Украшенные черно-зелеными султанами, в попонах-"шахматках" до самой земли; по достоинству причисляемые к драгоценностям короны, вороные кони перебирали тонкими ногами, гарцуя на месте, дышали паром и фыркали в спины святым отцам. Могло, кстати, быть и хуже, им все же не приходилось волочь подолы ряс по свежему навозу. По мнению Рэндалла, которое подтверждалось на протяжении жизни, попы гадили почище лошадей, так что тем еще было грех жаловаться.
Далее, отделенные от лошадей некоторым количеством вооруженной стражи, стояли они сами под своим дурацким, опасным для жизни балдахином. Далее - снова стража, сверкавшая пузатыми кирасами и гребенчатыми касками, в основном - синяя. Ну а потом - дворяне, чем родовитее, тем ближе к королевскому балдахину, скорее толпа, чем строй, причина неизменной головной боли герольдов, в чьи обязанности входило поддержание всей этой сложнейшей иерархической структуры хоть в мало-мальском подобии порядка. Многие из них были уверены, что если дать маху в этом щекотливом вопросе, то рухнет все многоэтажное здание общественных отношений, а посему герольды всегда выглядели неимоверно надутыми, словно одни знали истину и на них одних зиждился строй. И вот уже этот пестрый хвост во всех своих фамильных драгоценностях, в шелках и перьях, волокся по жидкой грязи, в голос обсуждая заботы, уже никак не касавшиеся смены королей.
А вдоль строя, вдоль цепи синих латников, задававших шествию строгие границы, скакал граф Хендрикье, Гай Брогау, единственный во всем городе не пеший, и было видно, кто тут командует.
Двери главной церкви Констанцы распахнулись, обе - сразу, что делалось лишь по очень торжественным поводам. В их черном зеве, в глубине храма показались сотни зажженных свечей, яркое золото алтарных врат, на фоне которых старинные иконы выглядели просто закопченными черными пятнами. Как из пригоршни на ступени высыпали десятки мальчиков-певчих в темно-бордовых подрясниках. Поговаривали, что лучших из них кастрируют, дабы сохранить ангельский голосу но, возможно, Это был слух из разряда тех еще слухов. ними ливрейные слуги дома Баккара вынесли носилки с телом: пять человек с одной стороны, пять - с другой. От их близнецов, Носильщиков Балдахина, они отличались тем, что головы их были покрыты круглыми шапками из черно-бурых лис. Хвосты животных свисали меж лопатками. Чем больше черного было в одеянии, тем выше по социальной лестнице стоял человек, и лишь король мог быть одет в черное с головы до ног.
Ветер развевал погребальные покровы из все той же черно-зеленой «шахматки». Под всем этим великолепием тело короля всего лишь угадывалось. Слуги опустили носилки, зафиксировав изголовье значительно выше изножья, так, чтобы король практически стоял. Наверное, в последний раз он взирал на толпу сверху вниз, сквозь глазные прорези золотой погребальной маски. Мертвый, он был совсем не страшный. Не такой.
Тяжеловесно ступая в шитых золотом по алому облачениях, архиепископ выплыл из отверстых церковных врат, сразу приковав к себе все взоры. Иметь дородное тело с этой точки зрения очень выигрышно. Оно, во всяком случае, дает надежду, что тебя не игнорируют. Службу он вел на латыни, Рэндалл ее не знал и откровенно заскучал. С его точки зрения, это было упущение, сводившее на нет весь эффект, которым можно было с умом распорядиться. Непонятное не производит впечатления, если только это не песня, а до песен архиепископу явно было далеко.
К счастью, согласно регламенту служба скоренько завершилась, архиепископ Констанцы стал во главе своих подчиненных, взмахнул кадильцем, откуда взвилась струйка ароматного белого дыма. То есть это со своего места Рэндалл развлекал себя выдумками, будто он ароматный: он знал, что атрибуты любой власти, желающей себя сохранить, должны быть привлекательны внешне. К тому же стаивал, он и поближе, и, бывало, нюхивал.
Дюжие носильщики вновь взгромоздили на плечи погребальные носилки, размеренным шагом прошли в голову колонны. Первое место сегодня принадлежало им.
И двинулись в путь по тесным кривым улочкам, где накануне с крыш особая команда посшибала сосульки и развесила вымпелы. Полоска неба, которую Рэндалл из-за проклятого балдахина мог видеть только далеко впереди себя, казалась тонкой и ломкой и совсем серой. Так и шли, сперва меж многоэтажных каменных домов, с балконов верхних этажей которых чуть не до земли свешивались флаги, украшенные геральдическими эмблемами знатных родов, мимо торговых рядов, приютившихся в аркадах, протискивались, высоко поднимая ноги и юбки, по грязи ремесленных кварталов, где королевский балдахин цеплялся за закопченные стены и кованые эмблемы-вывески, через площади, где в иные дни торговали скотом и сеном, пока не излились, ломясь через заснеженные камыши, из-под низкого взлобья городских ворот на плоский берег, огибаемый широким полукругом излучины замерзшей реки.
Тысячи королевских птиц носились в небе над процессией и орали оглушительно, точно тоже считались меж собой привилегиями. Гигантские, почти черные заснеженные ели подступали с того берега к самой кромке, как вражья армия. Рэндалл очень долго не мог оторвать от них взгляд.
Здесь их опять перестроили, разделив на тех, кому дозволялось ступить на лед, и прочих, выстроившихся на берегу, кому предстояло наблюдать церемонию издали, что было, по мнению Рэндалла, которого, понятно, никто не спрашивал, вполне целесообразно. Сам он относился к первой категории, лошади, военные и большинство дворян - - ко второй.
Более масштабную катастрофу, чем ежели бы лед треснул под их ногами, трудно себе представить.
Вот разве что кто-то расторопный догадался ночью полить сцену кипяточком, потом для убедительности замаскировав ее легким слоем пушистого снега! Стоя рядом с матерью и спешившимся Брогау на узорчатом ковре, он изо всех сил напрягал слух, чтобы первым услышать треск льда, раньше, чем, казалось бы, прочная опора уйдет из-под ног, и даже слегка огорчился, когда ничего подобного не случилось: похоже, в этот день не суждено было произойти ничему интересненькому.
Посреди заснеженной глади зияла черная полынья безукоризненно правильной прямоугольной формы, подернутая прозрачным ледяным крошевом. Все вдруг странно притихли, и только вороны, королевские птицы, носились в вышине и орали, как будто одни были здесь хозяевами.
Ливрейные слуги опустили носилки на лед, распеленали многочисленные покровы и отступили, позволяя присутствующим в последний раз лицезреть короля, облаченного в тяжелую, мало не до колен кольчугу и сомкнувшего руки на рукояти двуручного меча почти в полный собственный рост. Полынья готова была его поглотить.
Разумом понимая, что такое погребение ничуть не хуже прочих, скажем, огненного или замурования в склепе, Рэндалл все же поежился от внезапного озноба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Далее, отделенные от лошадей некоторым количеством вооруженной стражи, стояли они сами под своим дурацким, опасным для жизни балдахином. Далее - снова стража, сверкавшая пузатыми кирасами и гребенчатыми касками, в основном - синяя. Ну а потом - дворяне, чем родовитее, тем ближе к королевскому балдахину, скорее толпа, чем строй, причина неизменной головной боли герольдов, в чьи обязанности входило поддержание всей этой сложнейшей иерархической структуры хоть в мало-мальском подобии порядка. Многие из них были уверены, что если дать маху в этом щекотливом вопросе, то рухнет все многоэтажное здание общественных отношений, а посему герольды всегда выглядели неимоверно надутыми, словно одни знали истину и на них одних зиждился строй. И вот уже этот пестрый хвост во всех своих фамильных драгоценностях, в шелках и перьях, волокся по жидкой грязи, в голос обсуждая заботы, уже никак не касавшиеся смены королей.
А вдоль строя, вдоль цепи синих латников, задававших шествию строгие границы, скакал граф Хендрикье, Гай Брогау, единственный во всем городе не пеший, и было видно, кто тут командует.
Двери главной церкви Констанцы распахнулись, обе - сразу, что делалось лишь по очень торжественным поводам. В их черном зеве, в глубине храма показались сотни зажженных свечей, яркое золото алтарных врат, на фоне которых старинные иконы выглядели просто закопченными черными пятнами. Как из пригоршни на ступени высыпали десятки мальчиков-певчих в темно-бордовых подрясниках. Поговаривали, что лучших из них кастрируют, дабы сохранить ангельский голосу но, возможно, Это был слух из разряда тех еще слухов. ними ливрейные слуги дома Баккара вынесли носилки с телом: пять человек с одной стороны, пять - с другой. От их близнецов, Носильщиков Балдахина, они отличались тем, что головы их были покрыты круглыми шапками из черно-бурых лис. Хвосты животных свисали меж лопатками. Чем больше черного было в одеянии, тем выше по социальной лестнице стоял человек, и лишь король мог быть одет в черное с головы до ног.
Ветер развевал погребальные покровы из все той же черно-зеленой «шахматки». Под всем этим великолепием тело короля всего лишь угадывалось. Слуги опустили носилки, зафиксировав изголовье значительно выше изножья, так, чтобы король практически стоял. Наверное, в последний раз он взирал на толпу сверху вниз, сквозь глазные прорези золотой погребальной маски. Мертвый, он был совсем не страшный. Не такой.
Тяжеловесно ступая в шитых золотом по алому облачениях, архиепископ выплыл из отверстых церковных врат, сразу приковав к себе все взоры. Иметь дородное тело с этой точки зрения очень выигрышно. Оно, во всяком случае, дает надежду, что тебя не игнорируют. Службу он вел на латыни, Рэндалл ее не знал и откровенно заскучал. С его точки зрения, это было упущение, сводившее на нет весь эффект, которым можно было с умом распорядиться. Непонятное не производит впечатления, если только это не песня, а до песен архиепископу явно было далеко.
К счастью, согласно регламенту служба скоренько завершилась, архиепископ Констанцы стал во главе своих подчиненных, взмахнул кадильцем, откуда взвилась струйка ароматного белого дыма. То есть это со своего места Рэндалл развлекал себя выдумками, будто он ароматный: он знал, что атрибуты любой власти, желающей себя сохранить, должны быть привлекательны внешне. К тому же стаивал, он и поближе, и, бывало, нюхивал.
Дюжие носильщики вновь взгромоздили на плечи погребальные носилки, размеренным шагом прошли в голову колонны. Первое место сегодня принадлежало им.
И двинулись в путь по тесным кривым улочкам, где накануне с крыш особая команда посшибала сосульки и развесила вымпелы. Полоска неба, которую Рэндалл из-за проклятого балдахина мог видеть только далеко впереди себя, казалась тонкой и ломкой и совсем серой. Так и шли, сперва меж многоэтажных каменных домов, с балконов верхних этажей которых чуть не до земли свешивались флаги, украшенные геральдическими эмблемами знатных родов, мимо торговых рядов, приютившихся в аркадах, протискивались, высоко поднимая ноги и юбки, по грязи ремесленных кварталов, где королевский балдахин цеплялся за закопченные стены и кованые эмблемы-вывески, через площади, где в иные дни торговали скотом и сеном, пока не излились, ломясь через заснеженные камыши, из-под низкого взлобья городских ворот на плоский берег, огибаемый широким полукругом излучины замерзшей реки.
Тысячи королевских птиц носились в небе над процессией и орали оглушительно, точно тоже считались меж собой привилегиями. Гигантские, почти черные заснеженные ели подступали с того берега к самой кромке, как вражья армия. Рэндалл очень долго не мог оторвать от них взгляд.
Здесь их опять перестроили, разделив на тех, кому дозволялось ступить на лед, и прочих, выстроившихся на берегу, кому предстояло наблюдать церемонию издали, что было, по мнению Рэндалла, которого, понятно, никто не спрашивал, вполне целесообразно. Сам он относился к первой категории, лошади, военные и большинство дворян - - ко второй.
Более масштабную катастрофу, чем ежели бы лед треснул под их ногами, трудно себе представить.
Вот разве что кто-то расторопный догадался ночью полить сцену кипяточком, потом для убедительности замаскировав ее легким слоем пушистого снега! Стоя рядом с матерью и спешившимся Брогау на узорчатом ковре, он изо всех сил напрягал слух, чтобы первым услышать треск льда, раньше, чем, казалось бы, прочная опора уйдет из-под ног, и даже слегка огорчился, когда ничего подобного не случилось: похоже, в этот день не суждено было произойти ничему интересненькому.
Посреди заснеженной глади зияла черная полынья безукоризненно правильной прямоугольной формы, подернутая прозрачным ледяным крошевом. Все вдруг странно притихли, и только вороны, королевские птицы, носились в вышине и орали, как будто одни были здесь хозяевами.
Ливрейные слуги опустили носилки на лед, распеленали многочисленные покровы и отступили, позволяя присутствующим в последний раз лицезреть короля, облаченного в тяжелую, мало не до колен кольчугу и сомкнувшего руки на рукояти двуручного меча почти в полный собственный рост. Полынья готова была его поглотить.
Разумом понимая, что такое погребение ничуть не хуже прочих, скажем, огненного или замурования в склепе, Рэндалл все же поежился от внезапного озноба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94