И колотила меня не со злобы, а просто ради развлечения. Когда мне было шестнадцать, она на своем «Мерседесе» врезалась в бетонное ограждение. Конец семейного счастья. После похорон я узнала, что у меня нет ни гроша и идти мне некуда. Отец за несколько месяцев до этого умер от передозировки. Меня взяли к себе дядя и тетя. Скоро я убедилась, что они ничем не отличаются от мамы с папой, и сбежала из дому. Это долгая история: я не буду тебя мучить и расскажу только самое главное. Я росла дикой и озлобленной. С тринадцати лет пила, а оказавшись на улице, скоро подсела на кокаин. Попросила помощи у дружков отца, а они «уговорили» меня продолжить семейную традицию… — горько усмехнулась она. — Я опускалась все ниже и ниже и наконец превратилась в классическую маленькую бродяжку. — Лицо ее передернулось судорогой. — Я стараюсь не вспоминать, кем я была и что делала, а когда вспоминаю, начинаю ненавидеть себя.
Чувствуя, как внутри у него сжимается тугой тяжелый комок, Лукас проговорил с усилием:
— Эди, если не хочешь рассказывать — не надо…
— Я хочу, чтобы ты знал, — ответила она, поворачивая голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Мне важно, чтобы ты все знал.
Снова отвернувшись, она продолжала:
— Я… зарабатывала на жизнь проституцией. Иногда подворовывала. Жила одним днем; все мысли были об одном — где раздобыть денег на наркотики? И знаешь, что самое страшное? Что я об этом не забуду. Никогда. Весь этот мрак, вся грязь и ужас навсегда останутся со мной.
— Эди… — начал он.
Но она продолжала, словно не слыша его:
— Тот, кто этого не испытал, не поймет. У наркомана нет ни мыслей, ни чувств, ни желаний, ни совести. Только жажда и страх. Он как животное: только животными управляет инстинкт, а наркоманом — его пристрастие. Но я больше не такая! — воскликнула она вдруг, словно опасаясь, что Лукас до сих пор этого не понял. — Я с этим покончила много лет назад!
Лукас открыл рот — и снова закрыл, не зная, что сказать.
— За пару недель до моего восемнадцатилетия, — продолжала она тихо, не глядя на него, — один мужчина… клиент… жестоко меня избил. Я попала в больницу. Там познакомилась с одной женщиной, социальной работницей, по имени Элис Донахью. Не знаю, как и почему, но чем-то я ей понравилась. И она начала бороться за меня. Поначалу было очень трудно — и мне, и ей. Но Элис не отступала, не опускала рук. Она верила, что за меня стоит сражаться, и я, Глядя на нее, доверила, что я чего-то стою.
— Где она теперь? — хрипло спросил Лукас. Привычный мир его опрокинулся, и он пытался хоть за что-то зацепиться.
— Она умерла, — ответила Эди, — Несколько лет назад. Неоперабельный рак груди. Врачи слишком поздно поставили диагноз. Как несправедливо, — почти прошептала она, — она спасла мне жизнь, а ее никто не спас. — Тяжело сглотнув, она продолжала:
— Перед смертью она взяла с меня обещание…
Голос ее дрогнул и затих.
— Какое же? — подбодрил ее Лукас.
— Что я… что я проживу свою жизнь достойно. Ради нее. Так я и делаю. Стараюсь жить достойно — ради Элис и ради себя.
Лукас покачал головой, не зная, что ответить. Всю жизнь он работал со словами, но теперь как никогда ясно понимал, что слова не всемогущи. Самая патетическая речь, самая остроумная шутка не смогут рассеять мрак прошлого Эди, снять с ее плеч тяжелую ношу. Даже собственную горечь он не в силах разогнать словами, а ведь его беды не идут ни в какое сравнение с бедами Эди. Она — милая, добрая, чистая — вышла из такого ада, какого он и вообразить не мог. Она тонула в бездонной пропасти — и вознеслась к сияющим высотам. Она видела вокруг столько горя и зла, но сумела окружить себя покровом добра и света…
Что за необыкновенная девушка эта Эди Малхолланд!
А он-то, глупец, воображал, что за ее оптимизмом стоит наивность и незнание жизни. В ней видел глупенькую девчонку, в себе самом — этакого умудренного жизнью мэтра, который огонь и воду прошел и знает что почем… Как можно было быть таким слепцом?!
«Жизнь несправедлива — смирись с этим», — призывал он. А Эди не смирилась. Вышла на битву с судьбой — и победила.
Он считал себя зрелым, опытным мужчиной, а вел себя как мальчишка. Растравлял раны, упивался своими несчастьями и не замечал, как прошлое отравляет его жизнь, не дает наслаждаться настоящим, мешает поверить в будущее. Не замечал, как мало-помалу оно берет над ним верх, грозя уничтожить все, чего он достиг тяжелым трудом. Гонимый прошлым, он уехал из родных мест, порвал с сестрой, с немногими друзьями юности. Не помышляет о том, чтобы с кем-нибудь связать свою судьбу, — боится предательства. Что это, если не путь к гибели? Пока он держится на плаву, даже движется вперед, но, подобно наркоманам, о которых рассказывала Эди, живет одним днем, боясь заглянуть в будущее.
Что ждет его дальше? Безрадостная одинокая жизнь? Поиск забвения в рюмке или в шприце? Или, может быть… путь к исцелению?
Путь будет долгим и трудным. Но Лукас пройдет его до конца, ибо на этом пути будет не один. Его спутница, отважная хрупкая девушка, которая побывала в аду и вышла оттуда чистой, поможет ему найти дорогу. Поддержит, если он лишится сил. Протянет руку помощи. И, может быть, не откажется в ответ принять помощь от него…
Но как можно сказать все это вслух? И Лукас молчал.
— После смерти Элис, — заключила Эди, — я решила найти свои корни. Узнать, кто же я на самом деле. И начала искать свою родную мать.
— И как продвигаются поиски? — поинтересовался Лукас, радуясь, что Эди сменила тему, хоть и понимая, что тот разговор не окончен.
— Продвигаются, — пожала плечами она. — К сожалению, закон охраняет тайну усыновления. Но дело движется, и я не теряю надежды.
«Это для меня не новость», — подумал Лукас.
Хоть он и радовался, что Эди сменила тему, но вдруг, неожиданно для себя самого, выпалил:
— Так вот почему ты боишься чужих прикосновений? Потому что твои… клиенты… тебя били?
Она подняла на него глаза — удивленные, но без тени страха.
— Да. И не они одни.
Лукас решил не выспрашивать подробностей. Не только потому, что, к несчастью, обладал не в меру живым воображением; ему не хотелось оживлять воспоминания, которые Эди хотела навсегда оставить в прошлом.
Оставался еще один вопрос. Самый главный.
— Эди, ты позволишь мне к тебе прикоснуться?
Глаза ее широко распахнулись, потемнели от страха.
— Ни за что! — решительно ответила она. Он протянул к ней руку ладонью вперед.
— Я просто возьму тебя за руку.
Она затрясла головой так, что золотистые пряди запрыгали по плечам.
— Нет.
— Просто накрою твою руку своей.
— Не надо.
— Дотронусь одним пальцем.
— Нет.
— Тогда…
— Нет!
Он вздохнул:
— Тогда подойди и прикоснись ко мне сама.
Глаза ее вдруг заблестели, но не радостью — слезами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Чувствуя, как внутри у него сжимается тугой тяжелый комок, Лукас проговорил с усилием:
— Эди, если не хочешь рассказывать — не надо…
— Я хочу, чтобы ты знал, — ответила она, поворачивая голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Мне важно, чтобы ты все знал.
Снова отвернувшись, она продолжала:
— Я… зарабатывала на жизнь проституцией. Иногда подворовывала. Жила одним днем; все мысли были об одном — где раздобыть денег на наркотики? И знаешь, что самое страшное? Что я об этом не забуду. Никогда. Весь этот мрак, вся грязь и ужас навсегда останутся со мной.
— Эди… — начал он.
Но она продолжала, словно не слыша его:
— Тот, кто этого не испытал, не поймет. У наркомана нет ни мыслей, ни чувств, ни желаний, ни совести. Только жажда и страх. Он как животное: только животными управляет инстинкт, а наркоманом — его пристрастие. Но я больше не такая! — воскликнула она вдруг, словно опасаясь, что Лукас до сих пор этого не понял. — Я с этим покончила много лет назад!
Лукас открыл рот — и снова закрыл, не зная, что сказать.
— За пару недель до моего восемнадцатилетия, — продолжала она тихо, не глядя на него, — один мужчина… клиент… жестоко меня избил. Я попала в больницу. Там познакомилась с одной женщиной, социальной работницей, по имени Элис Донахью. Не знаю, как и почему, но чем-то я ей понравилась. И она начала бороться за меня. Поначалу было очень трудно — и мне, и ей. Но Элис не отступала, не опускала рук. Она верила, что за меня стоит сражаться, и я, Глядя на нее, доверила, что я чего-то стою.
— Где она теперь? — хрипло спросил Лукас. Привычный мир его опрокинулся, и он пытался хоть за что-то зацепиться.
— Она умерла, — ответила Эди, — Несколько лет назад. Неоперабельный рак груди. Врачи слишком поздно поставили диагноз. Как несправедливо, — почти прошептала она, — она спасла мне жизнь, а ее никто не спас. — Тяжело сглотнув, она продолжала:
— Перед смертью она взяла с меня обещание…
Голос ее дрогнул и затих.
— Какое же? — подбодрил ее Лукас.
— Что я… что я проживу свою жизнь достойно. Ради нее. Так я и делаю. Стараюсь жить достойно — ради Элис и ради себя.
Лукас покачал головой, не зная, что ответить. Всю жизнь он работал со словами, но теперь как никогда ясно понимал, что слова не всемогущи. Самая патетическая речь, самая остроумная шутка не смогут рассеять мрак прошлого Эди, снять с ее плеч тяжелую ношу. Даже собственную горечь он не в силах разогнать словами, а ведь его беды не идут ни в какое сравнение с бедами Эди. Она — милая, добрая, чистая — вышла из такого ада, какого он и вообразить не мог. Она тонула в бездонной пропасти — и вознеслась к сияющим высотам. Она видела вокруг столько горя и зла, но сумела окружить себя покровом добра и света…
Что за необыкновенная девушка эта Эди Малхолланд!
А он-то, глупец, воображал, что за ее оптимизмом стоит наивность и незнание жизни. В ней видел глупенькую девчонку, в себе самом — этакого умудренного жизнью мэтра, который огонь и воду прошел и знает что почем… Как можно было быть таким слепцом?!
«Жизнь несправедлива — смирись с этим», — призывал он. А Эди не смирилась. Вышла на битву с судьбой — и победила.
Он считал себя зрелым, опытным мужчиной, а вел себя как мальчишка. Растравлял раны, упивался своими несчастьями и не замечал, как прошлое отравляет его жизнь, не дает наслаждаться настоящим, мешает поверить в будущее. Не замечал, как мало-помалу оно берет над ним верх, грозя уничтожить все, чего он достиг тяжелым трудом. Гонимый прошлым, он уехал из родных мест, порвал с сестрой, с немногими друзьями юности. Не помышляет о том, чтобы с кем-нибудь связать свою судьбу, — боится предательства. Что это, если не путь к гибели? Пока он держится на плаву, даже движется вперед, но, подобно наркоманам, о которых рассказывала Эди, живет одним днем, боясь заглянуть в будущее.
Что ждет его дальше? Безрадостная одинокая жизнь? Поиск забвения в рюмке или в шприце? Или, может быть… путь к исцелению?
Путь будет долгим и трудным. Но Лукас пройдет его до конца, ибо на этом пути будет не один. Его спутница, отважная хрупкая девушка, которая побывала в аду и вышла оттуда чистой, поможет ему найти дорогу. Поддержит, если он лишится сил. Протянет руку помощи. И, может быть, не откажется в ответ принять помощь от него…
Но как можно сказать все это вслух? И Лукас молчал.
— После смерти Элис, — заключила Эди, — я решила найти свои корни. Узнать, кто же я на самом деле. И начала искать свою родную мать.
— И как продвигаются поиски? — поинтересовался Лукас, радуясь, что Эди сменила тему, хоть и понимая, что тот разговор не окончен.
— Продвигаются, — пожала плечами она. — К сожалению, закон охраняет тайну усыновления. Но дело движется, и я не теряю надежды.
«Это для меня не новость», — подумал Лукас.
Хоть он и радовался, что Эди сменила тему, но вдруг, неожиданно для себя самого, выпалил:
— Так вот почему ты боишься чужих прикосновений? Потому что твои… клиенты… тебя били?
Она подняла на него глаза — удивленные, но без тени страха.
— Да. И не они одни.
Лукас решил не выспрашивать подробностей. Не только потому, что, к несчастью, обладал не в меру живым воображением; ему не хотелось оживлять воспоминания, которые Эди хотела навсегда оставить в прошлом.
Оставался еще один вопрос. Самый главный.
— Эди, ты позволишь мне к тебе прикоснуться?
Глаза ее широко распахнулись, потемнели от страха.
— Ни за что! — решительно ответила она. Он протянул к ней руку ладонью вперед.
— Я просто возьму тебя за руку.
Она затрясла головой так, что золотистые пряди запрыгали по плечам.
— Нет.
— Просто накрою твою руку своей.
— Не надо.
— Дотронусь одним пальцем.
— Нет.
— Тогда…
— Нет!
Он вздохнул:
— Тогда подойди и прикоснись ко мне сама.
Глаза ее вдруг заблестели, но не радостью — слезами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72