Бадир осмысливал это. Охват и глубина информированности бен Аврена были легендарными. Даже эмир не знал всех ее источников.
— И что ты об этом думаешь?
— Ничего хорошего, мой повелитель, по правде говоря.
— Мы послали наши дары в пустыню в этом году?
— Конечно, господин.
Бадир поднял свой стакан и сделал глоток. Потом его губы снова дрогнули в той же насмешливой улыбке.
— С того самого времени, когда мы начинали, мы не были уверены ни в чем хорошем, правда? Долгий путь мы прошли, друг мой.
— Он еще не завершен.
— Но конец уже близок? — Голос эмира звучал мягко. Визирь мрачно покачал головой.
— Нет, если это будет зависеть от меня.
Бадир кивнул, расслабился в своем кресле, прихлебывая хорошее вино.
— Будет так, как угодно звездам. А пока что нам делать с этими… львами в городе в такое время года?
— Думаю, пошлем их подальше.
— Зимой? Куда?
— Есть у меня одна идея.
Эмир расхохотался.
— У тебя всегда есть идея.
Они улыбнулись друг другу. Эмир Бадир поднял свой бокал и молча отсалютовал визирю. Мазур встал и поклонился, поставив свой бокал с вином.
— Я вас покидаю, — сказал он. — Доброй ночи, мой повелитель. Пускай звезды и дух Ашара хранят вас до наступления рассвета.
— А твои луны пусть сделают для тебя светлее тьму, друг мой.
Визирь еще раз поклонился и вышел. Ближайший из слуг закрыл за ним дверь. Однако эмир Рагозы не сразу лег в постель. Он долго неподвижно сидел в своем кресле.
Он думал о том, как погибают правители, как приходит к ним слава, задерживается ненадолго, а потом уходит. «Как это доброе вино, — подумал он. — Подарок от Аммара ибн Хайрана, который убил собственного повелителя совсем недавно». Что оставляет после себя правитель? Что оставляет после себя любой человек? И его мысли вернулись по кругу к тем стихам, которые они услышали после ужина, непринужденно раскинувшись на ложах в пиршественном зале, через который струился усмиренный поток, тихим журчанием создающий фон для произнесенных слов.
Пусть этой ночью услышим мы голос печали.
Пусть лунам сегодня печаль дает имена.
Пусть голубой луне будет имя «Потеря»,
А белой имя — «Воспоминанье».
Пусть серые тучи закроют сияющий свет
Звезд в вышине и сомкнутся над тем водопоем,
Куда приходил он, чтоб жажду свою утолить,
Где собираются ныне прочие звери помельче
Без трепета — Лев никогда не придет…
Эмир Рагозы Бадир неторопливо вылил в бокал последние капли сладкого светлого вина и залпом выпил.
Не только эмир бодрствовал в этот миг во дворце Рагозы, несмотря на день и вечер, слишком насыщенные событиями даже для человека, привычного к подобным вещам.
Охваченный физической усталостью и внутренней тревогой, господин Аммар ибн Хайран в конце концов покинул элегантные комнаты, отведенные ему на эту ночь, и вышел на улицу, когда давно уже стемнело.
Ночные стражники у выхода из дворца знали его. Кажется, его уже все знают. Ничего необычного в этом не было. Такому человеку, как он, необходимо маскироваться, чтобы остаться неузнанным в Аль-Рассане. В волнении и тревоге стражники предложили ему факел и сопровождение. Он вежливо отказался и от того, и от другого. Для защиты он взял с собой меч, который и показал им. И пошутил над самим собой; они с готовностью посмеялись. После схватки на арене едва ли стоило сомневаться в его способности защитить себя. Один из стражников, набравшись храбрости, так и сказал. Ибн Хайран дал ему серебряную монету, а потом с улыбкой протянул по монете двум другим. Они чуть не сбили друг друга с ног, бросившись открывать ему двери.
Он вышел из дворца. Поверх одежды он завернулся в плащ, отороченный мехом. На его пальцах снова были кольца. Больше нет смысла маскироваться под слугу. Это сослужило свою службу по дороге сюда, в постоялых дворах между Картадой и Рагозой. Они отправились в путешествие, имея при себе царские сокровища в виде драгоценных камней в двух сундуках, которые он позволил Забире взять с собой; Альмалик много лет осыпал щедрыми дарами любимую женщину. Поэтому было необходимо на пути сюда выглядеть беспечными и не слишком важными персонами. Теперь необходимость в этом отпала.
Аммар подумал о том, где сегодня проведет ночь Забира, потом отбросил эту мысль прочь как недостойную. Она очень скоро возьмет здесь кого-нибудь в плен — эмира, визиря, возможно, обоих, — но пока еще рано. Сегодня ночью она будет со своими сыновьями. С юными принцами. Фигурами на доске в новой, крупной игре. Так было решено на совещании перед схваткой на арене. Он начал понимать во время той короткой дискуссии, насколько хитер Мазур бен Аврен. Почему Бадир пошел на такой большой риск, чтобы удержать возле себя визиря-киндата. Конечно, он слышал о его репутации. Однажды у них состоялась официальная встреча. Обменивались письмами на протяжении многих лет, умными стихами. А теперь он по-настоящему познакомился с этим человеком. Еще один, иной вызов. Есть о чем поразмыслить. Воистину это был очень насыщенный день.
После наступления темноты в Рагозе похолодало, близился конец осени, дул ветер. Он приветствовал этот холод. Ему хотелось одиночества и звездного света, этого холодного ветра с озера. Ноги вели его туда, мимо закрытых ставнями лавок, потом мимо складов, и, миновав их, в одиночестве и тишине, он вышел на длинный причал у края воды. И там наконец остановился, глубоко вдыхая ночной воздух.
Звезды над его головой сияли очень ярко, и луны тоже. Он видел, что стены города уходят в воду, как две руки, почти соединяются и обнимают гавань. При лунном свете он видел одномачтовые рыбацкие баркасы, маленькие и большие прогулочные суда, подпрыгивающие вверх-вниз на темной, неспокойной воде озера. Слышал плеск волн и шум прибоя. Вода. Что там было насчет воды? Он знал ответ.
Его народ явился из пустыни. Из края подвижных, непостоянных дюн, песчаных бурь и грубых, бесплодных, изрезанных ущельями гор. Из края, где вечно дул ветер, где его порывы ничто не могло сдержать и остановить. Где солнце убивало, а ночные звезды обещали жизнь, воздух для дыхания, ветерок, чтобы успокоить обжигающую лихорадку дня. Где вода была — чем? Мечтой, молитвой, благословением бога в самом чистом виде.
Сам он не помнил подобных мест, разве что эти воспоминания пришли в мир вместе с ним. Наследственная память племени, с которой рождались ашариты, которая их определяла. Аммуз и Сорийя, земли его родины, жили в его душе. Пустыни. Более обширные пески, чем даже пески Маджрити. Маджрити он тоже никогда не видел. Он родился в Алхаисе, здесь, в Аль-Рассане, в доме, где било три фонтана. И, несмотря на это, его тянуло к воде, когда ему было плохо, когда он нуждался в утешении. Вдали от пустыни, пустыня помещалась внутри него, как рана или тяжелый груз, как помещалась внутри всех них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160