Но отвлекаться по малышевской методике — посредством алкоголя и посторонних девиц — Старцев не пожелал, и Малышеву пришлось действовать в одиночку.
Там же, в гостинице, нашелся бы, конечно, свободный номер. Но где гарантия, что номер не будет оборудован какими-нибудь излишествами, вроде портативной видеокамеры за зеркалом? Лучше не рисковать. И Малышев умчал розовую красавицу все туда же, на гостевую квартиру…
Теперь эта красота лежала поперек кровати, жемчужно-розовой попкой кверху, и развлекалась тем, что острыми ноготками рисовала на могучей малышевской груди некие тайные знаки. Малышев же внимательно слушал себя, пытаясь разгадать, что за настроение вдруг его посетило.
Ну, определенное удовольствие — это понятно. Но что-то все же не так. А что?…
Девочка милая, толковая. Хорошенькая. Студентка, пожалуй. Можно было бы даже оставить при себе на недельку. Удачный, словом, выбор. И все же чего-то не хватило Малышеву, чего-то он в этот раз недобрал. Полноты ощущений, кажется, это именно так и называется. Почему же, интересно?…
А скучно потому что. Ну, хорошенькая. Ну, толковая. Движется в постели, как профессионалка. И все. Таких — шустрых и свеженьких — полно. Пучок на пятачок. А капризная душа еще чего-то просит, чего-то эдакого, непростого… Вряд ли это кислые старцевские рассуждения так на него подействовали. Может, он, Малышев, просто стареет уже?… Так, об этом не надо…
Может, Ленке позвонить? Вот уж кто в любое время дня и ночи примчится, и такую огненную джигу отхватит, что небу станет жарко… Но при мысли о безотказной Ленке стало вдруг еще скучнее. Может этой, как ее, позвонить? Вот же черт, все время забываю… А! Кукулиной!… Нет?… Нет. Кукулина — еще хуже.
Вот разве что… Да, в самом деле. Лучший вариант. Но фиг ты сейчас встанешь и наберешь ее номер. А даже если наберешь — не факт, что застанешь. И даже если застанешь — совершенно точно никуда она за тобой не помчится.
Интересное дело — стоило Малышеву лишь подумать о том, что вот прямо сейчас он может дотянуться до телефона, вытащить из портмоне бережно сложенную бумажную салфетку с ее номером и номер этот набрать — его вдруг облило жаром.
Такое с ним последний раз случалось, кажется в школе. И то — лет до пятнадцати, пока каждая девочка, вдруг обратившая на него внимание, казалась нежданным подарком судьбы. А к пятнадцати стало ясно, что подарки эти закономерны, поскольку вырос Сережа Малышев в человека высокого, ладно сложенного, и, скажем прямо, красивого. И вешаться на него, красивого, за версту заметного, будут до скончания его дней. Посему бестрепетно набирал Малышев любой номер в любое время суток, твердо зная, что не откажут. А если вдруг и откажут, то по причинам чисто техническим — муж или, там, критические дни.
И вот оказывается, что стоит только подумать о том, чтоб позвонить ей — и дрожь по телу. Ну-ка!… Он решил проверить еще раз. Сказал про себя: «Звоню!» и даже сделал некое движение по направлению к телефону — сработало. Побежали по коже мурашки, и под ложечкой екнуло.
— Ты чего? — розовым голосом спросила «карамелька».
— Ничего. Не делай так, пожалуйста… Щекотно очень.
— Вот так? — уточнила она, и еще раз провела ноготком по груди.
— Настя! — насупился Малышев, — Ну я же попросил! Убери ру…
Улыбка на розовом личике погасла.
— Я не Настя. Я Ксения.
Малышев замер. Оговорочки, значит, начались…
Как от таких вещей лечиться, Малышев знал. Бывало, бывало: увидишь, глаза загорятся, думать о ней начинаешь… А потом употребишь девицу — и дело с концом. Такая же, как прочие, не хуже, не лучше. Ну, ничего, ничего. Недолго осталось. Вот сводит Настю на концерт, и…
Из первой беседы Малышев вынес-таки порцию полезной информации. Любит барышня оперу. Во всяком случае, так говорит. А может, выпендривается просто? Как-то не верится, что нормальная, физически здоровая девушка без отклонений в психике может любить вот это. Грохот оркестра, долгие завывания, из которых не разберешь даже, на каком языке поют: «А-а-а-э-э-э! О-о-о! О! О! А-ы, а-ы, а-ы-ы-ы-ы!…», а следом скоренький речитатив, тоже невнятный; необъятное пузо баритона, драматически поигрывающего бровями, напряженно кривящая рот примадонна с тремя подбородками, а мелодии — все какие-то трели да уханья, непонятно даже, как они все это запоминают…
В оперу он с ней, пожалуй, не пойдет. Не готов он к таким жертвам. А вот на концерт известного тенора отчего б и не сходить. Билеты взяты, концерт — единственный в России — через пять дней. Малышев улыбнулся, предвкушая радостное удивление химички-меломанки. И если уж она действительно такая любительница этих сомнительных развлечений, обязательно должна размякнуть и просто броситься ему на шею с криком: «Бери меня! Бери!»…
— Мне пора, — хмуро сообщила розовая девушка.
Он и не заметил, как она встала с постели. Стояла к нему спиной, лифчик застегивала. И трусы уже натянуть успела! По законам жанра требовалось процесс остановить, или хоть вербально выразить свое огорчение по поводу ухода. Что это они еще за моду взяли — уходить, когда вздумается?… Но Малышев ничего не ответил: лежал и наблюдал молча, как она собирает разлетевшиеся по спальне чулки, юбку. Смявшийся жакетик обнаружился под кроватью. Чао, киска! Извини, что не провожаю — устал.
Дождавшись ее ухода, он с удовольствием потянулся в постели, прикидывая, стоит ли ехать домой на ночь глядя, или лучше заночевать прямо здесь. Или поставить на уши кого-нибудь, да хоть Овсянкина, и закатиться в какой-нибудь клуб. Зря, что ли, должен пропадать пятничный вечер!…
И только он решил позвонить Овсянкину, как затренькал где-то знакомый сигнал мобильника. Пришлось побегать по чужой квартире, чтобы найти пиджак с оставшейся в кармане трубкой.
— Слушаю! — сказал Малышев в трубку.
… Через два часа он сидел в кабинете своего дома в Озерках. Рядом сидел Старцев, просматривая только что распечатанные документы, отправленные на личный ящик электронной почты Малышева. В низких стаканах подрагивало желтое виски.
— Вот и смотри, — комментировал Малышев, — Четыре никому не известные фирмы скупили векселя «горки». Общая сумма — около трехсот миллионов. Срок погашения — сентябрь. Три из четырех фирм совершенно точено через ряд посредников принадлежат ему. Надо понимать, и четвертая тоже. Налицо целенаправленная скупка долгов.
— Все-таки он, — Старев отбросил бумаги, — Все-таки Фрайман…
Итак, по информации, полученной два часа назад Малышевым из каких-то своих источников, выходило, что долги Снежнинской горной компании скупал не кто иной, как Борис Фрайман, глава финансово-промышленной группы «Альтаир», одной из крупнейших олигархических групп в России.
Сфера интересов «Альтаира» была обширной, но с самого начала группа специализировалась на нефтедобыче и первичной переработке нефти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Там же, в гостинице, нашелся бы, конечно, свободный номер. Но где гарантия, что номер не будет оборудован какими-нибудь излишествами, вроде портативной видеокамеры за зеркалом? Лучше не рисковать. И Малышев умчал розовую красавицу все туда же, на гостевую квартиру…
Теперь эта красота лежала поперек кровати, жемчужно-розовой попкой кверху, и развлекалась тем, что острыми ноготками рисовала на могучей малышевской груди некие тайные знаки. Малышев же внимательно слушал себя, пытаясь разгадать, что за настроение вдруг его посетило.
Ну, определенное удовольствие — это понятно. Но что-то все же не так. А что?…
Девочка милая, толковая. Хорошенькая. Студентка, пожалуй. Можно было бы даже оставить при себе на недельку. Удачный, словом, выбор. И все же чего-то не хватило Малышеву, чего-то он в этот раз недобрал. Полноты ощущений, кажется, это именно так и называется. Почему же, интересно?…
А скучно потому что. Ну, хорошенькая. Ну, толковая. Движется в постели, как профессионалка. И все. Таких — шустрых и свеженьких — полно. Пучок на пятачок. А капризная душа еще чего-то просит, чего-то эдакого, непростого… Вряд ли это кислые старцевские рассуждения так на него подействовали. Может, он, Малышев, просто стареет уже?… Так, об этом не надо…
Может, Ленке позвонить? Вот уж кто в любое время дня и ночи примчится, и такую огненную джигу отхватит, что небу станет жарко… Но при мысли о безотказной Ленке стало вдруг еще скучнее. Может этой, как ее, позвонить? Вот же черт, все время забываю… А! Кукулиной!… Нет?… Нет. Кукулина — еще хуже.
Вот разве что… Да, в самом деле. Лучший вариант. Но фиг ты сейчас встанешь и наберешь ее номер. А даже если наберешь — не факт, что застанешь. И даже если застанешь — совершенно точно никуда она за тобой не помчится.
Интересное дело — стоило Малышеву лишь подумать о том, что вот прямо сейчас он может дотянуться до телефона, вытащить из портмоне бережно сложенную бумажную салфетку с ее номером и номер этот набрать — его вдруг облило жаром.
Такое с ним последний раз случалось, кажется в школе. И то — лет до пятнадцати, пока каждая девочка, вдруг обратившая на него внимание, казалась нежданным подарком судьбы. А к пятнадцати стало ясно, что подарки эти закономерны, поскольку вырос Сережа Малышев в человека высокого, ладно сложенного, и, скажем прямо, красивого. И вешаться на него, красивого, за версту заметного, будут до скончания его дней. Посему бестрепетно набирал Малышев любой номер в любое время суток, твердо зная, что не откажут. А если вдруг и откажут, то по причинам чисто техническим — муж или, там, критические дни.
И вот оказывается, что стоит только подумать о том, чтоб позвонить ей — и дрожь по телу. Ну-ка!… Он решил проверить еще раз. Сказал про себя: «Звоню!» и даже сделал некое движение по направлению к телефону — сработало. Побежали по коже мурашки, и под ложечкой екнуло.
— Ты чего? — розовым голосом спросила «карамелька».
— Ничего. Не делай так, пожалуйста… Щекотно очень.
— Вот так? — уточнила она, и еще раз провела ноготком по груди.
— Настя! — насупился Малышев, — Ну я же попросил! Убери ру…
Улыбка на розовом личике погасла.
— Я не Настя. Я Ксения.
Малышев замер. Оговорочки, значит, начались…
Как от таких вещей лечиться, Малышев знал. Бывало, бывало: увидишь, глаза загорятся, думать о ней начинаешь… А потом употребишь девицу — и дело с концом. Такая же, как прочие, не хуже, не лучше. Ну, ничего, ничего. Недолго осталось. Вот сводит Настю на концерт, и…
Из первой беседы Малышев вынес-таки порцию полезной информации. Любит барышня оперу. Во всяком случае, так говорит. А может, выпендривается просто? Как-то не верится, что нормальная, физически здоровая девушка без отклонений в психике может любить вот это. Грохот оркестра, долгие завывания, из которых не разберешь даже, на каком языке поют: «А-а-а-э-э-э! О-о-о! О! О! А-ы, а-ы, а-ы-ы-ы-ы!…», а следом скоренький речитатив, тоже невнятный; необъятное пузо баритона, драматически поигрывающего бровями, напряженно кривящая рот примадонна с тремя подбородками, а мелодии — все какие-то трели да уханья, непонятно даже, как они все это запоминают…
В оперу он с ней, пожалуй, не пойдет. Не готов он к таким жертвам. А вот на концерт известного тенора отчего б и не сходить. Билеты взяты, концерт — единственный в России — через пять дней. Малышев улыбнулся, предвкушая радостное удивление химички-меломанки. И если уж она действительно такая любительница этих сомнительных развлечений, обязательно должна размякнуть и просто броситься ему на шею с криком: «Бери меня! Бери!»…
— Мне пора, — хмуро сообщила розовая девушка.
Он и не заметил, как она встала с постели. Стояла к нему спиной, лифчик застегивала. И трусы уже натянуть успела! По законам жанра требовалось процесс остановить, или хоть вербально выразить свое огорчение по поводу ухода. Что это они еще за моду взяли — уходить, когда вздумается?… Но Малышев ничего не ответил: лежал и наблюдал молча, как она собирает разлетевшиеся по спальне чулки, юбку. Смявшийся жакетик обнаружился под кроватью. Чао, киска! Извини, что не провожаю — устал.
Дождавшись ее ухода, он с удовольствием потянулся в постели, прикидывая, стоит ли ехать домой на ночь глядя, или лучше заночевать прямо здесь. Или поставить на уши кого-нибудь, да хоть Овсянкина, и закатиться в какой-нибудь клуб. Зря, что ли, должен пропадать пятничный вечер!…
И только он решил позвонить Овсянкину, как затренькал где-то знакомый сигнал мобильника. Пришлось побегать по чужой квартире, чтобы найти пиджак с оставшейся в кармане трубкой.
— Слушаю! — сказал Малышев в трубку.
… Через два часа он сидел в кабинете своего дома в Озерках. Рядом сидел Старцев, просматривая только что распечатанные документы, отправленные на личный ящик электронной почты Малышева. В низких стаканах подрагивало желтое виски.
— Вот и смотри, — комментировал Малышев, — Четыре никому не известные фирмы скупили векселя «горки». Общая сумма — около трехсот миллионов. Срок погашения — сентябрь. Три из четырех фирм совершенно точено через ряд посредников принадлежат ему. Надо понимать, и четвертая тоже. Налицо целенаправленная скупка долгов.
— Все-таки он, — Старев отбросил бумаги, — Все-таки Фрайман…
Итак, по информации, полученной два часа назад Малышевым из каких-то своих источников, выходило, что долги Снежнинской горной компании скупал не кто иной, как Борис Фрайман, глава финансово-промышленной группы «Альтаир», одной из крупнейших олигархических групп в России.
Сфера интересов «Альтаира» была обширной, но с самого начала группа специализировалась на нефтедобыче и первичной переработке нефти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106