Мы с сестрой восторженно перебирали эти немыслимые сокровища, пока папа с мамой в последний раз проверяли, все ли сделано перед отъездом (сообщили ли почтальону, чтобы он не приносил нам газеты, и все такое). Все аккуратно пристегивались ремнями безопасности.
— Ну что, готовы? — спрашивал папа у нас с сестрой, как будто если бы мы вдруг сказали, что нет, не готовы, то поездка бы не состоялась.
— Готовы, — первой всегда отвечала Джулия, потому что она была старше.
— Готовы, — подтверждала и я.
Папа медленно выводил машину со двора, задним ходом. Нам с сестрой поручали следить за дорогой — нет ли машин. Это было ответственное поручение, и мы с Джулией ужасно гордились, что нам доверяют в таком важном деле.
Отец дожидался, пока не пройдут все машины, и выруливал к дальней обочине. Там он притормаживал, выкручивал руль, а потом резко давил на газ, обозначая тем самым, что пришло время для приключений и мы отправляемся в путь.
В этих поездах было что-то глубоко первобытное: все семейство снимается с места, подобно древним кочевникам, и отправляется в путь, и берет с собой все, что нужно, чтобы утолить голод и жажду, залечить раны и развеять скуку.
Папа, однако, не успевал переключиться даже на третью передачу, потому что отель «Приют для усталого путника», где мы проводили все наши семейные отпуска, располагался всего в трехстах ярдах от нашего дома. Когда мы с Джулией были совсем маленькие, мы не ездили отдыхать, потому что у родителей не было денег, а потом папу повысили до начальника отдела, и мы стали раз в год ездить в отпуск, но всегда — только в «Приют для усталого путника».
Мама была не в восторге (ее совершенно не радовало, что отель был на той же улице, что и наш дом), но нам с Джулией было вообще все равно, куда ехать, а отец не хотел даже слышать ни о чем другом.
Его доводы в пользу «Приюта» были, как я понимаю уже теперь, вполне обоснованными и разумными, пусть даже и не вполне убедительными: зачем тратить деньги и время на поездки куда-нибудь далеко? По три-четыре часа не вылезать из машины; мучительно высматривать место на трассе, где можно остановиться, чтобы выйти пописать; ругаться, куда надо было сворачивать, — кому от этого радость? Тем более в «Приюте для усталого путника» меню в ресторане написано на родном английском, и для общения с персоналом не надо преодолевать никаких лингвистических барьеров. Следует также учесть и такое немалое преимущество: если вдруг выяснится, что ты что-то забыл, или тебе захочется посмотреть, нет ли писем, можно спокойно дойти до дома — а если ты отдыхаешь на море или где-нибудь за границей, такого удобства уже не будет. А так мы можем поехать в отпуск и при этом по-прежнему видеться со своими друзьями.
Папа рассуждал так: отпуск придумали для того, чтобы человек мог на время забыть про ответственность. Сбросить тяжкое бремя повседневных обязанностей. Маме не надо готовить, ему не надо вставать чуть свет и идти на работу. Нам с Джулией не надо застилать по утрам постель. В отпуске все развлекаются и предаются безделью. В отпуске можно лениться. А «Приют для усталого путника» — это очень хороший отель для семейного отдыха. Вообще-то это был самый обыкновенный отель. Особняк, перестроенный под гостиницу. Без каких-то особых роскошеств. Но там были два игровых автомата, поле для мини-гольфа, бадминтонный корт (хотя и заросший высокой травой) и крошечный бассейн. Для девчонки двенадцати лет это был полный восторг с замиранием сердца. Почти такой же восторг, как от мальчиков. От которых я тоже млела. В двенадцать лет.
С общением там было туго. Отель был маленький; в основном там останавливались скромные бизнесмены средней руки и подавленные разведенные дядьки, прибитые скоропостижным разводом. Но что-то там все-таки происходило. Например, я познакомилась с мальчиком из Египта. Его звали Мохаммед. «В Египте всех зовут Мохаммедами», — бурчал он сердито. Мохаммед был старше меня на два года, и ему нравилась Джулия. Он тоже нравился Джулии, и поэтому она упорно не обращала на него внимания. Так что мы с Мохаммедом активно общались, а Джулия тихо бесилась поодаль, вне пределов видимости.
Мохаммед все подбивал меня сыграть с ним в шахматы на раздевание, и в конце концов я согласилась. Уже теперь я понимаю, что он выбрал шахматы, чтобы исключить элемент случайности, который всегда неизменно присутствует в стрип-покере. Мохаммед был уверен, что выиграет, потому что он старше, а я — девчонка. В шахматах я — полный ноль и играла до этого, может быть, пару раз, но я побила Мохаммеда пять раз подряд; он так разъярился, что своротил писсуар в мужском туалете и перестал со мной разговаривать.
Мама мечтала поехать куда-нибудь за границу и упорно держалась за эту мечту. Она даже ходила на курсы испанского, целых два года, в надежде использовать необходимость попрактиковаться в разговорной речи в качестве инструмента для грязного шантажа. Отец согласился поехать в Испанию, если мама сумеет объясниться с официантом в местном испанском ресторане. Мама провалила экзамен. Уже потом, много лет спустя, папа признался: «И неудивительно, что тот официант не понял ее испанского. Он же был турок».
Папа просто не видел смысла куда-то ездить. Он был за границей всего один раз. Мамины родители подарили им два билета на паром во Францию. Паром прибыл в Булонь, и отец чуть ли не силой заставил маму вписаться в ближайшую от порта гостиницу, где они провели выходные, обедая в ближайшем ресторане, выпивая в ближайшем баре и делая покупки в ближайшем магазине. На обратном пути был туман и волны, и, глядя с палубы парома на беспокойную воду, папа заметил:
— Вот он, волнующийся океан.
— Это не океан, — поправил его кто-то из команды.
— Что ж я, по-вашему, не отличу, где океан, а где нет? — искренне оскорбился папа.
А через девять месяцев у родителей появилась я, и меня окрестили Оушен. Океан. Так что мне довелось побывать за границей, во Франции, еще в совсем-совсем раннем возрасте, только я ничего не видела и не могу ничего рассказать. Потому что не помню.
Да
Я говорила, что никогда не была за границей — до Барселоны. Но вообще-то была.
Я только не знаю, можно ли это назвать «была».
Скорее это была попытка побывать за границей. Попытка, причем неудачная. Я всегда потешалась над папиной замкнутостью и ограниченностью кругозора, но однажды мне вдруг пришло в голову, что мне уже восемнадцать, а я еще ни разу не выезжала за пределы родной Британии. Я поспешно купила билет на паром до Булони — с мыслью навестить друзей, которые отдыхали в кемпинге в Дордони. Была я во Франции или нет — вопрос спорный. Я была на спасательной шлюпке с одним обаятельным парнем из дьюти-фри, после чего возвратилась с ним в Фолкстон, где провела незабываемую неделю в его крошечной съемной комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Ну что, готовы? — спрашивал папа у нас с сестрой, как будто если бы мы вдруг сказали, что нет, не готовы, то поездка бы не состоялась.
— Готовы, — первой всегда отвечала Джулия, потому что она была старше.
— Готовы, — подтверждала и я.
Папа медленно выводил машину со двора, задним ходом. Нам с сестрой поручали следить за дорогой — нет ли машин. Это было ответственное поручение, и мы с Джулией ужасно гордились, что нам доверяют в таком важном деле.
Отец дожидался, пока не пройдут все машины, и выруливал к дальней обочине. Там он притормаживал, выкручивал руль, а потом резко давил на газ, обозначая тем самым, что пришло время для приключений и мы отправляемся в путь.
В этих поездах было что-то глубоко первобытное: все семейство снимается с места, подобно древним кочевникам, и отправляется в путь, и берет с собой все, что нужно, чтобы утолить голод и жажду, залечить раны и развеять скуку.
Папа, однако, не успевал переключиться даже на третью передачу, потому что отель «Приют для усталого путника», где мы проводили все наши семейные отпуска, располагался всего в трехстах ярдах от нашего дома. Когда мы с Джулией были совсем маленькие, мы не ездили отдыхать, потому что у родителей не было денег, а потом папу повысили до начальника отдела, и мы стали раз в год ездить в отпуск, но всегда — только в «Приют для усталого путника».
Мама была не в восторге (ее совершенно не радовало, что отель был на той же улице, что и наш дом), но нам с Джулией было вообще все равно, куда ехать, а отец не хотел даже слышать ни о чем другом.
Его доводы в пользу «Приюта» были, как я понимаю уже теперь, вполне обоснованными и разумными, пусть даже и не вполне убедительными: зачем тратить деньги и время на поездки куда-нибудь далеко? По три-четыре часа не вылезать из машины; мучительно высматривать место на трассе, где можно остановиться, чтобы выйти пописать; ругаться, куда надо было сворачивать, — кому от этого радость? Тем более в «Приюте для усталого путника» меню в ресторане написано на родном английском, и для общения с персоналом не надо преодолевать никаких лингвистических барьеров. Следует также учесть и такое немалое преимущество: если вдруг выяснится, что ты что-то забыл, или тебе захочется посмотреть, нет ли писем, можно спокойно дойти до дома — а если ты отдыхаешь на море или где-нибудь за границей, такого удобства уже не будет. А так мы можем поехать в отпуск и при этом по-прежнему видеться со своими друзьями.
Папа рассуждал так: отпуск придумали для того, чтобы человек мог на время забыть про ответственность. Сбросить тяжкое бремя повседневных обязанностей. Маме не надо готовить, ему не надо вставать чуть свет и идти на работу. Нам с Джулией не надо застилать по утрам постель. В отпуске все развлекаются и предаются безделью. В отпуске можно лениться. А «Приют для усталого путника» — это очень хороший отель для семейного отдыха. Вообще-то это был самый обыкновенный отель. Особняк, перестроенный под гостиницу. Без каких-то особых роскошеств. Но там были два игровых автомата, поле для мини-гольфа, бадминтонный корт (хотя и заросший высокой травой) и крошечный бассейн. Для девчонки двенадцати лет это был полный восторг с замиранием сердца. Почти такой же восторг, как от мальчиков. От которых я тоже млела. В двенадцать лет.
С общением там было туго. Отель был маленький; в основном там останавливались скромные бизнесмены средней руки и подавленные разведенные дядьки, прибитые скоропостижным разводом. Но что-то там все-таки происходило. Например, я познакомилась с мальчиком из Египта. Его звали Мохаммед. «В Египте всех зовут Мохаммедами», — бурчал он сердито. Мохаммед был старше меня на два года, и ему нравилась Джулия. Он тоже нравился Джулии, и поэтому она упорно не обращала на него внимания. Так что мы с Мохаммедом активно общались, а Джулия тихо бесилась поодаль, вне пределов видимости.
Мохаммед все подбивал меня сыграть с ним в шахматы на раздевание, и в конце концов я согласилась. Уже теперь я понимаю, что он выбрал шахматы, чтобы исключить элемент случайности, который всегда неизменно присутствует в стрип-покере. Мохаммед был уверен, что выиграет, потому что он старше, а я — девчонка. В шахматах я — полный ноль и играла до этого, может быть, пару раз, но я побила Мохаммеда пять раз подряд; он так разъярился, что своротил писсуар в мужском туалете и перестал со мной разговаривать.
Мама мечтала поехать куда-нибудь за границу и упорно держалась за эту мечту. Она даже ходила на курсы испанского, целых два года, в надежде использовать необходимость попрактиковаться в разговорной речи в качестве инструмента для грязного шантажа. Отец согласился поехать в Испанию, если мама сумеет объясниться с официантом в местном испанском ресторане. Мама провалила экзамен. Уже потом, много лет спустя, папа признался: «И неудивительно, что тот официант не понял ее испанского. Он же был турок».
Папа просто не видел смысла куда-то ездить. Он был за границей всего один раз. Мамины родители подарили им два билета на паром во Францию. Паром прибыл в Булонь, и отец чуть ли не силой заставил маму вписаться в ближайшую от порта гостиницу, где они провели выходные, обедая в ближайшем ресторане, выпивая в ближайшем баре и делая покупки в ближайшем магазине. На обратном пути был туман и волны, и, глядя с палубы парома на беспокойную воду, папа заметил:
— Вот он, волнующийся океан.
— Это не океан, — поправил его кто-то из команды.
— Что ж я, по-вашему, не отличу, где океан, а где нет? — искренне оскорбился папа.
А через девять месяцев у родителей появилась я, и меня окрестили Оушен. Океан. Так что мне довелось побывать за границей, во Франции, еще в совсем-совсем раннем возрасте, только я ничего не видела и не могу ничего рассказать. Потому что не помню.
Да
Я говорила, что никогда не была за границей — до Барселоны. Но вообще-то была.
Я только не знаю, можно ли это назвать «была».
Скорее это была попытка побывать за границей. Попытка, причем неудачная. Я всегда потешалась над папиной замкнутостью и ограниченностью кругозора, но однажды мне вдруг пришло в голову, что мне уже восемнадцать, а я еще ни разу не выезжала за пределы родной Британии. Я поспешно купила билет на паром до Булони — с мыслью навестить друзей, которые отдыхали в кемпинге в Дордони. Была я во Франции или нет — вопрос спорный. Я была на спасательной шлюпке с одним обаятельным парнем из дьюти-фри, после чего возвратилась с ним в Фолкстон, где провела незабываемую неделю в его крошечной съемной комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81