Тогда он рассердился и стал ругать своих жен.
— Больше вы не будете поручать ей делать за вас работу, — сказал он, — сами счищайте мездру с ваших шкур, собирайте свою долю сучьев; запомните, что я сказал, я два раза повторять не буду.
Этот вождь из племени кроу был добрый человек и очень хорошо относился ко мне. Но я не могла любить его. Я холодела, когда он прикасался ко мне. Как я могла любить его, когда я не переставала скорбеть об ушедшем?
Мы совершили много походов. Племя кроу имело огромные табуны лошадей. После того как во вьюки или на волокуши, связанные из палаточных шестов, грузили все лагерное имущество, оставались еще свободными сотни сытых, сильных коней. Однажды зашел разговор о заключении мира с моим племенем; я была рада, так как очень хотела увидеться со своими. Созвали совет, на котором решили подать к вождю племени арикара двух молодых людей с табаком и предложением заключить мир. Посланные отправились, но не вернулись назад. Прождав их три луны (месяца), кроу решили, что посланных убили люди племени арикара. Затем мы ушли с реки Вапити (Йеллоустон) и перешли в верховья реки Вяленого Мяса (Масселшелл). Шло пятое лето моего пребывания в плену. Наступило время ягод, и кусты были усыпаны спелыми плодами, которые мы, женщины, собирали в большом количестве и сушили на зиму. Однажды мы отправились в заросли на северном склоне долины, довольно далеко от лагеря; там было больше ягод, чем в любом другом из найденных нами ягодных мест. Утром в нашей палатке разыгралась ссора: мой хозяин — я никогда не называла его своим мужем — потребовал за едой, чтобы ему показали, сколько ягод мы собрали. Жены принесли свои запасы; у первой жены было пять мешков ягод, у других по два-три мешка. Я могла предъявить только один полный мешок и другой лишь частично наполненный.
— Что это? — спросил вождь, — моя маленькая жена арикара разленилась?
— Я не ленюсь, — ответила я сердито, — я собрала очень много ягод. Каждый вечер я раскладывала их сушить, а после захода солнца хорошенько прикрывала их, чтобы ночью роса не повредила им; но утром, когда я снова выставляла ягоды на солнце, их оказывалось много меньше, гораздо меньше, чем было. Это случалось каждую ночь с того дня, как мы стали здесь лагерем.
— Странно, — сказал он. — Кто мог их брать? Вы, женщины, что-нибудь знаете? — спросил он жен. Они сказали, что ничего не знают.
— Лжете вы, — крикнул он, рассердившись, и, встав, оттолкнул первую жену с дороги. — Вот, маленькая, твои ягоды, я видел, как они воровали их. И он отобрал у первой жены два мешка, а у остальных по одному и бросил их мне.
Ох и разозлились же эти женщины. Все утро они со мной не разговаривали, но если бы взглядом можно было убить, то я бы умерла: все время они злобно косились на меня. Когда вождь пригнал лошадей, каждая выбрала и поймала свою, и все поехали на ягодный участок.
Все пять жен весь день держались вместе, оставляя меня одну. Если я приближалась к ним, они отходили к кустам подальше. Позже, после полудня, они начали подвигаться ко мне и вскоре все работали вблизи вокруг меня. По-прежнему они не заговаривали со мной, и я тоже молчала. Мой мешочек был уже снова полон. Я наклонилась, чтобы высыпать из него ягоды в большой мешок. Что-то со страшной силой ударило меня по голове. Больше я ничего не помню.
Когда я очнулась, солнце уже садилось. Я была одна, лошадь моя исчезла, не было и моего большого мешка с ягодами. Маленький мешочек валялся пустой около меня. У меня кружилась голова, я чувствовала слабость. Я ощупала свою голову; на ней вздулась большая опухоль, волосы склеила засохшая кровь. Я села, чтобы осмотреться, и услышала, что кто-то меня зовет: ко мне подъехал вождь и слез с лошади. Он ничего не говорил сперва, только тщательно ощупал мою голову и руки, затем сказал:
— Они уверяли меня, что не могли отыскать тебя, когда собрались возвращаться в лагерь, что ты убежала. Я знал, что это неправда. Я знал, что найду тебя здесь, но думал, что найду тебя мертвой.
— Хотела бы я, чтобы так и было, — ответила я, и тут только расплакалась. Какой одинокой я себя чувствовала! Вождь посадил меня к себе в седло, сел на лошадь позади меня, и мы поехали домой, в свою палатку. Когда мы вошли, жены мельком взглянули на меня и отвернулись. Я собиралась лечь на свое ложе у входа, но вождь сказал:
— Поди сюда, теперь твое место здесь, рядом со мной. А ты, — обратился он к своей первой жене и сильно толкнул ее, — ты займешь ее ложе, у входа.
Вот и все. Он не обвинил своих жен в попытке убить меня, но с этого времени обращался с ними холодно, не шутил с ними и не смеялся, как бывало раньше. А когда он уезжал из лагеря на охоту или на поиски отбившейся от табуна лошади, я должна была сопровождать его. Он ни на один день не оставлял меня одну с остальными женами. Так и получилось, что мне было велено приготовиться к походу, когда он собрался с несколькими друзьями в набег на северные племена. Сборы мои заняли не много времени: я уложила в маленькую сумку шило, иглы и нити из сухожилий, приготовила пеммикан и была готова.
Наш отряд был невелик: пятнадцать мужчин и еще одна женщина, недавно вышедшая замуж за военного вождя. Отряд не собирался нападать на врага; мы должны были совершить набег на табуны первого встречного лагеря. Отряд шел пешком, передвигаясь ночью и отдыхая днем. Через много ночей отряд вышел к Большой реке (Миссури) выше порогов, как раз напротив того места, где река Скалистого Мыса (Сан) впадает в нее. Уже рассвело. Вверх по долине маленькой реки виднелись палатки большого лагеря и табуны лошадей, один за другим направляющиеся к холмам на пастбища. Около нас находилась лощина, поросшая ивой. Мы поспешили спрятаться среди деревьев, пока нас не заметил кто-нибудь из рано вставших жителей лагеря.
Мужчины долго совещались, обсуждая, что делать. Наконец они решили переправиться через реку, а затем, захватить несколько лучших лошадей, двинуться на восток, по этому же берегу. Они думали, что наше движение на восток перед обратной переправой заставит неприятеля предположить, если он будет нас преследовать, что мы кри или ассинибойны. Где-нибудь на сухом, густо поросшем травой месте отряд должен повернуть и направиться к дому. Неприятель там потеряет наш след и будет продолжать идти в том же направлении, в каком шли мы, и отряд сможет возвратиться домой верхом, не торопясь, не боясь, что его нагонят.
Вскоре после того, как стемнело, мы переправились через реку, дойдя берегом против течения до места, где лежало несколько больших бревен, оставшихся после половодья. Мужчины скатили бревна в воду, связали их вместе, положили на плот оружие и одежду и посадили нас, двух женщин. Затем, держась одной рукой и гребя другой и сильно работая ногами, они скоро благополучно перегнали плот на ту сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Больше вы не будете поручать ей делать за вас работу, — сказал он, — сами счищайте мездру с ваших шкур, собирайте свою долю сучьев; запомните, что я сказал, я два раза повторять не буду.
Этот вождь из племени кроу был добрый человек и очень хорошо относился ко мне. Но я не могла любить его. Я холодела, когда он прикасался ко мне. Как я могла любить его, когда я не переставала скорбеть об ушедшем?
Мы совершили много походов. Племя кроу имело огромные табуны лошадей. После того как во вьюки или на волокуши, связанные из палаточных шестов, грузили все лагерное имущество, оставались еще свободными сотни сытых, сильных коней. Однажды зашел разговор о заключении мира с моим племенем; я была рада, так как очень хотела увидеться со своими. Созвали совет, на котором решили подать к вождю племени арикара двух молодых людей с табаком и предложением заключить мир. Посланные отправились, но не вернулись назад. Прождав их три луны (месяца), кроу решили, что посланных убили люди племени арикара. Затем мы ушли с реки Вапити (Йеллоустон) и перешли в верховья реки Вяленого Мяса (Масселшелл). Шло пятое лето моего пребывания в плену. Наступило время ягод, и кусты были усыпаны спелыми плодами, которые мы, женщины, собирали в большом количестве и сушили на зиму. Однажды мы отправились в заросли на северном склоне долины, довольно далеко от лагеря; там было больше ягод, чем в любом другом из найденных нами ягодных мест. Утром в нашей палатке разыгралась ссора: мой хозяин — я никогда не называла его своим мужем — потребовал за едой, чтобы ему показали, сколько ягод мы собрали. Жены принесли свои запасы; у первой жены было пять мешков ягод, у других по два-три мешка. Я могла предъявить только один полный мешок и другой лишь частично наполненный.
— Что это? — спросил вождь, — моя маленькая жена арикара разленилась?
— Я не ленюсь, — ответила я сердито, — я собрала очень много ягод. Каждый вечер я раскладывала их сушить, а после захода солнца хорошенько прикрывала их, чтобы ночью роса не повредила им; но утром, когда я снова выставляла ягоды на солнце, их оказывалось много меньше, гораздо меньше, чем было. Это случалось каждую ночь с того дня, как мы стали здесь лагерем.
— Странно, — сказал он. — Кто мог их брать? Вы, женщины, что-нибудь знаете? — спросил он жен. Они сказали, что ничего не знают.
— Лжете вы, — крикнул он, рассердившись, и, встав, оттолкнул первую жену с дороги. — Вот, маленькая, твои ягоды, я видел, как они воровали их. И он отобрал у первой жены два мешка, а у остальных по одному и бросил их мне.
Ох и разозлились же эти женщины. Все утро они со мной не разговаривали, но если бы взглядом можно было убить, то я бы умерла: все время они злобно косились на меня. Когда вождь пригнал лошадей, каждая выбрала и поймала свою, и все поехали на ягодный участок.
Все пять жен весь день держались вместе, оставляя меня одну. Если я приближалась к ним, они отходили к кустам подальше. Позже, после полудня, они начали подвигаться ко мне и вскоре все работали вблизи вокруг меня. По-прежнему они не заговаривали со мной, и я тоже молчала. Мой мешочек был уже снова полон. Я наклонилась, чтобы высыпать из него ягоды в большой мешок. Что-то со страшной силой ударило меня по голове. Больше я ничего не помню.
Когда я очнулась, солнце уже садилось. Я была одна, лошадь моя исчезла, не было и моего большого мешка с ягодами. Маленький мешочек валялся пустой около меня. У меня кружилась голова, я чувствовала слабость. Я ощупала свою голову; на ней вздулась большая опухоль, волосы склеила засохшая кровь. Я села, чтобы осмотреться, и услышала, что кто-то меня зовет: ко мне подъехал вождь и слез с лошади. Он ничего не говорил сперва, только тщательно ощупал мою голову и руки, затем сказал:
— Они уверяли меня, что не могли отыскать тебя, когда собрались возвращаться в лагерь, что ты убежала. Я знал, что это неправда. Я знал, что найду тебя здесь, но думал, что найду тебя мертвой.
— Хотела бы я, чтобы так и было, — ответила я, и тут только расплакалась. Какой одинокой я себя чувствовала! Вождь посадил меня к себе в седло, сел на лошадь позади меня, и мы поехали домой, в свою палатку. Когда мы вошли, жены мельком взглянули на меня и отвернулись. Я собиралась лечь на свое ложе у входа, но вождь сказал:
— Поди сюда, теперь твое место здесь, рядом со мной. А ты, — обратился он к своей первой жене и сильно толкнул ее, — ты займешь ее ложе, у входа.
Вот и все. Он не обвинил своих жен в попытке убить меня, но с этого времени обращался с ними холодно, не шутил с ними и не смеялся, как бывало раньше. А когда он уезжал из лагеря на охоту или на поиски отбившейся от табуна лошади, я должна была сопровождать его. Он ни на один день не оставлял меня одну с остальными женами. Так и получилось, что мне было велено приготовиться к походу, когда он собрался с несколькими друзьями в набег на северные племена. Сборы мои заняли не много времени: я уложила в маленькую сумку шило, иглы и нити из сухожилий, приготовила пеммикан и была готова.
Наш отряд был невелик: пятнадцать мужчин и еще одна женщина, недавно вышедшая замуж за военного вождя. Отряд не собирался нападать на врага; мы должны были совершить набег на табуны первого встречного лагеря. Отряд шел пешком, передвигаясь ночью и отдыхая днем. Через много ночей отряд вышел к Большой реке (Миссури) выше порогов, как раз напротив того места, где река Скалистого Мыса (Сан) впадает в нее. Уже рассвело. Вверх по долине маленькой реки виднелись палатки большого лагеря и табуны лошадей, один за другим направляющиеся к холмам на пастбища. Около нас находилась лощина, поросшая ивой. Мы поспешили спрятаться среди деревьев, пока нас не заметил кто-нибудь из рано вставших жителей лагеря.
Мужчины долго совещались, обсуждая, что делать. Наконец они решили переправиться через реку, а затем, захватить несколько лучших лошадей, двинуться на восток, по этому же берегу. Они думали, что наше движение на восток перед обратной переправой заставит неприятеля предположить, если он будет нас преследовать, что мы кри или ассинибойны. Где-нибудь на сухом, густо поросшем травой месте отряд должен повернуть и направиться к дому. Неприятель там потеряет наш след и будет продолжать идти в том же направлении, в каком шли мы, и отряд сможет возвратиться домой верхом, не торопясь, не боясь, что его нагонят.
Вскоре после того, как стемнело, мы переправились через реку, дойдя берегом против течения до места, где лежало несколько больших бревен, оставшихся после половодья. Мужчины скатили бревна в воду, связали их вместе, положили на плот оружие и одежду и посадили нас, двух женщин. Затем, держась одной рукой и гребя другой и сильно работая ногами, они скоро благополучно перегнали плот на ту сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102