– А ты? Ты ходила в колледж?
– Да.
– А чем сейчас занимаешься?
Я опасалась, что, скажи я ему, что охочусь за сбежавшими преступниками, он меня пристрелит.
– Всем понемногу, – сказала я.
– Такое выпендрежное образование – и всем понемногу?
– Вы говорите точно как моя мать.
– Твоя мать наверняка расстраивается.
Эти слова вызвали у меня улыбку. Он меня немного пугал, но, с другой стороны, был мне симпатичен. Напоминал моего дядюшку Панки.
– Вы знаете, кто убил Гомера?
– Гомер сам себя прикончил.
– Я читала в газетах, что они так и не нашли пистолет, так что речь не может идти о самоубийстве.
– Есть много способов убить себя. Мой сын был глуп и алчен.
– Гм... вы ведь его не убивали, так?
– Я был в Греции, когда его прикончили.
Мы встретились глазами. Оба понимали, что это не ответ на вопрос. Рамос мог приказать убить сына.
Я отвезла его назад в Диль и остановилась на соседней улице в одном квартале от розового дома.
– Каждый раз, когда захочешь заработать двадцать баксов, покажись на углу, – сказал Рамос.
Я улыбнулась. Я не брала у него деньги и, возможно, больше не приеду.
– Ладно, – ответила я, – буду иметь в виду. Посматривайте в окно.
Я рванула с места сразу же, как он вышел из машины. Не хотела, чтобы парни в костюмах меня заметили. Через десять минут зазвонил телефон.
– Короткая поездка, – заметил Рейнджер.
– Он пьет, курит и возвращается домой.
– Что-нибудь узнала?
– Думаю, он слегка не в себе.
– Таков консенсус.
Иногда Рейнджер говорит так, будто жизнь свою провел на улице, а иногда его речь напоминает жаргон биржевика. Рикардо Карлос Манозо, таинственный человек.
– Как ты думаешь, Рамос не мог убить своего собственного сына?
– Он на такое способен.
– Он сказал, Гомер погиб, потому что был глуп и алчен. Ты знал Гомера. Он действительно был глуп и жаден?
– Гомер был самым слабым из всех сыновей. Всегда пытался выбрать путь полегче. Но иногда на легком пути возникают проблемы.
– Какие именно?
– Гомер мог проиграть сотню тысяч и затем искать более легкий способ добыть деньги, например, угнать грузовик или заняться наркотиками. В результате он наступал на чьи-то ноги среди гангстеров или имел дело с полицией, так что Ганнибалу приходилось платить за него залог.
Это заставило меня призадуматься: что делал Рейнджер у Гомера в ту ночь, когда его убили? Спрашивать бесполезно.
– Пока, детка, – сказал Рейнджер. И пропал.
* * *
Я приехала домой как раз вовремя для того, чтобы успеть погулять с Бобом и принять душ. Я провела дополнительные полчаса за укладкой волос, стараясь, чтобы у них был такой естественный вид, будто я к ним и не притрагивалась, а так, безо всяких усилий, выгляжу потрясающе. Кощунство, конечно, при такой сексуальной прическе иметь такой прыщ на подбородке, так что я его давила-давила, пока он не лопнул. Осталась лишь большая кровоточащая дырка. Черт! Я приложила к ранке туалетную бумагу, чтобы остановить кровотечение, и принялась краситься. Нацепила на себя черные обтягивающие штаны и красный свитер с широким воротом. Сняла туалетную бумагу с подбородка и отошла на шаг, чтобы полюбоваться результатом. Мешки под глазами почти исчезли, а ранка на подбородке перестала кровоточить. В модели на глянцевую обложку не годится, но в полутьме вполне сойдет.
Я услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и мимо ванной в спальню прошмыгнула бабуля.
– Нет, это вождение – полный кайф, – поделилась бабушка. – Не знаю, о чем я думала все эти годы, живя без прав. Я утром поучилась, а потом приехала Мелвина и отвезла меня к магазину, где мы катались и катались кругами. У меня здорово получалось, честно. Кроме одного раза, когда я слишком резко затормозила и Мелвина потянула спину.
Зазвенел дверной звонок, я открыла дверь и увидела на пороге пыхтящего Майрона Ландовски. Он всегда напоминал мне черепаху – лысая, в рыжих пятнах голова вытянута вперед, плечи обвисли, брюки доходят почти до подмышек.
– Говорю вам, если они не наладят лифт, я съеду, – сказал он. – Я живу здесь двадцать четыре года, но уеду, если придется. Эта старуха Бестлер въезжает туда на своей каталке, а когда выезжает, нажимает на кнопку «задержать». Миллион раз видел, как она это делает. Пятнадцать минут выбирается из лифта, а потом забывает отпустить кнопку. И что тогда делать тем, кто живет на третьем этаже? Мне пришлось спуститься по лестнице.
– Хотите стакан воды?
– А выпить ничего нет?
– Нет.
– Тогда не стоит беспокоиться. – Он огляделся. – Я пришел к вашей бабушке. Мы собираемся с ней на ужин.
– Она одевается. Выйдет через минуту.
Послышался стук в дверь, и появился Морелли. Сначала посмотрел на меня. Потом на Майрона.
– У нас сегодня двойное свидание, – объяснила я. – Это приятель бабушки, Майрон Ландовски.
– Извините меня, пожалуйста, – сказал Морелли, вытаскивая меня в холл.
– Мне все равно необходимо сесть, – заявил Ландовски. – И так пришлось спускаться по лестнице.
Морелли прикрыл дверь, прижал меня к стене и поцеловал. Когда он закончил, я опустила глаза и оглядела себя, чтобы убедиться, что я все еще одета.
– Bay! – произнесла я.
Он коснулся губами моего уха.
– Если ты не выпроводишь этих стариков из квартиры, со мной случится самовозгорание.
Я вполне его понимала. Я самовозгорелась утром в душе, но большого облегчения не испытала.
Бабуля открыла дверь и высунула голову.
– А я уж подумала, что вы нас бросили.
* * *
Пришлось взять «Бьюик», потому что в машину Морелли мы бы не поместились. Морелли сел за руль, Боб рядом, а я у окна. Бабушка и Майрон сидели сзади, что-то взахлеб обсуждая.
– Есть новости по убийству Рамоса? – спросила я Морелли.
– Ничего нового. Барнес по-прежнему уверен, что это дело рук Рейнджера.
– Никаких других подозреваемых?
– Подозреваемых хватит, чтобы заполнить стадион. Вот только улик против них нет.
– А как насчет семьи?
Морелли резко повернулся ко мне.
– А что семья?
– Их не подозревают?
– Наряду со всеми остальными из трех графств.
Когда мы подъехали, мама стояла в дверях. Странно было видеть ее там одну. Последние пару лет рядом всегда стояла бабушка. Мать и дочь, поменявшиеся ролями – бабушка охотно отказалась от родительских обязанностей, которые мрачно взвалила на свои плечи моя мать, пытаясь найти место для старухи, неожиданно превратившейся в странный гибрид терпеливой матери и бунтующей дочери. Отец сидел в гостиной, не желая во всем этом участвовать.
– Надо же, – заметила бабушка, – по эту сторону двери все выглядит иначе.
Боб пулей выскочил из машины, почувствовав запах жареного мяса, доносящийся с кухни.
Майрон передвигался медленнее.
– Ничего себе у вас машина, – заметил он. – Настоящая красотка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Да.
– А чем сейчас занимаешься?
Я опасалась, что, скажи я ему, что охочусь за сбежавшими преступниками, он меня пристрелит.
– Всем понемногу, – сказала я.
– Такое выпендрежное образование – и всем понемногу?
– Вы говорите точно как моя мать.
– Твоя мать наверняка расстраивается.
Эти слова вызвали у меня улыбку. Он меня немного пугал, но, с другой стороны, был мне симпатичен. Напоминал моего дядюшку Панки.
– Вы знаете, кто убил Гомера?
– Гомер сам себя прикончил.
– Я читала в газетах, что они так и не нашли пистолет, так что речь не может идти о самоубийстве.
– Есть много способов убить себя. Мой сын был глуп и алчен.
– Гм... вы ведь его не убивали, так?
– Я был в Греции, когда его прикончили.
Мы встретились глазами. Оба понимали, что это не ответ на вопрос. Рамос мог приказать убить сына.
Я отвезла его назад в Диль и остановилась на соседней улице в одном квартале от розового дома.
– Каждый раз, когда захочешь заработать двадцать баксов, покажись на углу, – сказал Рамос.
Я улыбнулась. Я не брала у него деньги и, возможно, больше не приеду.
– Ладно, – ответила я, – буду иметь в виду. Посматривайте в окно.
Я рванула с места сразу же, как он вышел из машины. Не хотела, чтобы парни в костюмах меня заметили. Через десять минут зазвонил телефон.
– Короткая поездка, – заметил Рейнджер.
– Он пьет, курит и возвращается домой.
– Что-нибудь узнала?
– Думаю, он слегка не в себе.
– Таков консенсус.
Иногда Рейнджер говорит так, будто жизнь свою провел на улице, а иногда его речь напоминает жаргон биржевика. Рикардо Карлос Манозо, таинственный человек.
– Как ты думаешь, Рамос не мог убить своего собственного сына?
– Он на такое способен.
– Он сказал, Гомер погиб, потому что был глуп и алчен. Ты знал Гомера. Он действительно был глуп и жаден?
– Гомер был самым слабым из всех сыновей. Всегда пытался выбрать путь полегче. Но иногда на легком пути возникают проблемы.
– Какие именно?
– Гомер мог проиграть сотню тысяч и затем искать более легкий способ добыть деньги, например, угнать грузовик или заняться наркотиками. В результате он наступал на чьи-то ноги среди гангстеров или имел дело с полицией, так что Ганнибалу приходилось платить за него залог.
Это заставило меня призадуматься: что делал Рейнджер у Гомера в ту ночь, когда его убили? Спрашивать бесполезно.
– Пока, детка, – сказал Рейнджер. И пропал.
* * *
Я приехала домой как раз вовремя для того, чтобы успеть погулять с Бобом и принять душ. Я провела дополнительные полчаса за укладкой волос, стараясь, чтобы у них был такой естественный вид, будто я к ним и не притрагивалась, а так, безо всяких усилий, выгляжу потрясающе. Кощунство, конечно, при такой сексуальной прическе иметь такой прыщ на подбородке, так что я его давила-давила, пока он не лопнул. Осталась лишь большая кровоточащая дырка. Черт! Я приложила к ранке туалетную бумагу, чтобы остановить кровотечение, и принялась краситься. Нацепила на себя черные обтягивающие штаны и красный свитер с широким воротом. Сняла туалетную бумагу с подбородка и отошла на шаг, чтобы полюбоваться результатом. Мешки под глазами почти исчезли, а ранка на подбородке перестала кровоточить. В модели на глянцевую обложку не годится, но в полутьме вполне сойдет.
Я услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и мимо ванной в спальню прошмыгнула бабуля.
– Нет, это вождение – полный кайф, – поделилась бабушка. – Не знаю, о чем я думала все эти годы, живя без прав. Я утром поучилась, а потом приехала Мелвина и отвезла меня к магазину, где мы катались и катались кругами. У меня здорово получалось, честно. Кроме одного раза, когда я слишком резко затормозила и Мелвина потянула спину.
Зазвенел дверной звонок, я открыла дверь и увидела на пороге пыхтящего Майрона Ландовски. Он всегда напоминал мне черепаху – лысая, в рыжих пятнах голова вытянута вперед, плечи обвисли, брюки доходят почти до подмышек.
– Говорю вам, если они не наладят лифт, я съеду, – сказал он. – Я живу здесь двадцать четыре года, но уеду, если придется. Эта старуха Бестлер въезжает туда на своей каталке, а когда выезжает, нажимает на кнопку «задержать». Миллион раз видел, как она это делает. Пятнадцать минут выбирается из лифта, а потом забывает отпустить кнопку. И что тогда делать тем, кто живет на третьем этаже? Мне пришлось спуститься по лестнице.
– Хотите стакан воды?
– А выпить ничего нет?
– Нет.
– Тогда не стоит беспокоиться. – Он огляделся. – Я пришел к вашей бабушке. Мы собираемся с ней на ужин.
– Она одевается. Выйдет через минуту.
Послышался стук в дверь, и появился Морелли. Сначала посмотрел на меня. Потом на Майрона.
– У нас сегодня двойное свидание, – объяснила я. – Это приятель бабушки, Майрон Ландовски.
– Извините меня, пожалуйста, – сказал Морелли, вытаскивая меня в холл.
– Мне все равно необходимо сесть, – заявил Ландовски. – И так пришлось спускаться по лестнице.
Морелли прикрыл дверь, прижал меня к стене и поцеловал. Когда он закончил, я опустила глаза и оглядела себя, чтобы убедиться, что я все еще одета.
– Bay! – произнесла я.
Он коснулся губами моего уха.
– Если ты не выпроводишь этих стариков из квартиры, со мной случится самовозгорание.
Я вполне его понимала. Я самовозгорелась утром в душе, но большого облегчения не испытала.
Бабуля открыла дверь и высунула голову.
– А я уж подумала, что вы нас бросили.
* * *
Пришлось взять «Бьюик», потому что в машину Морелли мы бы не поместились. Морелли сел за руль, Боб рядом, а я у окна. Бабушка и Майрон сидели сзади, что-то взахлеб обсуждая.
– Есть новости по убийству Рамоса? – спросила я Морелли.
– Ничего нового. Барнес по-прежнему уверен, что это дело рук Рейнджера.
– Никаких других подозреваемых?
– Подозреваемых хватит, чтобы заполнить стадион. Вот только улик против них нет.
– А как насчет семьи?
Морелли резко повернулся ко мне.
– А что семья?
– Их не подозревают?
– Наряду со всеми остальными из трех графств.
Когда мы подъехали, мама стояла в дверях. Странно было видеть ее там одну. Последние пару лет рядом всегда стояла бабушка. Мать и дочь, поменявшиеся ролями – бабушка охотно отказалась от родительских обязанностей, которые мрачно взвалила на свои плечи моя мать, пытаясь найти место для старухи, неожиданно превратившейся в странный гибрид терпеливой матери и бунтующей дочери. Отец сидел в гостиной, не желая во всем этом участвовать.
– Надо же, – заметила бабушка, – по эту сторону двери все выглядит иначе.
Боб пулей выскочил из машины, почувствовав запах жареного мяса, доносящийся с кухни.
Майрон передвигался медленнее.
– Ничего себе у вас машина, – заметил он. – Настоящая красотка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63