Разворачивая каждое сокровище, господин клал его перед девушкой на пол и просил взять его в руки, приложить к губам или бровям, поскольку ощущение от его прикосновения и запах не менее важны, чем вид. Он аккуратно заворачивал, каждый предмет перед тем, как показать следующий.
– Я редко их достаю, – сказал он с любовью в голосе. – Они обесцениваются с каждым недостойным взглядом. Снимать ткани – уже приятно. А разделить удовольствие с человеком, чей взор обогащает красоту этих шедевров, – одно из великих и редчайших наслаждений.
Каэдэ молчала, она ничего не знала о стоимости и происхождении находящихся перед ней предметов: чашка той же розово-коричневой керамики, хрупкая и прочная одновременно, нефритовая фигурка Просветленного, сидящего в цветке лотоса, золотая лакированная шкатулка, простая и в то же время замысловатая. Каэдэ просто смотрела, и ей казалось, что красивые вещи имеют глаза и наблюдают за ней.
Мамору не остался разглядывать сокровища, но спустя долгое время, а для Каэдэ время словно остановилось, он вернулся с большой плоской коробкой. Фудзивара достал картину – зимний пейзаж с двумя черными воронами на снегу на переднем плане.
– Сэссю, – прошептала Каэдэ, впервые открыв рот.
– Не совсем Сэссю, а один из его учителей, – поправил он. – Говорят, ребенок ничему не может научить родителей, но в случае с Сэссю надо признать, что ученик превзошел учителя.
– Разве не говорят, что голубизна краски глубже, чем голубизна цветка? – спросила она.
– Полагаю, вы согласны с этим высказыванием.
– Если ни ребенок, ни ученик не станет еще мудрее, то никогда ничего не изменится.
– И многие будут этим очень довольны!
– Только те, у кого есть власть, – сказала Каэдэ. – Они цепляются за свое право властвовать, а Другие смотрят на них и желают того же самого. Амбиции составляют суть всех мужчин, поэтому они жаждут перемен. Молодые свергают старых.
– А у женщин есть амбиции?
– Их никто не удосуживается спросить, – Взгляд Каэдэ вернулся к картине. – Два ворона, селезень и утка, олень и лань – их всегда рисуют вместе, всегда парами.
– Так задумано природой, – сказал Фудзивара. – Это один из пяти принципов учения Кун-Фу-цзы.
– И единственный для женщин. Он видит в нас только жен.
– Для этого женщина и предназначена.
– Разве она не может быть правителем или другом?
Каэдэ посмотрела ему в глаза.
– Вы довольно дерзки для девушки, – ответил он, едва не рассмеявшись. Каэдэ покраснела и вновь устремила взгляд на картину.
– Тераяма славится собранием работ Сэссю, – отметил Фудзивара. – Вы видели там картины?
– Да, господин Отори просил господина Такео попытаться сделать с них копии.
– Такео – его младший брат?
– Приемный сын.
Меньше всего Каэдэ хотела говорить с Фудзиварой о Такео. Она решила перевести беседу на другую тему, но в голову не приходило ни одной мысли, кроме рисунка горной пташки, который ей подарил Такео.
– Полагаю, он отомстил за Шигеру? Должно быть, Такео – отважный юноша. Сомневаюсь, что мой сын способен ради меня на подвиг.
– Такео всегда был немногословен, – произнесла Каэдэ, желая, но в то же время боясь рассказать о нем. – Внешне он не казался отважным. Любил рисовать. А оказался бесстрашным воином.
Каэдэ вдруг услышала собственный голос со стороны и резко замолчала от страха выдать себя.
– Вот как, – произнес Фудзивара и снова обернулся к картине.
– Я не имею права вмешиваться в вашу жизнь, – наконец заговорил он, переведя взгляд на Каэдэ, – но вы, конечно же, выйдете замуж за сына господина Шигеру.
– Не все так просто, – ответила она, стараясь выглядеть непринужденно. – У меня здесь земли, к тому же я претендую на поместье Маруяма. Если я оставлю владения и поеду с Отори в Хаги, то могу потерять все.
– Мне кажется, у вас немало тайн для столь юного возраста, – пробормотал он. – Надеюсь, вы когда-нибудь мне их поведаете.
Солнце опускалось за горы. Тени от огромных кедров почти дотянулись до дома.
– Вечереет, – сказал. Фудзивара. – Жаль расставаться, но я обязан отправить вас домой. Буду ждать скорого возвращения. – Он завернул картину и положил ее в коробку.
Каэдэ уловила легкий запах древесины и листьев руты, с помощью которых отгоняли насекомых.
– Сердечное спасибо, – поблагодарила она и поднялась.
В комнату молча вошел Мамору и низко поклонился проходящей мимо Каэдэ.
– Смотри на нее, Мамору, – сказал Фудзивара. – Наблюдай за тем, как она ходит, как отвечает на поклон. Сможешь повторить, будешь называться настоящим актером.
Они попрощались. Господин Фудзивара сам вывел Каэдэ на веранду, подождал, пока она сядет в паланкин, и послал в сопровождение вассалов.
– У тебя все прекрасно получилось, – отметила Шизука, когда они приехали домой. – Ты заинтриговала его.
– Фудзивара презирает меня, – возразила Каэдэ. Она до изнеможения устала от встречи.
– Он презирает женщин, но в тебе видит нечто иное.
– Нечто противоестественное.
– Может быть, – рассмеялась Шизука. – Или нечто уникальное и редкое, чего нет больше ни у кого.
5
На следующий день Фудзивара прислал ей подарки с приглашением на премьеру пьесы в полнолуние. Каэдэ развернула два кимоно: одно старинное и скромное, с искусно вышитыми фазанами и осенними травами, зеленой и золотой нитью на шелке цвета слоновой кости, другое – новое и яркое, с малиновыми и голубыми пионами на светло-розовом фоне.
Хана и Аи пришли полюбоваться на гостинцы. Господин Фудзивара прислал также еду: перепелов и свежую рыбу, хурму и бобовые пироги. Самое большое впечатление это произвело на Хану, которая, как и все, всегда ощущала легкий голод.
– Не трогай, – остановила ее Каэдэ. – У тебя грязные руки.
Девочка перепачкалась, собирая каштаны, но она крайне не любила, когда ей делают замечания. Она убрала руки за спину и сердито уставилась на старшую сестру.
– Хана, – как можно мягче произнесла Каэдэ. – Пусть Аямэ помоет тебе руки, тогда можешь поесть.
Отношения Каэдэ с младшей сестрой не ладились. Она считала, что Аямэ и Аи разбаловали Хану. Жаль, что не в ее силах убедить отца взяться за ребенка, которому нужна дисциплина. Каэдэ собиралась позаниматься с сестрой, но у нее не хватало на это времени и терпения. Долгими зимними вечерами было над чем поразмыслить.
Хана с криком побежала на кухню.
– Я прослежу, – сказала Аи.
– Она так своевольна, – пожаловалась Каэдэ Шизуке. – Красота в сочетании с упрямством принесут ей немало горя.
Шизука с усмешкой взглянула на Каэдэ, однако промолчала.
– Что ты хочешь сказать? – спросила Каэдэ.
– Девочка очень похожа на вас, госпожа, – пробормотала Шизука.
– Ты так и раньше говорила. Зато Хана счастливей меня.
Каэдэ замолчала, думая о разнице между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Я редко их достаю, – сказал он с любовью в голосе. – Они обесцениваются с каждым недостойным взглядом. Снимать ткани – уже приятно. А разделить удовольствие с человеком, чей взор обогащает красоту этих шедевров, – одно из великих и редчайших наслаждений.
Каэдэ молчала, она ничего не знала о стоимости и происхождении находящихся перед ней предметов: чашка той же розово-коричневой керамики, хрупкая и прочная одновременно, нефритовая фигурка Просветленного, сидящего в цветке лотоса, золотая лакированная шкатулка, простая и в то же время замысловатая. Каэдэ просто смотрела, и ей казалось, что красивые вещи имеют глаза и наблюдают за ней.
Мамору не остался разглядывать сокровища, но спустя долгое время, а для Каэдэ время словно остановилось, он вернулся с большой плоской коробкой. Фудзивара достал картину – зимний пейзаж с двумя черными воронами на снегу на переднем плане.
– Сэссю, – прошептала Каэдэ, впервые открыв рот.
– Не совсем Сэссю, а один из его учителей, – поправил он. – Говорят, ребенок ничему не может научить родителей, но в случае с Сэссю надо признать, что ученик превзошел учителя.
– Разве не говорят, что голубизна краски глубже, чем голубизна цветка? – спросила она.
– Полагаю, вы согласны с этим высказыванием.
– Если ни ребенок, ни ученик не станет еще мудрее, то никогда ничего не изменится.
– И многие будут этим очень довольны!
– Только те, у кого есть власть, – сказала Каэдэ. – Они цепляются за свое право властвовать, а Другие смотрят на них и желают того же самого. Амбиции составляют суть всех мужчин, поэтому они жаждут перемен. Молодые свергают старых.
– А у женщин есть амбиции?
– Их никто не удосуживается спросить, – Взгляд Каэдэ вернулся к картине. – Два ворона, селезень и утка, олень и лань – их всегда рисуют вместе, всегда парами.
– Так задумано природой, – сказал Фудзивара. – Это один из пяти принципов учения Кун-Фу-цзы.
– И единственный для женщин. Он видит в нас только жен.
– Для этого женщина и предназначена.
– Разве она не может быть правителем или другом?
Каэдэ посмотрела ему в глаза.
– Вы довольно дерзки для девушки, – ответил он, едва не рассмеявшись. Каэдэ покраснела и вновь устремила взгляд на картину.
– Тераяма славится собранием работ Сэссю, – отметил Фудзивара. – Вы видели там картины?
– Да, господин Отори просил господина Такео попытаться сделать с них копии.
– Такео – его младший брат?
– Приемный сын.
Меньше всего Каэдэ хотела говорить с Фудзиварой о Такео. Она решила перевести беседу на другую тему, но в голову не приходило ни одной мысли, кроме рисунка горной пташки, который ей подарил Такео.
– Полагаю, он отомстил за Шигеру? Должно быть, Такео – отважный юноша. Сомневаюсь, что мой сын способен ради меня на подвиг.
– Такео всегда был немногословен, – произнесла Каэдэ, желая, но в то же время боясь рассказать о нем. – Внешне он не казался отважным. Любил рисовать. А оказался бесстрашным воином.
Каэдэ вдруг услышала собственный голос со стороны и резко замолчала от страха выдать себя.
– Вот как, – произнес Фудзивара и снова обернулся к картине.
– Я не имею права вмешиваться в вашу жизнь, – наконец заговорил он, переведя взгляд на Каэдэ, – но вы, конечно же, выйдете замуж за сына господина Шигеру.
– Не все так просто, – ответила она, стараясь выглядеть непринужденно. – У меня здесь земли, к тому же я претендую на поместье Маруяма. Если я оставлю владения и поеду с Отори в Хаги, то могу потерять все.
– Мне кажется, у вас немало тайн для столь юного возраста, – пробормотал он. – Надеюсь, вы когда-нибудь мне их поведаете.
Солнце опускалось за горы. Тени от огромных кедров почти дотянулись до дома.
– Вечереет, – сказал. Фудзивара. – Жаль расставаться, но я обязан отправить вас домой. Буду ждать скорого возвращения. – Он завернул картину и положил ее в коробку.
Каэдэ уловила легкий запах древесины и листьев руты, с помощью которых отгоняли насекомых.
– Сердечное спасибо, – поблагодарила она и поднялась.
В комнату молча вошел Мамору и низко поклонился проходящей мимо Каэдэ.
– Смотри на нее, Мамору, – сказал Фудзивара. – Наблюдай за тем, как она ходит, как отвечает на поклон. Сможешь повторить, будешь называться настоящим актером.
Они попрощались. Господин Фудзивара сам вывел Каэдэ на веранду, подождал, пока она сядет в паланкин, и послал в сопровождение вассалов.
– У тебя все прекрасно получилось, – отметила Шизука, когда они приехали домой. – Ты заинтриговала его.
– Фудзивара презирает меня, – возразила Каэдэ. Она до изнеможения устала от встречи.
– Он презирает женщин, но в тебе видит нечто иное.
– Нечто противоестественное.
– Может быть, – рассмеялась Шизука. – Или нечто уникальное и редкое, чего нет больше ни у кого.
5
На следующий день Фудзивара прислал ей подарки с приглашением на премьеру пьесы в полнолуние. Каэдэ развернула два кимоно: одно старинное и скромное, с искусно вышитыми фазанами и осенними травами, зеленой и золотой нитью на шелке цвета слоновой кости, другое – новое и яркое, с малиновыми и голубыми пионами на светло-розовом фоне.
Хана и Аи пришли полюбоваться на гостинцы. Господин Фудзивара прислал также еду: перепелов и свежую рыбу, хурму и бобовые пироги. Самое большое впечатление это произвело на Хану, которая, как и все, всегда ощущала легкий голод.
– Не трогай, – остановила ее Каэдэ. – У тебя грязные руки.
Девочка перепачкалась, собирая каштаны, но она крайне не любила, когда ей делают замечания. Она убрала руки за спину и сердито уставилась на старшую сестру.
– Хана, – как можно мягче произнесла Каэдэ. – Пусть Аямэ помоет тебе руки, тогда можешь поесть.
Отношения Каэдэ с младшей сестрой не ладились. Она считала, что Аямэ и Аи разбаловали Хану. Жаль, что не в ее силах убедить отца взяться за ребенка, которому нужна дисциплина. Каэдэ собиралась позаниматься с сестрой, но у нее не хватало на это времени и терпения. Долгими зимними вечерами было над чем поразмыслить.
Хана с криком побежала на кухню.
– Я прослежу, – сказала Аи.
– Она так своевольна, – пожаловалась Каэдэ Шизуке. – Красота в сочетании с упрямством принесут ей немало горя.
Шизука с усмешкой взглянула на Каэдэ, однако промолчала.
– Что ты хочешь сказать? – спросила Каэдэ.
– Девочка очень похожа на вас, госпожа, – пробормотала Шизука.
– Ты так и раньше говорила. Зато Хана счастливей меня.
Каэдэ замолчала, думая о разнице между ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68