Мне становится скучно, и я уже собираюсь отключаться, и тут австралиец предлагает, чтобы каждый из присутствующих рассказал о своем самом плохом поступке. Я почему-то не сомневаюсь, что он и раньше проделывал этот фокус, но мне интересно послушать, что будет дальше. Однако после двух-трех достаточно блеклых рассказов о человеческой низости я все-таки отключаюсь и иду заварить себе чай.
Подключаюсь позднее. Теперь там у них появился какой-то француз. Я могла бы поклясться, что это Влан. Волос чуть меньше, жирку чуть больше. Но все то же неиссякаемое бахвальство. Его история, как и история Оска, связана с невоздержанностью и расточительством.
— Эту историю мне рассказал один парень, бездомный. Однажды он шел по улице, весь такой бедный-несчастный, как вдруг рядом остановилась машина, и водитель бросил ему конверт. «Это тебе», — сказал он и уехал. Этот парень, который бездомный, отнесся к конверту весьма подозрительно, потому что бездомных обычно не любят, и открыл его осторожно, ожидая какой-нибудь гадости. Но нет. В конверте были деньги. Много денег. Годовая зарплата рабочего. На эти деньги он мог бы купить себе новую одежду, снять квартиру на год и весь год нормально питаться. Но что он сделал? Вечером в пятницу он вселился в самый дорогой отель и принялся опустошать мини-бар. До утра понедельника, когда он выписался из отеля, он успел оприходовать всех горничных и двух блондинок-латвиек из скорой секс-помощи. В связи с чем возникает вопрос; что это было — chef-d'oeuvre [шедевр, образцовое произведение (фр.)] школы непробиваемого раздолбайства или великий carpe diem [лови момент, лови день; пользуйся моментом; не теряй возможность (лат.) Выражение принадлежит Горацию, «Оды».].
Мнения были самые разные, но в основном все сошлись на том, что этому парню следовало проявить благоразумие и предусмотрительно разделить деньги: половину — на радости жизни, половину — на хлеб насущный. Одни обозвал его полным придурком, а охотник за пигмеями-невидимками высказался в том смысле, что человек вправе потратить деньги, на что ему хочется.
Но, разумеется, француза не интересовало чье-либо мнение.
— Нет, вы все не правы. Ответ будет такой: мы не знаем.
— Подожди, — говорит Одли и обращается к австралийцу: — Ты еще не рассказал о своем самом плохом поступке.
Почему я не удивлена?
— Ну хорошо, — говорит австралиец. — До этого вечера мой самый-самый плохой поступок — как я заставил одну девчонку надеть на голову бумажный мешок, прежде чем я ее трахнул. Не знаю, как вас, а меня красивые женщины не привлекают. Я люблю настоящих уродин. На других у меня не встает. Чтобы у меня встало, девчонка должна быть такой кикиморой, чтобы я сразу сказал себе: «Блин, у тебя же не встанет на эту страшилу», — и вот тогда я возбуждаюсь. В общем, я подцепил эту моржиху, и ей ужасно хотелось потрахаться, и мне тоже, честно сказать, но мне хотелось убедиться, что она готова на все, лишь бы ей засадили, и я ей сказал, что я ее трахну, только если она наденет на голову бумажный мешок.
Он врет. Это не самый плохой из его поступков.
Он делал вещи гораздо хуже.
— Ты сказал «до этого вечера». А что было сегодня вечером?
— Пока еще не было, но сейчас будет, — говорит австралиец, достает пистолет и пихает его Одли в рот. — Мой самый-самый плохой поступок — как я пристрелил человека по имени Одли.
Он выжидает пару секунд, потом вынимает пистолет изо рта Одли, убирает его в карман и смеется. Я жду, что Одли его ударит.
Когда Одли уходит, австралиец кричит ему вслед:
— Ты что, шуток не понимаешь?
Одли выходит в ночь. Качество картинки — на удивление хорошее, особенно если учесть, что при дневном свете все обычно расплывается.
— Ты в порядке?
— Ага, — отвечает Одли, но как-то неубедительно. Я ничем не могу помочь, но я решаю остаться с ним.
Он идет обратно в отель, и я вновь вижу тот памятник и говорю — больше для поддержания разговора:
— Не видишь, чей это памятник?
— Нет, — говорит Одли, — слишком темно.
— Ладно, бог с ним, — говорю. — Сегодня ты хорошо справился. Сейчас я уже отключаюсь.
— Да, — говорит Одли. — Сегодня я сделал все правильно. Я давно уже никого не бил в баре. В последний раз, когда я кого-то бил, все получилось неправильно.
— А что было?
— Я сидел в пабе, упиваясь жалостью к себе. Работы у меня не было, подруги — тоже, мне было пакостно и одиноко, и я думал об одной девочке… мы с ней в школе учились… очень красивая была девочка, и я так никогда и не решился пригласить на свидание. Такая красивая девочка есть в каждой школе. Я промучился несколько лет и все никак не решался к ней подойти, и вот однажды, после уроков, она пошла домой той же дорогой, какой обычно ходил я. На улице не было никого: подходи, приглашай — никто не мешает. И я подошел. И пригласил. Вернее, хотел пригласить. Я открыл рот, но у меня вдруг пропал голос. Она прошла мимо, а я так и остался стоять с открытым ртом. На следующий день я попробовал еще раз. Опять открыл рот, и опять — ничего. Я не трясся, не нервничал, мы с ней душевно так поболтали, но каждый раз, когда я пытался пригласить ее на свидание, у меня пропадал голос. Вот так оно и не склалось.
— В общем, сижу я в пабе, и мне себя жалко, и тут вижу этого дядьку… банкир, наверное, какой-нибудь. В дорогом стильном костюме. Сидит, смеется с двумя девицами и все поглядывает на меня. Наверное, думает: вот типичный законченный неудачник со своей полупинтой. Я смотрю на него в упор, но он отводит глаза. Я сижу, тихо злюсь. Думаю про себя: вот ведь козел в дорогом костюмчике, да еще двух девиц подцепил. В общем, встаю и иду к нему. Ну не могу я спокойно пить пиво, когда этот урод на меня так смотрит. Стыдно признаться, но я начал с этой сверхостроумной фразы: «Ну и чего ты таращишься?», — прежде чем выдать ему люлей. Помню, разбил ему нос и губу.
— Как-то ты слишком уж остро отреагировал.
— Да, я и сам это понял, когда он пробулькал, глотая кровь: «Одли, это ты?» Оказалось, что это брат той красивой девочки. Он тоже был безработным, а костюм взял на время у друга, чтобы пойти на собеседование по работе, а эти две девочки поили его пивом, чтобы немного его подбодрить, потому что его девушка его бросила. Он смотрел на меня, потому что он вроде как меня узнал, но не был уверен, что это я. И еще он сказал, что его сестра, та красивая девочка, спрашивала обо мне буквально на днях.
— Наверное, он после этого не захотел с тобой разговаривать.
— Вовсе нет. И это хуже всего. Он даже не злился. «Ладно, Одли, такое может случиться с каждым». У него все лицо было в крови, костюм безнадежно испорчен. А я получил приглашение в гости, на ужин. К этой самой красивой девочке. «Ты не волнуйся, Одли. Я ей скажу, что меня попытались ограбить, а ты меня спас».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Подключаюсь позднее. Теперь там у них появился какой-то француз. Я могла бы поклясться, что это Влан. Волос чуть меньше, жирку чуть больше. Но все то же неиссякаемое бахвальство. Его история, как и история Оска, связана с невоздержанностью и расточительством.
— Эту историю мне рассказал один парень, бездомный. Однажды он шел по улице, весь такой бедный-несчастный, как вдруг рядом остановилась машина, и водитель бросил ему конверт. «Это тебе», — сказал он и уехал. Этот парень, который бездомный, отнесся к конверту весьма подозрительно, потому что бездомных обычно не любят, и открыл его осторожно, ожидая какой-нибудь гадости. Но нет. В конверте были деньги. Много денег. Годовая зарплата рабочего. На эти деньги он мог бы купить себе новую одежду, снять квартиру на год и весь год нормально питаться. Но что он сделал? Вечером в пятницу он вселился в самый дорогой отель и принялся опустошать мини-бар. До утра понедельника, когда он выписался из отеля, он успел оприходовать всех горничных и двух блондинок-латвиек из скорой секс-помощи. В связи с чем возникает вопрос; что это было — chef-d'oeuvre [шедевр, образцовое произведение (фр.)] школы непробиваемого раздолбайства или великий carpe diem [лови момент, лови день; пользуйся моментом; не теряй возможность (лат.) Выражение принадлежит Горацию, «Оды».].
Мнения были самые разные, но в основном все сошлись на том, что этому парню следовало проявить благоразумие и предусмотрительно разделить деньги: половину — на радости жизни, половину — на хлеб насущный. Одни обозвал его полным придурком, а охотник за пигмеями-невидимками высказался в том смысле, что человек вправе потратить деньги, на что ему хочется.
Но, разумеется, француза не интересовало чье-либо мнение.
— Нет, вы все не правы. Ответ будет такой: мы не знаем.
— Подожди, — говорит Одли и обращается к австралийцу: — Ты еще не рассказал о своем самом плохом поступке.
Почему я не удивлена?
— Ну хорошо, — говорит австралиец. — До этого вечера мой самый-самый плохой поступок — как я заставил одну девчонку надеть на голову бумажный мешок, прежде чем я ее трахнул. Не знаю, как вас, а меня красивые женщины не привлекают. Я люблю настоящих уродин. На других у меня не встает. Чтобы у меня встало, девчонка должна быть такой кикиморой, чтобы я сразу сказал себе: «Блин, у тебя же не встанет на эту страшилу», — и вот тогда я возбуждаюсь. В общем, я подцепил эту моржиху, и ей ужасно хотелось потрахаться, и мне тоже, честно сказать, но мне хотелось убедиться, что она готова на все, лишь бы ей засадили, и я ей сказал, что я ее трахну, только если она наденет на голову бумажный мешок.
Он врет. Это не самый плохой из его поступков.
Он делал вещи гораздо хуже.
— Ты сказал «до этого вечера». А что было сегодня вечером?
— Пока еще не было, но сейчас будет, — говорит австралиец, достает пистолет и пихает его Одли в рот. — Мой самый-самый плохой поступок — как я пристрелил человека по имени Одли.
Он выжидает пару секунд, потом вынимает пистолет изо рта Одли, убирает его в карман и смеется. Я жду, что Одли его ударит.
Когда Одли уходит, австралиец кричит ему вслед:
— Ты что, шуток не понимаешь?
Одли выходит в ночь. Качество картинки — на удивление хорошее, особенно если учесть, что при дневном свете все обычно расплывается.
— Ты в порядке?
— Ага, — отвечает Одли, но как-то неубедительно. Я ничем не могу помочь, но я решаю остаться с ним.
Он идет обратно в отель, и я вновь вижу тот памятник и говорю — больше для поддержания разговора:
— Не видишь, чей это памятник?
— Нет, — говорит Одли, — слишком темно.
— Ладно, бог с ним, — говорю. — Сегодня ты хорошо справился. Сейчас я уже отключаюсь.
— Да, — говорит Одли. — Сегодня я сделал все правильно. Я давно уже никого не бил в баре. В последний раз, когда я кого-то бил, все получилось неправильно.
— А что было?
— Я сидел в пабе, упиваясь жалостью к себе. Работы у меня не было, подруги — тоже, мне было пакостно и одиноко, и я думал об одной девочке… мы с ней в школе учились… очень красивая была девочка, и я так никогда и не решился пригласить на свидание. Такая красивая девочка есть в каждой школе. Я промучился несколько лет и все никак не решался к ней подойти, и вот однажды, после уроков, она пошла домой той же дорогой, какой обычно ходил я. На улице не было никого: подходи, приглашай — никто не мешает. И я подошел. И пригласил. Вернее, хотел пригласить. Я открыл рот, но у меня вдруг пропал голос. Она прошла мимо, а я так и остался стоять с открытым ртом. На следующий день я попробовал еще раз. Опять открыл рот, и опять — ничего. Я не трясся, не нервничал, мы с ней душевно так поболтали, но каждый раз, когда я пытался пригласить ее на свидание, у меня пропадал голос. Вот так оно и не склалось.
— В общем, сижу я в пабе, и мне себя жалко, и тут вижу этого дядьку… банкир, наверное, какой-нибудь. В дорогом стильном костюме. Сидит, смеется с двумя девицами и все поглядывает на меня. Наверное, думает: вот типичный законченный неудачник со своей полупинтой. Я смотрю на него в упор, но он отводит глаза. Я сижу, тихо злюсь. Думаю про себя: вот ведь козел в дорогом костюмчике, да еще двух девиц подцепил. В общем, встаю и иду к нему. Ну не могу я спокойно пить пиво, когда этот урод на меня так смотрит. Стыдно признаться, но я начал с этой сверхостроумной фразы: «Ну и чего ты таращишься?», — прежде чем выдать ему люлей. Помню, разбил ему нос и губу.
— Как-то ты слишком уж остро отреагировал.
— Да, я и сам это понял, когда он пробулькал, глотая кровь: «Одли, это ты?» Оказалось, что это брат той красивой девочки. Он тоже был безработным, а костюм взял на время у друга, чтобы пойти на собеседование по работе, а эти две девочки поили его пивом, чтобы немного его подбодрить, потому что его девушка его бросила. Он смотрел на меня, потому что он вроде как меня узнал, но не был уверен, что это я. И еще он сказал, что его сестра, та красивая девочка, спрашивала обо мне буквально на днях.
— Наверное, он после этого не захотел с тобой разговаривать.
— Вовсе нет. И это хуже всего. Он даже не злился. «Ладно, Одли, такое может случиться с каждым». У него все лицо было в крови, костюм безнадежно испорчен. А я получил приглашение в гости, на ужин. К этой самой красивой девочке. «Ты не волнуйся, Одли. Я ей скажу, что меня попытались ограбить, а ты меня спас».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81