С этого момента он — нелюдь, и подлежит ликвидации. Так что передо мной лежит непочатый край работы».
Три экрана, развернутых по дуге на моем рабочем месте, синхронно демонстрировали онлайновые записи камер наблюдения со всех шести контрольных пунктов комплекса Lacrimosa за последние сорок часов. По оперативной информации от инсайдера, одно из главных действующих лиц Объединенной Корпоративной Службы Безопасности — недавно созданного, но очень эффективного органа, объединившего усилия охранок восьми разных компаний — владельцев комплексов, собралось посетить упомянутое производство. Так что теперь предстояло это лицо срочно отследить, а потом не менее срочно подготовить и осуществить его физическое уничтожение. В результате того, что за последние шесть суток я спал, в общей сложности, не более десяти часов, перед глазами проплывали некие стеклистые сущности — творения высокого давления в глазном дне. От чая тошнило, есть не хотелось, душ — несбыточная мечта. Главный стратег Симмонс, вцепившийся, как клещ, в абсолютно непроверенную информацию, жаждал результатов. Любой, самый осторожный намек на то, что может быть, информатор не точен, натыкался на крики о том, что аналитики разучились работать, потеряли нюх, и пора их всех списывать в ряды террористов-смертников. Вот и приходилось искать черную кошку в ящике Гейзенберга, мать его…
Неожиданно плотный поток лиц на всех экранах прервался, трансляция остановилась, и на ее месте появилось продублированное на каждом мониторе сообщение: «Младшему стратегу Клирику немедленно прибыть в кают-компанию». На скромной диспетчерской станции, повешенной в астероидном поясе, находилось не так много свободного пространства, чтобы обеспечить комфорт всей группе Главного стратега, работающей под видом диспетчеров. Единственным помещением, где могло поместиться больше одного человека за раз, была кают-компания, да еще каюта Симмонса, но использовать ее для дружеского общения в голову как-то не приходило. Более того, возникало желание держаться от нее подальше, так, на всякий случай. Я с вздохом послал подтверждение вызова, отключил рабочую поверхность, и, заглянув в крохотный санузел, отлил, заодно побрызгав себе на лицо водой, стараясь привести себя в норму. Заперев и опечатав каюту, я направился в кают-компанию. Там сидел какой-то человек, отвернувшись от входа, и перелистывая один из валяющихся обычно на столе журналов гиперссылок. Услышав шорох слайдера двери, он повернулся лицом ко мне, и наши взгляды встретились.
Часть 2
Глава 1
Клим
— Ну хоть бы скорее ты уж уехал, идиота кусок! Люди как люди, а этот всё с книжками сидит! Вот к чему моё доброе сердце привело, нужно было сжечь эту бесовщину, пока маленьким был! Всё жалела тебя, всё берегла, не давала отцу в поле брать… Вырастила на свою голову, дождёшься от тебя благодарности… — не переставая причитать визгливым голосом мать швыряла передо мной на стол тарелки с едой.
Я старался мысленно отгородиться от её воплей, но получалось, несмотря на многолетнюю практику, очень плохо. Мать обладала голосом, который с лёгкостью проникал сквозь любые барьеры и мог воскресить мёртвого. Ну ничего, это последний мой обед дома, последний домашний скандал, последнее головокружение от сдерживаемой ярости. Отвечать матери не следовало — это её распаляло ещё больше, и она просто теряла над собой контроль, её, что называется, несло. Так что я молча и быстро ел, чтобы покончить с этой пыткой и уехать из этого дома навсегда.
Вообще-то, можно было уйти и не позавтракав, тем более, что отец не захотел даже и проститься, но денег на еду у меня не было совсем, а в Академии если вечером покормят на борту челнока, то хорошо. Но, скорее всего, никто новобранцев кормить и не будет, это, строго говоря, ещё и не Академия, так, призывной пункт и транспорт.
— Вся надежда на Стася, младшенького нашего, вот помощник отцу растёт, радость на старости лет… И в поле, и на конюшне, всегда с отцом, всё делает, никакой работы не боится… А как комбайн водит — все девки сбегаются смотреть. Не то, что ты, ломоть отрезанный, всё бы как отлынить думаешь, чуть что, сразу к учителю этому бежишь. Вот уж отец бы ему руки вырвал, да кто ж знал, что из комиссованных он! Отец неделю лечился, а потом ещё и штраф платить судья заставил. А по мне, так и сто лет нам этот учитель здесь, дармоед, палец о палец не ударил…
Я прекрасно знал, о ком говорит мать. Если бы не пан Вышински или Олесь, как он просил его называть, ковырять бы мне в носу на пару со Стасем, да крутить коровам хвосты до конца моих дней. Перспектива более чем неприятная.
Кто знает, какая комбинация генов привела к тому, что на захудалой сельскохозяйственной планете, причём, в самом глухом её уголке, родился человек, на дух не переносивший сельские реалии? С раннего детства я задавал вопросы, от которых отец приходил в изумление и отвечал коротко — подзатыльником. Это если был трезв. А если успел приложиться к бутылке, то и чем-то потяжелее, что имелось под рукой. Как-то раз, получив, как обычно, по голове, я выбрался из дома и побрёл по улице, незаметно оказавшись возле школы. Здесь мне всегда было спокойно. Другие дети считали школу ненужной, утомительной и унизительной обязанностью, а мне было интересно учиться.
Особенно я любил библиотеку. Столько книг, и каждая страница просит, чтобы её перевернули, обещая какие-то новые открытия. Добраться до книг было непросто. Местные подростки видели в бумажных томиках только удобные источники халявной бумаги для самокруток и других, ещё более прозаических целей, поэтому выдавали книги под строгим контролем и выносить из школы запрещали. За потерю или порчу наказывали жестоко. Мне поблажек делать не собирались, поскольку учителя в массе своей не сильно отличались от деревенских мужиков по уровню развития и мыслить дальше своих чётко очерченных обязанностей не собирались. На моё счастье меня заметил пан Вышински. Он быстро оценил мою сообразительность и способность быстро усваивать новые сведения. Так что с восьми лет я получил в свой распоряжение огромное — как мне казалось тогда — количество всевозможных книг. Читал всё подряд. С одинаковой лёгкостью и интересом я проглатывал и учебник физики, которую, кстати, пан Вышински преподавал, и историю о трёх охранниках из президенской гвардии… Мне нравилось всё.
Когда я подошёл к школе, пан Вышински как раз работал на крыше здания, перекладывал съехавшую черепицу. Он только что забрался наверх и принялся снимать керамические пластины ряд за рядом, складывая их в стопку. Завидев меня, он поднялся на ноги и приветливо махнул рукой.
— Эй, Клим, как дела?
Я неопределённо пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Три экрана, развернутых по дуге на моем рабочем месте, синхронно демонстрировали онлайновые записи камер наблюдения со всех шести контрольных пунктов комплекса Lacrimosa за последние сорок часов. По оперативной информации от инсайдера, одно из главных действующих лиц Объединенной Корпоративной Службы Безопасности — недавно созданного, но очень эффективного органа, объединившего усилия охранок восьми разных компаний — владельцев комплексов, собралось посетить упомянутое производство. Так что теперь предстояло это лицо срочно отследить, а потом не менее срочно подготовить и осуществить его физическое уничтожение. В результате того, что за последние шесть суток я спал, в общей сложности, не более десяти часов, перед глазами проплывали некие стеклистые сущности — творения высокого давления в глазном дне. От чая тошнило, есть не хотелось, душ — несбыточная мечта. Главный стратег Симмонс, вцепившийся, как клещ, в абсолютно непроверенную информацию, жаждал результатов. Любой, самый осторожный намек на то, что может быть, информатор не точен, натыкался на крики о том, что аналитики разучились работать, потеряли нюх, и пора их всех списывать в ряды террористов-смертников. Вот и приходилось искать черную кошку в ящике Гейзенберга, мать его…
Неожиданно плотный поток лиц на всех экранах прервался, трансляция остановилась, и на ее месте появилось продублированное на каждом мониторе сообщение: «Младшему стратегу Клирику немедленно прибыть в кают-компанию». На скромной диспетчерской станции, повешенной в астероидном поясе, находилось не так много свободного пространства, чтобы обеспечить комфорт всей группе Главного стратега, работающей под видом диспетчеров. Единственным помещением, где могло поместиться больше одного человека за раз, была кают-компания, да еще каюта Симмонса, но использовать ее для дружеского общения в голову как-то не приходило. Более того, возникало желание держаться от нее подальше, так, на всякий случай. Я с вздохом послал подтверждение вызова, отключил рабочую поверхность, и, заглянув в крохотный санузел, отлил, заодно побрызгав себе на лицо водой, стараясь привести себя в норму. Заперев и опечатав каюту, я направился в кают-компанию. Там сидел какой-то человек, отвернувшись от входа, и перелистывая один из валяющихся обычно на столе журналов гиперссылок. Услышав шорох слайдера двери, он повернулся лицом ко мне, и наши взгляды встретились.
Часть 2
Глава 1
Клим
— Ну хоть бы скорее ты уж уехал, идиота кусок! Люди как люди, а этот всё с книжками сидит! Вот к чему моё доброе сердце привело, нужно было сжечь эту бесовщину, пока маленьким был! Всё жалела тебя, всё берегла, не давала отцу в поле брать… Вырастила на свою голову, дождёшься от тебя благодарности… — не переставая причитать визгливым голосом мать швыряла передо мной на стол тарелки с едой.
Я старался мысленно отгородиться от её воплей, но получалось, несмотря на многолетнюю практику, очень плохо. Мать обладала голосом, который с лёгкостью проникал сквозь любые барьеры и мог воскресить мёртвого. Ну ничего, это последний мой обед дома, последний домашний скандал, последнее головокружение от сдерживаемой ярости. Отвечать матери не следовало — это её распаляло ещё больше, и она просто теряла над собой контроль, её, что называется, несло. Так что я молча и быстро ел, чтобы покончить с этой пыткой и уехать из этого дома навсегда.
Вообще-то, можно было уйти и не позавтракав, тем более, что отец не захотел даже и проститься, но денег на еду у меня не было совсем, а в Академии если вечером покормят на борту челнока, то хорошо. Но, скорее всего, никто новобранцев кормить и не будет, это, строго говоря, ещё и не Академия, так, призывной пункт и транспорт.
— Вся надежда на Стася, младшенького нашего, вот помощник отцу растёт, радость на старости лет… И в поле, и на конюшне, всегда с отцом, всё делает, никакой работы не боится… А как комбайн водит — все девки сбегаются смотреть. Не то, что ты, ломоть отрезанный, всё бы как отлынить думаешь, чуть что, сразу к учителю этому бежишь. Вот уж отец бы ему руки вырвал, да кто ж знал, что из комиссованных он! Отец неделю лечился, а потом ещё и штраф платить судья заставил. А по мне, так и сто лет нам этот учитель здесь, дармоед, палец о палец не ударил…
Я прекрасно знал, о ком говорит мать. Если бы не пан Вышински или Олесь, как он просил его называть, ковырять бы мне в носу на пару со Стасем, да крутить коровам хвосты до конца моих дней. Перспектива более чем неприятная.
Кто знает, какая комбинация генов привела к тому, что на захудалой сельскохозяйственной планете, причём, в самом глухом её уголке, родился человек, на дух не переносивший сельские реалии? С раннего детства я задавал вопросы, от которых отец приходил в изумление и отвечал коротко — подзатыльником. Это если был трезв. А если успел приложиться к бутылке, то и чем-то потяжелее, что имелось под рукой. Как-то раз, получив, как обычно, по голове, я выбрался из дома и побрёл по улице, незаметно оказавшись возле школы. Здесь мне всегда было спокойно. Другие дети считали школу ненужной, утомительной и унизительной обязанностью, а мне было интересно учиться.
Особенно я любил библиотеку. Столько книг, и каждая страница просит, чтобы её перевернули, обещая какие-то новые открытия. Добраться до книг было непросто. Местные подростки видели в бумажных томиках только удобные источники халявной бумаги для самокруток и других, ещё более прозаических целей, поэтому выдавали книги под строгим контролем и выносить из школы запрещали. За потерю или порчу наказывали жестоко. Мне поблажек делать не собирались, поскольку учителя в массе своей не сильно отличались от деревенских мужиков по уровню развития и мыслить дальше своих чётко очерченных обязанностей не собирались. На моё счастье меня заметил пан Вышински. Он быстро оценил мою сообразительность и способность быстро усваивать новые сведения. Так что с восьми лет я получил в свой распоряжение огромное — как мне казалось тогда — количество всевозможных книг. Читал всё подряд. С одинаковой лёгкостью и интересом я проглатывал и учебник физики, которую, кстати, пан Вышински преподавал, и историю о трёх охранниках из президенской гвардии… Мне нравилось всё.
Когда я подошёл к школе, пан Вышински как раз работал на крыше здания, перекладывал съехавшую черепицу. Он только что забрался наверх и принялся снимать керамические пластины ряд за рядом, складывая их в стопку. Завидев меня, он поднялся на ноги и приветливо махнул рукой.
— Эй, Клим, как дела?
Я неопределённо пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100