«А когда-то ты называл меня Акка!»
– Нет. Дни моих наставлений действительно миновали. Теперь, как мне кажется, самое большее, на что я способен, – это напоминать людям то, что они знали раньше.
– Раньше я утверждал, будто знаю много всего, но теперь мне нет до этого дела. Говори конкретнее.
– Я просто хотел вам напомнить, мой принц, что, когда мы наиболее уверены в чем-то, наиболее велика вероятность ошибиться.
Пройас угрожающе улыбнулся.
– Ага… Ты, значит, решил бросить вызов моей вере.
– Нет, не бросить вызов – лишь слегка умерить ваш пыл.
– Умерить, значит. Ты хочешь, чтобы я сызнова принялся задавать вопросы, обдумывать пугающие «вероятности». И что же это за пугающие вероятности? Скажи мне, будь любезен!
Теперь принц не скрывал иронии, и она больно ранила.
– Скажи мне, Ахкеймион, насколько я нынче глуп?
В этот момент Ахкеймион осознал, до какой степени немощен теперь Завет. Они сделались не просто нелепыми – избитыми, привычными и нудными. Можно ли заставить, чтобы тебе поверили, когда находишься в такой пропасти?
– Возможно, Священная война – не то, чем она кажется, – сказал Ахкеймион.
– Ах, не то, чем она кажется! – воскликнул Пройас, изображая изумление – упрек наставнику, который совершил непоправимый промах. – Для императора Священная война – извращенный способ восстановить свою империю. Для некоторых моих соратников это корыстное орудие богатства и славы. Для Элеазара и Багряных Шпилей это средство для достижения некой таинственной цели. А для некоторых других просто дешевый способ искупить безрассудно потраченную жизнь. Так значит, Священная война – не то, чем кажется? Не было такой ночи, Ахкеймион, когда я не молился, чтобы ты оказался прав!
Наследный принц подался вперед и налил себе чашу вина. Ни Ахкеймиону, ни Ксинему он вина не предложил.
– Но молитв недостаточно, верно? – продолжал Пройас. – Что-то непременно случается, какое-нибудь предательство или мелкая подлость, и сердце мое восклицает: «Да тьфу на них всех! Будь они прокляты!» И знаешь, Ахкеймион, именно вероятность спасает меня, не дает мне бросить все это. «А что, если?» – спрашиваю я себя. Что, если эта Священная война на самом деле божественна, является благом сама по себе?
На этих последних словах у него перехватило дыхание, как будто никакого дыхания не хватало, чтобы их произнести. «Что, если…»
– Неужели так трудно – верить? Неужели это настолько невозможно – чтобы, невзирая на людей и на их скотские устремления, одна-единственная вещь, Священная война, была благой сама по себе? Если это невозможно, Ахкеймион, если в моей жизни так же мало смысла, как и в твоей…
– Нет, – ответил Ахкеймион, не в силах сдержать собственный гнев, – в этом нет ничего невозможного.
Жалобная ярость в глазах Пройаса затухла, размякла от чувства вины.
– Извини, бывший наставник. Я не хотел… Он прервался, чтобы глотнуть еще вина.
– Быть может, сейчас не самое подходящее время, чтобы трепаться о твоих вероятностях, Ахкеймион. Боюсь, Господь испытывает меня.
– Почему? Что случилось?
О Пройас взглянул на Ксинема. Взгляд был озабоченный. – Произошло убийство невинных людей, – сказал он. – Галеотские отряды под началом Коифуса Саубона вырезали жителей целой деревни близ Пасны.
Ахкеймион вспомнил, что Пасна – это небольшой городок милях в сорока вверх по реке Фай, славящийся своими оливковыми рощами.
– Майтанет знает об этом?
Пройас скривился.
– Узнает.
И внезапно Ахкеймион все понял.
– Ты поступаешь вопреки его приказу. Майтанет запретил подобные вылазки!
Ахкеймион с трудом скрывал свое ликование. Если Пройас решился поступить наперекор своему шрайе…
– Мне не нравится, как ты себя ведешь! – отрезал Пройас – Какое тебе дело…
Тут он осекся, как будто его тоже вдруг осенило.
– Это и есть та вероятность, которую ты предлагаешь мне рассмотреть? – осведомился он. В голосе его звучали изумление и гнев. – Что Майтанет… – Он внезапно угрюмо расхохотался. – Что Майтанет в сговоре с Консультом?
– Всего лишь вероятность, как я уже сказал, – ответил Ахкеймион ровным тоном.
– Ахкеймион, я не стану тебя оскорблять. Мне известна миссия Завета. Мне известны одинокие кошмары твоих ночей. Вы все живете внутри тех мифов, которые мы позабыли еще в детстве. Как можно не уважать такое? Однако не путай те разногласия, которые могли возникнуть у меня с Майтанетом, и почтение и преданность, которые я питаю к Святейшему Шрайе. То, что ты говоришь – «вероятность», которую ты мне предлагаешь рассмотреть, – это богохульство. Понимаешь?
– Понимаю. Более чем.
– Есть ли у тебя что-то большее? Что-то помимо твоих кошмаров?
У Ахкеймиона было что-то большее, потому что у него было нечто меньшее. У него был Инрау. Он облизнул губы.
– В Сумне убит наш агент… – он сглотнул, – мой агент.
– Приставленный, несомненно, шпионить за Майтанетом…
Пройас вздохнул, печально покачал головой, как бы заставляя себя произнести жестокие слова.
– Скажи мне, Ахкеймион, какая кара назначена соглядатаям в Тысяче Храмов?
Колдун моргнул.
– Смерть.
– И что? – взорвался Пройас. – И с этим ты явился ко мне? Одного из твоих шпионов казнили – за шпионаж! – и из-за этого ты заподозрил, будто Майтанет – величайший шрайя за много поколений! – в сговоре с Консультом? Только на этом основании? Поверь мне, адепт, если с агентом Завета что-то случается, это вовсе не означает…
– Дело не только в этом! – возразил Ахкеймион.
– Ну-ка, ну-ка! А в чем еще? Какой-нибудь пьяница нашептал тебе какую-то жуткую байку?
– В тот день в Сумне, когда я видел, как ты целовал колено Майтанета…
– Слушай, вот про это не надо, ладно? Ты просто не понимаешь, насколько неуместно…
– Он увидел меня, Пройас! Он узнал во мне колдуна!
Пройас умолк – но ненадолго.
– И ты думаешь, я этого не знаю? Я там был, Акка! Ну да, он, как и другие великие шрайи, обладает даром видеть Немногих. И что с того?
Ахкеймион был ошарашен. Он не нашелся, что ответить.
– И что с того? – повторил Пройас. – Это означает лишь, что он в отличие от тебя избрал путь праведности, не так ли?
– Но…
– Что – «но»?
– Сны… Они так усилились в последнее время.
– А-а, снова о кошмарах…
– Что-то происходит, Пройас. Я это знаю. Я чувствую!
Пройас фыркнул.
– Вот мы и дошли до главной помехи, верно, Ахкеймион?
Ахкеймион мог лишь растерянно смотреть на него. Было что-то еще, что-то, о чем он позабыл… И когда он успел сделаться таким старым дураком?
– Помехи? – выдавил он. – Какие помехи?
– Разницы между тем, что ты знаешь, и тем, что чувствуешь. Между знанием и верой.
Пройас схватил свою чашу и осушил ее залпом, словно наказывая вино.
– Знаешь, я помню, как спросил тебя про Бога, много лет тому назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165