«Они больше не понадобятся». После войны люди возвратились и увидели, что уцелела только церковь. Голыми руками, почти без инструментов, они отстроили Хаммерфест. Возможно, это совсем маленький город и стоит на самом краю света, но они любили его, и я восхищался этими людьми.
А на шестнадцатый день моего пребывания в Хаммерфесте, когда я в полной темноте возвращался с мыса после утренней прогулки, на краешке неба над городом вдруг появилось прозрачное разноцветное облако — в нем чередовались розовые и зеленые, голубые и бледно-пурпурные тона. Оно мерцало и как будто кружилось, постепенно разрастаясь на все небо. Такую живую, переменчивую радугу можно иногда увидеть в бензиновой пленке на луже. Я стоял как завороженный. Из книг я знал, что северные сияния происходят на огромной высоте в атмосфере, примерно в 200 милях от земли, но это облако, казалось, висело прямо над городом.
Существует два вида северного сияния: световые столбы, которые все видят на картинках, и довольно редко наблюдающиеся газовые облака, которые я видел сейчас. В беспросветном мраке сельской местности они способны вызывать самые причудливые оптические иллюзии. Может показаться, что они летят на тебя с огромной скоростью, словно хотят убить. Это жутко и порождает много странных легенд и суеверий. До сегодняшнего дня многие лапландцы искренне считают, что если показать сиянию белый платок или чистый лист бумаги, то оно приблизится и унесет тебя.
Сияние, свидетелем которого я стал, было сравнительно небольшим и продолжалось всего несколько минут, но я никогда не видел ничего прекраснее и вряд ли увижу. А вечером снова появилось северное сияние и длилось несколько часов. На этот раз оно было только одного цвета — зловеще-зеленого, которым светятся экраны радаров, но его яркость была просто неистовой.
Я очень замерз, пальцы на ногах онемели, несмотря на три пары теплых носков. Была большая вероятность обморозиться, но я стоял и наблюдал еще, как минимум, два часа, не в силах оторваться от зрелища.
На следующий день я отправился в туристическое агентство, чтобы с помощью управляющего Ганса, который стал мне почти другом, забронировать место в автобусе на следующую неделю. Не было у меня больше необходимости торчать в Хаммерфесте. Ганс выглядел удивленным. Он сказал:
— Разве ты не знаешь? На следующей неделе автобуса не будет. Он едет в Элту на ежегодный текущий ремонт.
Я был сражен. Еще две недели в Хаммерфесте? Что мне здесь делать?
— Но тебе повезло, — добавил вдруг Ганс. — Ты можешь уехать сегодня.
До меня дошло не сразу:
— Как?
— Автобус, который должен был прибыть вчера, задержался из-за сильного снегопада около Каутокей-на. Он прибыл сегодня утром. Разве ты его не видел? Сегодня отправляется обратно.
— Сегодня? Когда?
Он глянул на часы и с безразличием человека, который сто лет прожил в снежной пустыне, посреди великого Нигде, и собирается прожить еще столько же, ответствовал:
— Я думаю, минут через десять.
Десять минут! Никогда мне еще не приходилось бегать с такой скоростью. Я примчался к автобусу, уговорил водителя не уезжать без меня, хотя он вряд ли понял мою просьбу, потом бросился в гостиницу, побросал вещи в чемодан, оплатил счет, раскланялся и долетел до автобуса, волоча за собой выпадающее из чемодана шмотье, как раз в тот момент, когда он собирался отъезжать.
Самое смешное, что, когда мы выехали из Хаммерфеста, я на секунду захотел остаться. Это был приятный городок. Мне понравились его жители. Они хорошо относились ко мне, но пора было возвращаться в Осло и в реальный мир. Кроме того, мне надо было срочно купить русскую шапку-ушанку.
Осло
Когда я был в Европе первый раз, в Копенгагене мне приспичило сходить в кино. Оказалось, что в Дании принято продавать билеты не просто в зал, как в Америке, но на конкретное место в конкретном ряду, которые были аккуратно пронумерованы. Войдя в кинозал, я обнаружил, что мое кресло находится рядом с единственными, кроме меня самого, зрителями — молодой парой, слившейся в столь страстном объятии, что казалось, они нашли друг друга после кровопролитной войны, уже потеряв всякую надежду на встречу. Сесть рядом с ними было так же нескромно, как попроситься в их компанию третьим. Поэтому я занял место через несколько сидений.
Кинотеатр между тем постепенно заполнялся, правда, как-то странно. Людям продавали билеты на крохотный пятачок в центе огромного зала — видимо, чтобы им не было страшно в темноте. Когда запустили фильм, их уже сгрудилось около трех десятков посредине гулкой пустоты помещения. Через две минуты после начала какая-то женщина, навьюченная авоськами, словно мул, с трудом протиснувшись вдоль ряда, остановилась около моего места и возмущенно предъявила свои права, тыча мне в нос свой билет. Тут же появилась билетерша с фонариком и началась нервозная проверка билетов у всех сидящих по соседству. Послышались ядовитые реплики, что эти американцы даже простого номера на билетах разобрать не могут, и я был с позором препровожден на свое место.
Таким образом был наведен порядок: человек тридцать сидели вплотную друг к другу в центре зала, как жертвы кораблекрушения в переполненной шлюпке, прижимаясь друг к другу плечами, и это был чисто датский порядок. Вот тут-то мне и пришло в голову, что некоторые вещи у одних народов получаются намного лучше, чем у других, и я стал размышлять, чем это вызвано.
У многих стран есть зримые материальные приметы, свойственные только им: это, к примеру, двухэтажные автобусы в Великобритании, ветряные мельницы в Голландии, кафе под открытым небом в Париже. И наоборот, существуют вещи, которые в большинстве стран мира делаются без малейших затруднений, но некоторые к этим простым вещам почему-то вообще не способны.
Например, французы никак не могут научиться стоять в очередях. Они очень стараются, просто из кожи вон лезут, преодолевая свою неспособность, но это выше их сил. То и дело в Париже приходится наблюдать такую картину: люди на автобусных остановках стоят строго в затылок друг другу, имитируя некий порядок, но как только подходит автобус, они ведут себя как сумасшедшие, когда в дурдоме проводят учения по пожарной тревоге. Стройная колонна распадается, все начинают толкаться, пихаться локтями и чем попало, чтобы первыми залезть внутрь. При этом никому не приходит в голову, что для этого совсем необязательно было выстраиваться в очередь.
Англичане имеют весьма смутное представление о соблюдении приличий за столом. Чего стоит хотя бы их привычка поглощать гамбургеры с помощью ножа и вилки. Немцы видят в каждой шутке обидный намек на генетическое отсутствие у них чувства юмора, и постоянно оказываются в затруднительном положении:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
А на шестнадцатый день моего пребывания в Хаммерфесте, когда я в полной темноте возвращался с мыса после утренней прогулки, на краешке неба над городом вдруг появилось прозрачное разноцветное облако — в нем чередовались розовые и зеленые, голубые и бледно-пурпурные тона. Оно мерцало и как будто кружилось, постепенно разрастаясь на все небо. Такую живую, переменчивую радугу можно иногда увидеть в бензиновой пленке на луже. Я стоял как завороженный. Из книг я знал, что северные сияния происходят на огромной высоте в атмосфере, примерно в 200 милях от земли, но это облако, казалось, висело прямо над городом.
Существует два вида северного сияния: световые столбы, которые все видят на картинках, и довольно редко наблюдающиеся газовые облака, которые я видел сейчас. В беспросветном мраке сельской местности они способны вызывать самые причудливые оптические иллюзии. Может показаться, что они летят на тебя с огромной скоростью, словно хотят убить. Это жутко и порождает много странных легенд и суеверий. До сегодняшнего дня многие лапландцы искренне считают, что если показать сиянию белый платок или чистый лист бумаги, то оно приблизится и унесет тебя.
Сияние, свидетелем которого я стал, было сравнительно небольшим и продолжалось всего несколько минут, но я никогда не видел ничего прекраснее и вряд ли увижу. А вечером снова появилось северное сияние и длилось несколько часов. На этот раз оно было только одного цвета — зловеще-зеленого, которым светятся экраны радаров, но его яркость была просто неистовой.
Я очень замерз, пальцы на ногах онемели, несмотря на три пары теплых носков. Была большая вероятность обморозиться, но я стоял и наблюдал еще, как минимум, два часа, не в силах оторваться от зрелища.
На следующий день я отправился в туристическое агентство, чтобы с помощью управляющего Ганса, который стал мне почти другом, забронировать место в автобусе на следующую неделю. Не было у меня больше необходимости торчать в Хаммерфесте. Ганс выглядел удивленным. Он сказал:
— Разве ты не знаешь? На следующей неделе автобуса не будет. Он едет в Элту на ежегодный текущий ремонт.
Я был сражен. Еще две недели в Хаммерфесте? Что мне здесь делать?
— Но тебе повезло, — добавил вдруг Ганс. — Ты можешь уехать сегодня.
До меня дошло не сразу:
— Как?
— Автобус, который должен был прибыть вчера, задержался из-за сильного снегопада около Каутокей-на. Он прибыл сегодня утром. Разве ты его не видел? Сегодня отправляется обратно.
— Сегодня? Когда?
Он глянул на часы и с безразличием человека, который сто лет прожил в снежной пустыне, посреди великого Нигде, и собирается прожить еще столько же, ответствовал:
— Я думаю, минут через десять.
Десять минут! Никогда мне еще не приходилось бегать с такой скоростью. Я примчался к автобусу, уговорил водителя не уезжать без меня, хотя он вряд ли понял мою просьбу, потом бросился в гостиницу, побросал вещи в чемодан, оплатил счет, раскланялся и долетел до автобуса, волоча за собой выпадающее из чемодана шмотье, как раз в тот момент, когда он собирался отъезжать.
Самое смешное, что, когда мы выехали из Хаммерфеста, я на секунду захотел остаться. Это был приятный городок. Мне понравились его жители. Они хорошо относились ко мне, но пора было возвращаться в Осло и в реальный мир. Кроме того, мне надо было срочно купить русскую шапку-ушанку.
Осло
Когда я был в Европе первый раз, в Копенгагене мне приспичило сходить в кино. Оказалось, что в Дании принято продавать билеты не просто в зал, как в Америке, но на конкретное место в конкретном ряду, которые были аккуратно пронумерованы. Войдя в кинозал, я обнаружил, что мое кресло находится рядом с единственными, кроме меня самого, зрителями — молодой парой, слившейся в столь страстном объятии, что казалось, они нашли друг друга после кровопролитной войны, уже потеряв всякую надежду на встречу. Сесть рядом с ними было так же нескромно, как попроситься в их компанию третьим. Поэтому я занял место через несколько сидений.
Кинотеатр между тем постепенно заполнялся, правда, как-то странно. Людям продавали билеты на крохотный пятачок в центе огромного зала — видимо, чтобы им не было страшно в темноте. Когда запустили фильм, их уже сгрудилось около трех десятков посредине гулкой пустоты помещения. Через две минуты после начала какая-то женщина, навьюченная авоськами, словно мул, с трудом протиснувшись вдоль ряда, остановилась около моего места и возмущенно предъявила свои права, тыча мне в нос свой билет. Тут же появилась билетерша с фонариком и началась нервозная проверка билетов у всех сидящих по соседству. Послышались ядовитые реплики, что эти американцы даже простого номера на билетах разобрать не могут, и я был с позором препровожден на свое место.
Таким образом был наведен порядок: человек тридцать сидели вплотную друг к другу в центре зала, как жертвы кораблекрушения в переполненной шлюпке, прижимаясь друг к другу плечами, и это был чисто датский порядок. Вот тут-то мне и пришло в голову, что некоторые вещи у одних народов получаются намного лучше, чем у других, и я стал размышлять, чем это вызвано.
У многих стран есть зримые материальные приметы, свойственные только им: это, к примеру, двухэтажные автобусы в Великобритании, ветряные мельницы в Голландии, кафе под открытым небом в Париже. И наоборот, существуют вещи, которые в большинстве стран мира делаются без малейших затруднений, но некоторые к этим простым вещам почему-то вообще не способны.
Например, французы никак не могут научиться стоять в очередях. Они очень стараются, просто из кожи вон лезут, преодолевая свою неспособность, но это выше их сил. То и дело в Париже приходится наблюдать такую картину: люди на автобусных остановках стоят строго в затылок друг другу, имитируя некий порядок, но как только подходит автобус, они ведут себя как сумасшедшие, когда в дурдоме проводят учения по пожарной тревоге. Стройная колонна распадается, все начинают толкаться, пихаться локтями и чем попало, чтобы первыми залезть внутрь. При этом никому не приходит в голову, что для этого совсем необязательно было выстраиваться в очередь.
Англичане имеют весьма смутное представление о соблюдении приличий за столом. Чего стоит хотя бы их привычка поглощать гамбургеры с помощью ножа и вилки. Немцы видят в каждой шутке обидный намек на генетическое отсутствие у них чувства юмора, и постоянно оказываются в затруднительном положении:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56