ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Молли представила, как рассказывает об этом окружному психиатру, когда ее наконец упакуют в смирительную рубашку.
– Так вы, значит, увидели трейлер?
– Именно.
– И живете вы на трейлерной стоянке?
– Ну да.
– Понимаю, – говорит лепила. И в этом коротком слове звучит приговор: “чокнутая”.
Дудки, по этому пути она не пойдет. Она лучше смело выйдет навстречу своим страхам и двинется вперед – как Кендра в “Истребителе Мутантов: Малютках-Воительницах, Часть II”. Молли схватила меч и шагнула наружу.
Сирены уже умолкли, но оранжевое зарево еще висело в небе. Это не ядерная бомбардировка, подумала она, – просто что-то случилось. Молли решительно прошагала по стоянке и остановилась футах в десяти от трейлера.
Вблизи он выглядел... ну, в общем, как обычный дурацкий трейлер. Только дверь не с той строны – в торце, а не в боку, да окна матовые, точно морозом подернуты. Сверху тонкий слой копоти, а так – трейлер как трейлер. И совсем не похож на чудовище.
Она шагнула ближе и осторожно ткнула в стенку кончиком меча. Алюминиевое покрытие, казалось, отпрянуло от острия. Молли отскочила.
Все ее тело вдруг накрыло волной удовольствия. На какую-то секунду она совсем забыла, зачем пришла сюда, и отдалась этой волне. Ткнув трейлер еще раз, она испытала то же удовольствие – только намного сильнее. Ни страха, ни напряжения – она лишь чувствовала, что должна быть именно здесь, что она всегда должна была быть именно здесь. Молли уронила меч и вся раскрылась этому чувству.
Тонкий ледок на двух передних окнах трейлера вдруг дрогнул и приподнялся – из-под него смотрели огромные золотистые глаза с узкими прорезями зрачков. Дверь начала приотворяться – но не в сторону, а разламываясь посередине, точно огромная пасть. Молли развернулась и рванула прочь, не понимая, почему не осталась на месте, у этого трейлера, где все было так хорошо и спокойно.
Эстелль
На Эстелль были широкополая кожаная шляпа, темные очки, один бледно-лиловый носок и едва различимая довольная улыбка. После смерти мужа, когда Эстелль уже переехала в Хвойную Бухту и начала принимать антидепрессанты, когда перестала подкрашивать волосы и следить за своим гардеробом, она дала клятву, что ни один мужчина на свете больше не увидит ее обнаженной. В то время сделка казалась честной: плотские удовольствия, коих оставалось немного, в обмен на плюшки жизни без комплекса вины, а их вокруг было навалом. Теперь же, нарушив обет и растянувшись на перине рядом с этим потным жилистым стариком, терзавшим языком ее левый сосок (причем, казалось, старика совершенно не волнует, что сосок утягивает грудь в подмышку, а не торчит в небеса куполом Тадж-Махала), Эстелль думала: наконец я, кажется, поняла улыбку Моны Лизы. Моне перепадало по самую рукоятку, но и плюшки при ней оставались.
– Ну и здоров ты сказки рассказывать, – произнесла Эстелль.
Черная паучья пятерня пробежала наверх по ее бедру, оставила влажный указательный палец на кнопке удовольствия и забыла его там – и Эстелль затрепетала.
– Я еще не кончил, – сказал Сомик.
– Не кончил? А кто орал “Аллилуйя, Господи, я иду к тебе!” и притом лаял?
– Я историю не кончил, – отчетливо поправил ее Сомик, само й внятностью дикции проверяя, не прощелкал ли он какой-нибудь аккорд.
Как на губной гармошке играет, подумала Эстелль.
– Извини. Прямо не знаю, что на меня нашло.
Она и впрямь не знала. Только что они пили пришпоренный вискачом кофе, как вдруг – бац! – взрыв, и губы ее уже сомкнулись на его губах, и она уже стонет страстью в его нутро, точно вдувает соло на саксофоне.
– Это я с тобой еще не дрался, – сказал Сомик. – Спешить нам некуда.
– Правда?
– Ну дак. Только теперь тебе мне за проезд платить придется. Ты с меня блюза так согнала, что, наверно, уже никогда не вернется. Меня с работы выгонят.
Эстелль перевела взгляд на Сомика, ухмылявшегося в тусклом оранжевом свете, и сама ухмыльнулась. И тут поняла: свечей они зажечь не успели, а оранжевых лампочек у нее отродясь не было. Свет они умудрились погасить в неразберихе между кухней и спальней – стаскивая друг с друга одежду и хватая за разные части тела. Оранжевый отблеск падал из окна в ногах кровати.
Эстелль привстала:
– В городе пожар.
– Тут у меня – тоже, – ответил Сомик.
Она прикрылась простыней:
– Надо же что-то делать.
– Есть у меня одна мыслишка. – Он подвигал паучьими пальцами, и о пожаре она забыла.
– Уже?
– Мне тоже кажется – рановато, девочка, да только я уже старый, и этот раз может запросто оказаться последним.
– Веселенькая мысль.
– Я же блюзмен.
– Это уж точно, – отозвалась она, перекатилась на него, да так и осталась до самого рассвета, подскакивая вверх и проваливаясь вниз.

ДЕВЯТЬ
Когда Мики Плоцник по кличке “Коллекционер” вкатился в город и увидел, что заправка “Тексако” взорвалась, оставив после себя обугленный круг радиусом двести ярдов, он понял, что день предстоит великолепный. Жалко, конечно, что ларек с бургерами тоже зацепило – острой картошки ему будет не хватать, – но эй, не каждый день ведь увидишь угольки такого памятника истории и культуры, как “Тексако”. Пламя уже почти погасили, но несколько пожарников по-прежнему рылись в пепелище. Коллекционер на ходу сделал им ручкой. Те помахали в ответ довольно сдержанно, поскольку репутация Коллекционера неслась перед ним как на крыльях, и пожарники немножко нервничали.
Настал тот день, думал Мики. “Тексако” – знамение, звезда в небесах над мечтой всей его жизни. Сегодня он застанет Молли Мичон голой – а когда вернется с доказательством, репутация его раздуется до мифических пропорций. Он хлопнул по одноразовой камере в переднем кармане своей фуфайки с капюшоном. О да, еще какие доказательства. Ему поверят – и почтительно склонятся перед ним.
В этот период жизни Коллекционера, конечно, больше интересовали взрывы заправочных станций, чем голые женщины. Ему исполнилось всего десять лет, и пройдет еще года два прежде, чем его внимание переключится на девчонок. Фрейду так и не удалось выделить период в развитии человека, который можно определить как “пиротехническая одержимость”, – но это лишь потому, что в Вену XIX века не завезли достаточной партии одноразовых зажигалок. А десятилетние мальчишки постоянно взрывают всякую дрянь. Сегодня же Мики охватило небывалое новое чувство – он не мог подобрать ему слова, но если б смог, то слово было бы – “блуд”. Рассекая на роликах по городу, швыряя “Лос-Анджелес Таймс” в кусты и канавы контор вдоль Кипарисовой улицы, он чувствовал у себя в трусиках напряг, которых до сих пор связывал только с необходимостью пустить утром ревущую струю. Сегодня же он означал потребность увидеть Чокнутую Тетку в раздетом виде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70