Хотел бы я на это посмотреть: ты несешься по полю, растрепанная, раскрасневшаяся, в коротенькой юбочке… Должно быть, все ваши мальчишки были от тебя без ума.
— Я училась в школе для девочек, — ответила она.
Словно в экстазе, он зажмурил глаза и потряс головой:
— О, прекрати! Я сегодня ночью глаз не сомкну!
— Мы, кажется, говорили о тебе, — прервала его Эди. Вид Лукаса в притворном экстазе лишал ее самообладания и наводил на мысли, которым предаваться не стоило. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
— Да, о том, что я всегда на шаг опережаю моду, — как ни в чем не бывало, подхватил Лукас.
Эди снова закатила глаза.
— Лукас, я тебя умоляю! В вопросах моды ты — просто ходячее бедствие! Не понимаю, как ты с таким вкусом — точнее, с таким отсутствием вкуса — дожил до двадцати пяти лет? Может быть, поэтому и миллионерши на тебя не клюют? — злорадно добавила она.
— Не надо, Эди, мне и без тебя тошно, — почти нежно попросил он.
— Повезло тебе, что я согласилась помочь сегодня вечером, — ласково продолжала она. Он расплылся в улыбке.
— Что я слышу? Эди, почему ты не сказала заранее? Я бы надел чистые носки!
— Ты же знаешь, я не об этом, — нахмурилась она.
— Я знаю только, что в голосе у тебя, когда ты говоришь о миллионершах, звучит что-то этакое… — Он выразительно поиграл палевыми бровями. — Может быть, ревность?
По позвоночнику ее побежали жаркие искорки.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Собственный голос показался ей жалким и неубедительным.
Он улыбнулся еще шире. Искорки сделались жарче и спустили ниже.
— Губы твои говорят «нет», но глаза…
— А глаза говорят: «Кончай пороть чушь!» — отрезала Эди. — С чего ты взял, что я ревную тебя к каким-то миллионершам?
— Попробую угадать. Может быть… я тебе небезразличен?
Вопрос этот, как легко понять, ответа не требовал — Эди повернулась к Лукасу спиной и, потягивая шампанское, устремила взгляд на ближайшую картину. Вспышки пурпура и серые тени на бархатно-синем фоне… Здорово. По-настоящему здорово. Интересно, сколько стоит?
Всего каких-то двадцать две сотни долларов. Для миллионерши — сущий пустяк.
— Тебе действительно нравится? — прозвучал над ухом голос Лукаса.
Она кивнула, не отрывая глаз от картины:
— Да, очень. Смотри: как будто фиалки под летним дождем!
Когда она наконец повернулась к Лукасу, он представлял собой довольно забавное зрелище: склонив голову и едва не высунув язык от усердия, он всматривался в картину. Несколько секунд спустя, выпрямившись, покачал головой:
— Нет, не понимаю. Не вижу. По-моему, напоминает боксера с расквашенной физиономией.
Эди презрительно фыркнула и снова повернулась к картине.
— Ничего удивительного. Мужчины всегда видят насилие там, где могли бы найти красоту.
Лукас снова склонил голову набок, но на этот раз разглядывал не картину, а саму Эди. Задумчиво прищурился, прикусил губу. И вдруг… Эди едва не задохнулась от острого желания узнать, каковы его губы на вкус. «Что за глупость? — думала она, потрясенная и испуганная. — Зачем мне это? И как это возможно, если, стоит ему ко мне прикоснуться, я с криком брошусь наутек?»
— Почему ты думаешь, что мужчина везде видит насилие? — поинтересовался он. Она пожала плечами.
— Потому что мужчины жестоки.
— Не все.
— Все до единого.
— Да ты мужененавистница! — изумленно воскликнул Лукас.
— Нет, просто реалистка.
— Ты думаешь, я жесток? — спросил он напрямик.
Этот вполне естественный вопрос застал Эди врасплох. Ибо, как ни странно, ей больше всего хотелось ответить «нет». Она чувствовала: несмотря на язвительность Лукаса, на его цинизм и неотступную внутреннюю горечь, настоящей жестокости в нем нет. Однако он — настоящий мужчина. Мужчина в высшей степени. Значит, должен быть жесток по натуре — разве не так?
— Да, — не вполне искренне ответила она. — Думаю, что ты способен на жестокость.
— Я не об этом спрашиваю.
— Разве?
Он покачал головой.
— Каждый из нас в принципе способен на что угодно. Речь не об этом. Скажи, сейчас я жесток?
— В данный момент — нет, — поколебавшись, пробормотала она.
— Ты когда-нибудь видела меня жестоким?
На этот раз она ответила, не колеблясь:
— Нет.
— Значит, ты считаешь меня жестоким только потому, что я мужчина?
— Да, — помолчав, тихо проговорила она. Лицо его оставалось бесстрастным, но Эди немедленно захотелось взять свои слова назад.
Заверить Лукаса, что в нем она видит исключение, что ни на секунду не подозревает его в склонности к насилию… К сожалению, сама она в это не верила.
Тогда — в прошлом, о котором вспоминать не стоит — ей часто случалось ошибаться в людях. Сколько раз она убеждала себя, что уж этот-то мужчина не поднимет на нее руку, а он избивал ее до синяков. Лукас, при всем его воспитании и самообладании, такой же мужчина, и значит, так же способен к жестокости… нет, поправила она себя, так же жесток, как другие.
— Понятно, — произнес он наконец. И умолк. Не стал развивать тему.
За что Эди была ему от души благодарна.
Поставив пустой бокал из-под шампанского на поднос проходящего мимо официанта, он принялся дергать себя за галстук.
— Лукас, не надо! — воскликнула Эди, инстинктивно потянувшись к нему.
Но тут же остановила себя, потрясенная и испуганная. Что с ней происходит? Она же никогда не прикасается к мужчинам по собственной воле! Эди поспешно отдернула руку.
— Не ослабляй галстук, — договорила она. — Ты должен выглядеть безупречно, если хочешь привлечь внимание женщины.
Он испустил вздох мученика, но оставил галстук в покое.
— Эди, мы торчим здесь уже почти час, но я не видел ни одной женщины, которую мне хотелось бы привлечь!
Красноречивый взгляд его, брошенный на Эди, уверял, что это не правда — есть здесь по крайней мере одна женщина, которую он просто мечтает привлечь. Но, судя по всему, это дело безнадежное.
— Никто не требует, чтобы она тебе нравилась, — возразила Эди, тщетно стараясь говорить спокойно. — Это же для статьи!
— Очень смешно!
Как же ему идет этот костюм и небесно-синий галстук! Впрочем, Лукас и без галстука… и без костюма… и, может быть, совсем без ничего… Господи, что за дикие мысли лезут ей в голову?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Да, это была частная школа.
— Католическая? — продолжал он расспросы. — Обожаю их школьную форму: юбочки в клетку, круглые воротнички, гольфы…
Она подняла руку, прерывая его излияния.
— Нет, не католическая. Но форма у нас была.
— В клеточку? — спросил он с надеждой.
— Нет, темно-синяя.
— Круглые воротнички были?
— Да.
— А гольфы?
— И гольфы.
— Держу пари, ты играла в хоккей на траве!
— Что ж, если хочешь знать…
— Конечно, хочу!
— Наша хоккейная команда была непобедима! Лукас устремил на нее мечтательный взгляд.
— Хотел бы я на это посмотреть: ты несешься по полю, растрепанная, раскрасневшаяся, в коротенькой юбочке… Должно быть, все ваши мальчишки были от тебя без ума.
— Я училась в школе для девочек, — ответила она.
Словно в экстазе, он зажмурил глаза и потряс головой:
— О, прекрати! Я сегодня ночью глаз не сомкну!
— Мы, кажется, говорили о тебе, — прервала его Эди. Вид Лукаса в притворном экстазе лишал ее самообладания и наводил на мысли, которым предаваться не стоило. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
— Да, о том, что я всегда на шаг опережаю моду, — как ни в чем не бывало, подхватил Лукас.
Эди снова закатила глаза.
— Лукас, я тебя умоляю! В вопросах моды ты — просто ходячее бедствие! Не понимаю, как ты с таким вкусом — точнее, с таким отсутствием вкуса — дожил до двадцати пяти лет? Может быть, поэтому и миллионерши на тебя не клюют? — злорадно добавила она.
— Не надо, Эди, мне и без тебя тошно, — почти нежно попросил он.
— Повезло тебе, что я согласилась помочь сегодня вечером, — ласково продолжала она. Он расплылся в улыбке.
— Что я слышу? Эди, почему ты не сказала заранее? Я бы надел чистые носки!
— Ты же знаешь, я не об этом, — нахмурилась она.
— Я знаю только, что в голосе у тебя, когда ты говоришь о миллионершах, звучит что-то этакое… — Он выразительно поиграл палевыми бровями. — Может быть, ревность?
По позвоночнику ее побежали жаркие искорки.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Собственный голос показался ей жалким и неубедительным.
Он улыбнулся еще шире. Искорки сделались жарче и спустили ниже.
— Губы твои говорят «нет», но глаза…
— А глаза говорят: «Кончай пороть чушь!» — отрезала Эди. — С чего ты взял, что я ревную тебя к каким-то миллионершам?
— Попробую угадать. Может быть… я тебе небезразличен?
Вопрос этот, как легко понять, ответа не требовал — Эди повернулась к Лукасу спиной и, потягивая шампанское, устремила взгляд на ближайшую картину. Вспышки пурпура и серые тени на бархатно-синем фоне… Здорово. По-настоящему здорово. Интересно, сколько стоит?
Всего каких-то двадцать две сотни долларов. Для миллионерши — сущий пустяк.
— Тебе действительно нравится? — прозвучал над ухом голос Лукаса.
Она кивнула, не отрывая глаз от картины:
— Да, очень. Смотри: как будто фиалки под летним дождем!
Когда она наконец повернулась к Лукасу, он представлял собой довольно забавное зрелище: склонив голову и едва не высунув язык от усердия, он всматривался в картину. Несколько секунд спустя, выпрямившись, покачал головой:
— Нет, не понимаю. Не вижу. По-моему, напоминает боксера с расквашенной физиономией.
Эди презрительно фыркнула и снова повернулась к картине.
— Ничего удивительного. Мужчины всегда видят насилие там, где могли бы найти красоту.
Лукас снова склонил голову набок, но на этот раз разглядывал не картину, а саму Эди. Задумчиво прищурился, прикусил губу. И вдруг… Эди едва не задохнулась от острого желания узнать, каковы его губы на вкус. «Что за глупость? — думала она, потрясенная и испуганная. — Зачем мне это? И как это возможно, если, стоит ему ко мне прикоснуться, я с криком брошусь наутек?»
— Почему ты думаешь, что мужчина везде видит насилие? — поинтересовался он. Она пожала плечами.
— Потому что мужчины жестоки.
— Не все.
— Все до единого.
— Да ты мужененавистница! — изумленно воскликнул Лукас.
— Нет, просто реалистка.
— Ты думаешь, я жесток? — спросил он напрямик.
Этот вполне естественный вопрос застал Эди врасплох. Ибо, как ни странно, ей больше всего хотелось ответить «нет». Она чувствовала: несмотря на язвительность Лукаса, на его цинизм и неотступную внутреннюю горечь, настоящей жестокости в нем нет. Однако он — настоящий мужчина. Мужчина в высшей степени. Значит, должен быть жесток по натуре — разве не так?
— Да, — не вполне искренне ответила она. — Думаю, что ты способен на жестокость.
— Я не об этом спрашиваю.
— Разве?
Он покачал головой.
— Каждый из нас в принципе способен на что угодно. Речь не об этом. Скажи, сейчас я жесток?
— В данный момент — нет, — поколебавшись, пробормотала она.
— Ты когда-нибудь видела меня жестоким?
На этот раз она ответила, не колеблясь:
— Нет.
— Значит, ты считаешь меня жестоким только потому, что я мужчина?
— Да, — помолчав, тихо проговорила она. Лицо его оставалось бесстрастным, но Эди немедленно захотелось взять свои слова назад.
Заверить Лукаса, что в нем она видит исключение, что ни на секунду не подозревает его в склонности к насилию… К сожалению, сама она в это не верила.
Тогда — в прошлом, о котором вспоминать не стоит — ей часто случалось ошибаться в людях. Сколько раз она убеждала себя, что уж этот-то мужчина не поднимет на нее руку, а он избивал ее до синяков. Лукас, при всем его воспитании и самообладании, такой же мужчина, и значит, так же способен к жестокости… нет, поправила она себя, так же жесток, как другие.
— Понятно, — произнес он наконец. И умолк. Не стал развивать тему.
За что Эди была ему от души благодарна.
Поставив пустой бокал из-под шампанского на поднос проходящего мимо официанта, он принялся дергать себя за галстук.
— Лукас, не надо! — воскликнула Эди, инстинктивно потянувшись к нему.
Но тут же остановила себя, потрясенная и испуганная. Что с ней происходит? Она же никогда не прикасается к мужчинам по собственной воле! Эди поспешно отдернула руку.
— Не ослабляй галстук, — договорила она. — Ты должен выглядеть безупречно, если хочешь привлечь внимание женщины.
Он испустил вздох мученика, но оставил галстук в покое.
— Эди, мы торчим здесь уже почти час, но я не видел ни одной женщины, которую мне хотелось бы привлечь!
Красноречивый взгляд его, брошенный на Эди, уверял, что это не правда — есть здесь по крайней мере одна женщина, которую он просто мечтает привлечь. Но, судя по всему, это дело безнадежное.
— Никто не требует, чтобы она тебе нравилась, — возразила Эди, тщетно стараясь говорить спокойно. — Это же для статьи!
— Очень смешно!
Как же ему идет этот костюм и небесно-синий галстук! Впрочем, Лукас и без галстука… и без костюма… и, может быть, совсем без ничего… Господи, что за дикие мысли лезут ей в голову?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72