ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Сейчас я нарисую тебе одно лицо, может быть, ты узнаешь, кто будет изображен на рисунке. К сожалению, фотографии у меня не сохранилось.
Мужчина склонился над столом, быстро нанося штрихи на лист бумаги, ручка так и летала в его руках. Прошло минут пять, и рисунок был готов. Дрогнувшей рукой незнакомец протянул мне его. Я взял лист, и всмотрелся в изображенное на нем женское лицо. Меня затрясло, и через несколько секунд я неожиданно разрыдался.
— Я не знаю, кто это, но иногда я вижу это лицо во сне, меня гладят руки этой женщины, и ласково треплют по голове, а потом прижимают к себе и она целует меня... Я вспомнил, где видел вас! Вы есть в том же сне, и она вместе с вами склоняется над моей кроватью, и вы оба смотрите на меня, и мне хорошо, как-то так хорошо, не знаю, как.
Я сбился окончательно, и разревелся во весь голос, уткнувшись в ладони. Так я и сидел, пока не услышал, как незнакомец встал со своего места, присел на корточки рядом со мной, и стал успокаивать меня, гладя своей твердой, словно стенки галереи, но почему-то при этом теплой и ласковой рукой по голове.
— Я все-таки нашел тебя, сынок. И ты меня узнал, на что я не смел надеяться.
— А кто эта женщина на рисунке, и где она?
— Это твоя мама. Ее уже нет с нами. Она отправилась в лучший мир, где каждый находит свое счастье, и ждет нас там, но мы не будем спешить. Мы с тобой, сын сделаем еще многое в этой жизни.
— Можно я оставлю рисунок себе?
— Видишь ли, это строго запрещено уставами, и нас с тобой могут сильно наказать за это. Давай поступим так — ты внимательно посмотри на этот рисунок, и никогда его не забывай. А когда тебе станет очень тяжело, то спрячься где-нибудь с бумагой и ручкой, и нарисуй его по памяти.
Он помолчал.
— Так делаю я, когда мне тяжело. И вот что — после того, как ты запомнишь каждый, самый мелкий штрих на рисунке — я его уничтожу. Таковы правила.
Через полчаса я отдал обратно листок. Тот портрет я вырезал себе в своем детском сердце, и ношу с собой всегда.
Наша с отцом встреча подходила к концу. Он смог мне сказать немногое из того, что хотел, но и услышанного хватило для появления чувства, которого лишены все, кто окружал меня. Я узнал, что на свете были и есть близкие мне люди, и теперь появилось ощущение, что мы с отцом снова найдем друг друга.
— Твой номер сейчас Т-17, и я запомню его, — сказал отец, — а если линии судьбы проявят к нам благосклонность, то во время следующей нашей встречи я назову тебя по имени, которое ты уже должен будешь получить. Я верю в тебя, как в самого себя, и хочу дать тебе только один, но важный, совет. Запомни, как бы ты хорошо не научился драться, убивать и стрелять — это тебе серьезно не поможет. Главная задача — научиться получать и правильно применять знания. Знание в книгах, в компьютерных базах. Ну и в священных Анналах, несомненно.
Отец как-то по-особому обвел взглядом поверхность стола и стены комнаты, потом продолжил:
— Стремись к этой цели. Всеми своими силами. Тебе будет проще, чем другим, наша кровь поможет тебе. Ты переживешь многих. Даст Мессия, и мы когда-нибудь пойдем вместе на одно задание. А теперь прощай, вернее, до свидания, сынок.
Он достал зажигалку, и спалил лист с рисунком своей жены и моей матери, потом приподнял меня в воздух, поцеловал, колясь щетиной, в лоб, поставил меня обратно на землю, и ушел. Спустя пару секунд из открытой двери вылезла голова Крила, и злобно прошипела:
— Что расселся, давай на выход моментально!
Когда я уже вернулся в жилую зону и укладывался на свою койку, отмалчиваясь в ответ на многочисленные вопросы своих товарищей, по всей базе разошелся низкий гул — это со стартовой площадки ушел челнок, вобравший в себя несколько групп послушников, летящих на задания. С ними же покинул базу и мой отец. Челнок, приспособленный для атмосферных полетов и подобных нагрузок, шел до орбиты, где его забирал все это время висящий на орбите в ожидании межзвездный транспорт, имеющий сотни номеров и регистрационных документов, с трансформирующейся надстройкой и фальшбортом, остающийся десятки лет неуловимым для корпораций.
Следующим вечером я благополучно загремел на соблюдение епитимьи в хозблок, где провел следующий месяц, исправно собирая по десять часов в сутки силос для пищевого катализатора, прыгая по четырехъярусным конструкциям, как заведенный. Как я и мог предположить заранее, мой отказ рассказать на исповеди, к которой рано или поздно приводился любой ученик, любые подробности моей встречи с отцом и отказ вообще от любого упоминания об этом событии, навлек на меня нешуточный гнев отца Варилы, и целую серию епитимий.
Прошло некоторое время, интерес ко всей этой истории у отца Варилы заметно угас, а мое заметно возросшее стремление к изучению святых писаний и одобренных книг заставило того сменить гнев на милость. Уже через год я находился с ним в наилучших взаимоотношениях, насколько таковые могут случиться между шестилетним мальчишкой и старым святым отцом, перемещающимся в кресле-каталке по причине отсутствия туловища ниже подреберья. Поначалу трата свободного времени на чтение и подробное запоминание велеречивых и многомудрых святых текстов не вызвала у меня большого энтузиазма, но уже очень скоро я оценил, как ценен и своевременен был совет отца.
Пройдя долгий путь по своей орбите, негостеприимный мир повернулся к обогревающему его светилу другим боком. Наступила долгая зима, и температура понизилась, заставив привыкнуть обитателей базы к постоянному холоду. Термоядерная станция, дающая тепло и энергию для всех систем, использовалась и для добычи кислорода, плавя расположенную вблизи станции жилу. Соблюдая необходимый баланс расхода энергии и в целях ее экономии, до следующего завоза расходного топлива, руководитель базы отдал распоряжение не компенсировать полностью понижение температуры окружающей среды. Теперь самым настоящим подвигом было утром вылезти из-под тонкого одеяла наружу. Бодрое утреннее занятие с пробежкой по самому длинному рукаву катакомбы, в окружении заиндевелых сводов, и последующим комплексом борьбы доводило всех до седьмого пота и заставляло разогреться, под пинками надзирателей, но надолго этого не хватало, и к середине занятий многие ученики просто дрожали от холода, не очень вникая в смысл наук. В спальных комнатах, обогреваемых чуть лучше, чем остальные помещения, в дневное время находиться запрещалось, и стали цениться епитимьи с отработкой на кухне, где можно было устроиться рядом с теплой стенкой пищевого конвертера. Хорошенько подогреться в солярии не удавалось — профилактически каждый получал в пределах сорока секунд в день, не более того. Уже не помню точно, но трое или четверо учеников в ту зиму умерло от быстротекущей пневмонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100