Но желание его почти осуществилось – с маленькой поправкикой. Он попал в ОМСБОН – Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения.
Серегина научили подрывному делу и еще многому, что необходимо уметь диверсанту, действующему в глубоком вражеском тылу. Потом, в начале 1943-го, их сбросили на парашютах в одном из районов Правобережной Украины, и полтора года Анатолий ходил по тылам оккупантов, рвал рельсы, бензосклады, минировал шоссейные дороги. Всякое бывало – и бои в окружении, и ночные налеты на железнодорожные станции, и быстрые отходы перед подавляющими силами карателей, когда невозможно даже схоронить убитых друзей. Анатолия ранило три раза, но ему везло – пули попадали в ноги, и только в мягкие ткани. Его наградили орденом Славы III и II степени и медалью «За отвагу».
В декабре 1945-го его демобилизовали, как имеющего три легких ранения, и он уехал в Сибирь, домой, к отцу с матерью. До осени 46-го отдыхал (вернее, заново проходил десятилетку – по учебникам, по школьным своим тетрадям), а осенью поступил на юридический факультет Московского университета – приняли его вне конкурса, демобилизованным тогда установили льготы. С этого момента биография его во многом напоминает биографию майора Баскова, но с учетом семнадцатилетней разницы в возрасте…
Так что, можно сказать, не совсем случайно судьба свела их в аэропорту Домодедово, где майор Басков встречал полковника Серегина.
Как они условились накануне по телефону, майор ждал Серегина в комнате милиции.
Когда поздоровались и назвали себя по фамилии, Басков, увидев, что Серегин держит в руке довольно тощий портфель, несколько удивленно спросил:
– Вы вот так, налегке, товарищ полковник?
– Меня зовут Анатолий Иванович, – улыбнувшись, сказал Серегин. Ему хотелось сразу задать нужный тон, показать, что он тут не начальник, а товарищ Баскову. – Я ненадолго.
– Извините, Анатолий Иванович, я подумал: если ваши предположения окажутся верными… Ну, насчет пострадавшего… с черепахой…
– Тогда я вам действительно буду полезен, тогда придется задержаться… Ну да ничего. – Он похлопал по портфелю. – Пара белья и рубаха у меня есть. А костюм, как видите, новый, чувствую себя в нем, как пес в наморднике.
Баскову сделалось легко с этим незнакомым человеком, старше его и летами и званием.
– В таком случае прошу, Анатолий Иванович. – Басков толкнул дверь, пропуская Серегина впереди себя, и они пошли к ожидавшей их машине.
Шагая сбоку и чуть позади, Басков оглядел полковника, который, видно, и вправду испытывал неуютность в своем необношенном, с иголочки, синем костюме. Он был на полголовы выше Баскова и немного грузноват; волосы, еще густые, из-за седины были цвета перца с солью; лицо странно не гармонировало с фигурой – при такой комплекции, кажется, полагались бы круглые твердые щеки и мясистый подбородок, а меж тем лицо у Серегина было сухое.
В общем, внешность полковника по первому впечатлению внушала Баскову симпатию. А главное – ему понравилось, как это он сказал своим глуховатым, низким баритоном про пса в наморднике…
– Вы чего это меня сопровождаете? – добродушно-насмешливо сказал Серегин. – Я же не знаю, куда идти.
– Еще раз извините, Анатолий Иванович. – Басков зашагал вровень.
– Вас как зовут?
– Алексей.
– А по батюшке?
– Можно без батюшки.
– Ну быть посему, так удобнее.
Басков подумал, что ведет себя с этим симпатичным полковником примерно так, как Марат с ним, Ба-сковым, но не почувствовал при этом укола своему самолюбию. Он и переднюю дверцу машины открыл перед Серегиным с удовольствием. Но Серегин, поздоровавшись с шофером, сказал:
– Давайте на заднее… Попросторнее…
Машина выскочила на шоссе и покатила к Москве.
– Номер в гостинице вам забронирован, – сказал Басков.
– Где?
– «Будапешт».
– Это хорошо… Недалеко… – Серегин имел в виду, что недалеко от Петровки, 38. – Живал там…
– Значит, сейчас прямо туда, а завтра, – начал было Басков, но Серегин мягко перебил его:
– А что мне там делать? Сколько сейчас по-московски?
– Ровно пятнадцать.
– Вот видите, я на запад летел, четыре часа выгадал. Надо употребить их на пользу. – Он показал Баскову свои наручные часы, на которых часовая стрелка упиралась в цифру семь, – Кстати, переведем-ка их.
– Но вам отдохнуть не мешает. Серегин провел тыльной стороной руки по подбородку.
– Не устал… А вот щетинку срубить действительно не мешает. Я ведь брился, если по-московски, в три часа ночи, а по-нашему в семь утра.
Басков предложил:
– Знаете что, Анатолий Иванович, поедемте ко мне. Сын на даче, жена на работе. Побреетесь, перекусим малость, машина нас подождет…
Серегин согласился:
– Ну что ж, годится.
– На Новослободскую, Юра, – сказал Басков шоферу.
Басков понял, что с полковником Серегиным ему работать будет легко и просто.
… На бритье и обед ушло полчаса.
– Ну пора зарплату отрабатывать, – сказал Серегин, вставая из-за стола. Спасибо за хлеб-соль.
– С чего начнем?
Серегин кивнул на груду тарелок в раковине.
– Посуду помыть надо.
– Жена управится.
Серегин серьезно посмотрел на Баскова.
– Я хотел бы взглянуть на пострадавшего.
– Там ведь, Анатолий Иванович, лицо – в крошку.
– Имею в виду наколку…
Без четверти шесть они, одетые в белое (даже ноги в белых полотняных бахилах), вошли в палату, где лежал пострадавший. Нет, лежал – сказано неправильно. Он был подвешен в воздухе на некоем, подобии гамака, растянутого между четырьмя никелированными металлическими стойками. Обритый череп блестел, как старый пожелтевший бильярдный шар. Укрытое до пояса простыней тело с обнаженным торсом было обвито разноцветными эластичными трубками, тонкими, как телефонный провод, и толщиной в мизинец. Трубки и трубочки змеились от ног из-под простыни, от рук, лежавших вдоль тела. Три трубочки, короткие, как стержень шариковой ручки, торчали из того запекшегося месива, которое должно было называть лицом, – две на месте ноздрей и одна на месте рта. В изножье стоял пульт, напоминавший приборную панель автомобиля, на нем горели красные, желтые, зеленые глазки индикаторов. В углу, подобный торпеде, тяжко утвердился голубой баллон с кислородом. Пахло лекарствами и чуть ощутимо кровью.
В общем, зрелище было не для слабонервных. Но те, кто пришел сюда сейчас, видали, увы, и не такое. Они были невозмутимы.
Серегин обернулся к сопровождавшему их доктору и тихо, словно боясь разбудить спящего, спросил:
– Можно мне поглядеть?.. Левую руку…
– Больше всего мы боимся инфекции, – так же тихо ответил доктор. – Но вы почти стерильны… Только недолго…
Серегин приблизился к гамаку, присел на корточки и посмотрел на запястье левой руки казавшегося бездыханным человека – он лежал левым боком к вошедшим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Серегина научили подрывному делу и еще многому, что необходимо уметь диверсанту, действующему в глубоком вражеском тылу. Потом, в начале 1943-го, их сбросили на парашютах в одном из районов Правобережной Украины, и полтора года Анатолий ходил по тылам оккупантов, рвал рельсы, бензосклады, минировал шоссейные дороги. Всякое бывало – и бои в окружении, и ночные налеты на железнодорожные станции, и быстрые отходы перед подавляющими силами карателей, когда невозможно даже схоронить убитых друзей. Анатолия ранило три раза, но ему везло – пули попадали в ноги, и только в мягкие ткани. Его наградили орденом Славы III и II степени и медалью «За отвагу».
В декабре 1945-го его демобилизовали, как имеющего три легких ранения, и он уехал в Сибирь, домой, к отцу с матерью. До осени 46-го отдыхал (вернее, заново проходил десятилетку – по учебникам, по школьным своим тетрадям), а осенью поступил на юридический факультет Московского университета – приняли его вне конкурса, демобилизованным тогда установили льготы. С этого момента биография его во многом напоминает биографию майора Баскова, но с учетом семнадцатилетней разницы в возрасте…
Так что, можно сказать, не совсем случайно судьба свела их в аэропорту Домодедово, где майор Басков встречал полковника Серегина.
Как они условились накануне по телефону, майор ждал Серегина в комнате милиции.
Когда поздоровались и назвали себя по фамилии, Басков, увидев, что Серегин держит в руке довольно тощий портфель, несколько удивленно спросил:
– Вы вот так, налегке, товарищ полковник?
– Меня зовут Анатолий Иванович, – улыбнувшись, сказал Серегин. Ему хотелось сразу задать нужный тон, показать, что он тут не начальник, а товарищ Баскову. – Я ненадолго.
– Извините, Анатолий Иванович, я подумал: если ваши предположения окажутся верными… Ну, насчет пострадавшего… с черепахой…
– Тогда я вам действительно буду полезен, тогда придется задержаться… Ну да ничего. – Он похлопал по портфелю. – Пара белья и рубаха у меня есть. А костюм, как видите, новый, чувствую себя в нем, как пес в наморднике.
Баскову сделалось легко с этим незнакомым человеком, старше его и летами и званием.
– В таком случае прошу, Анатолий Иванович. – Басков толкнул дверь, пропуская Серегина впереди себя, и они пошли к ожидавшей их машине.
Шагая сбоку и чуть позади, Басков оглядел полковника, который, видно, и вправду испытывал неуютность в своем необношенном, с иголочки, синем костюме. Он был на полголовы выше Баскова и немного грузноват; волосы, еще густые, из-за седины были цвета перца с солью; лицо странно не гармонировало с фигурой – при такой комплекции, кажется, полагались бы круглые твердые щеки и мясистый подбородок, а меж тем лицо у Серегина было сухое.
В общем, внешность полковника по первому впечатлению внушала Баскову симпатию. А главное – ему понравилось, как это он сказал своим глуховатым, низким баритоном про пса в наморднике…
– Вы чего это меня сопровождаете? – добродушно-насмешливо сказал Серегин. – Я же не знаю, куда идти.
– Еще раз извините, Анатолий Иванович. – Басков зашагал вровень.
– Вас как зовут?
– Алексей.
– А по батюшке?
– Можно без батюшки.
– Ну быть посему, так удобнее.
Басков подумал, что ведет себя с этим симпатичным полковником примерно так, как Марат с ним, Ба-сковым, но не почувствовал при этом укола своему самолюбию. Он и переднюю дверцу машины открыл перед Серегиным с удовольствием. Но Серегин, поздоровавшись с шофером, сказал:
– Давайте на заднее… Попросторнее…
Машина выскочила на шоссе и покатила к Москве.
– Номер в гостинице вам забронирован, – сказал Басков.
– Где?
– «Будапешт».
– Это хорошо… Недалеко… – Серегин имел в виду, что недалеко от Петровки, 38. – Живал там…
– Значит, сейчас прямо туда, а завтра, – начал было Басков, но Серегин мягко перебил его:
– А что мне там делать? Сколько сейчас по-московски?
– Ровно пятнадцать.
– Вот видите, я на запад летел, четыре часа выгадал. Надо употребить их на пользу. – Он показал Баскову свои наручные часы, на которых часовая стрелка упиралась в цифру семь, – Кстати, переведем-ка их.
– Но вам отдохнуть не мешает. Серегин провел тыльной стороной руки по подбородку.
– Не устал… А вот щетинку срубить действительно не мешает. Я ведь брился, если по-московски, в три часа ночи, а по-нашему в семь утра.
Басков предложил:
– Знаете что, Анатолий Иванович, поедемте ко мне. Сын на даче, жена на работе. Побреетесь, перекусим малость, машина нас подождет…
Серегин согласился:
– Ну что ж, годится.
– На Новослободскую, Юра, – сказал Басков шоферу.
Басков понял, что с полковником Серегиным ему работать будет легко и просто.
… На бритье и обед ушло полчаса.
– Ну пора зарплату отрабатывать, – сказал Серегин, вставая из-за стола. Спасибо за хлеб-соль.
– С чего начнем?
Серегин кивнул на груду тарелок в раковине.
– Посуду помыть надо.
– Жена управится.
Серегин серьезно посмотрел на Баскова.
– Я хотел бы взглянуть на пострадавшего.
– Там ведь, Анатолий Иванович, лицо – в крошку.
– Имею в виду наколку…
Без четверти шесть они, одетые в белое (даже ноги в белых полотняных бахилах), вошли в палату, где лежал пострадавший. Нет, лежал – сказано неправильно. Он был подвешен в воздухе на некоем, подобии гамака, растянутого между четырьмя никелированными металлическими стойками. Обритый череп блестел, как старый пожелтевший бильярдный шар. Укрытое до пояса простыней тело с обнаженным торсом было обвито разноцветными эластичными трубками, тонкими, как телефонный провод, и толщиной в мизинец. Трубки и трубочки змеились от ног из-под простыни, от рук, лежавших вдоль тела. Три трубочки, короткие, как стержень шариковой ручки, торчали из того запекшегося месива, которое должно было называть лицом, – две на месте ноздрей и одна на месте рта. В изножье стоял пульт, напоминавший приборную панель автомобиля, на нем горели красные, желтые, зеленые глазки индикаторов. В углу, подобный торпеде, тяжко утвердился голубой баллон с кислородом. Пахло лекарствами и чуть ощутимо кровью.
В общем, зрелище было не для слабонервных. Но те, кто пришел сюда сейчас, видали, увы, и не такое. Они были невозмутимы.
Серегин обернулся к сопровождавшему их доктору и тихо, словно боясь разбудить спящего, спросил:
– Можно мне поглядеть?.. Левую руку…
– Больше всего мы боимся инфекции, – так же тихо ответил доктор. – Но вы почти стерильны… Только недолго…
Серегин приблизился к гамаку, присел на корточки и посмотрел на запястье левой руки казавшегося бездыханным человека – он лежал левым боком к вошедшим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51