Она поднялась и, вздохнув, сказала на прощанье:
– Да, печальная жизнь у бедняка. Особенно, когда муж помер. Тогда все только и лаются, только и думают, что человек мечтает у них кофе выпить.
– О тебе речи не было! – сказала хозяйка, чтобы немного загладить свою невежливость.
И когда Анна-Лийса была уже в дверях, хозяйка добавила:
– Посидела бы немножко, а я бы кофеек поставила. – Это и дома у меня есть, – ответила обиженная Анна-Лийса. И она ушла. Впрочем, уходя, она обернулась и язвительно сказала:
– Когда с мельницы поедете, так зайдите в мой дом. Я вам сварю кофейку. При всей бедности моей найдется у меня этого добра…
С большой грустью Анна-Лийса вернулась к себе. Наступила темная ночь. Платье ее промокло, и ботинки запачкались в грязи.
Майя-Лийса стала плакать вместе с ней, и у нее не хватило духу заговорить о спичках.
В избе было холодно. Майя-Лийса принесла в комнату несколько охапок соломы. И на соломе они проспали всю ночь.
Только не очень-то им спалось ночью. Грустные мысли не покидали Анну-Лийсу. Чтоб скоротать время, она спросила у Майи-Лийсы:
– Хорошо ли тебе спать?
– Хорошо.
Помолчав, Анна-Лийса опять спросила:
– Достаточно ли соломы ты положила для себя?
– Достаточно…
Много соломы осталось у нас. Еще перед овином у нас целый стог ячменной соломы.
– Значит, Ихалайнен в стогах держал солому?
– В стогах.
В таком духе они разговаривали, чтоб хоть немножко скоротать время.
Майе-Лийсе хотелось утешить Анну-Лийсу. Она попробовала своим разговором рассеять ее тяжелые думы. И для этого она спросила:
– Сколько раз телилась ваша красная корова?
– Уже четыре раза, – ответила Анна-Лийса.
– Ах, уже четыре! – Четыре…
Спустя некоторое время Майя-Лийса снова спросила ради утешения:
– У тебя детей не было?
– Не было. Только одна девочка родилась и вскоре умерла, еще года ей не исполнилось! – ответила Анна-Лийса. И, некоторое время помолчав, спросила в свою очередь:
– Кажется, и у тебя детей не было?
– Маленьких?
– Да… Вообще детей…
– На что мне они при моей бедной жизни? Ведь они только едят да кричат, да еще платья свои рвут, – сказала Майя-Лийса. И Анна-Лийса согласилась с ней:
– Только это они и делают. Это просто счастье, что Ихалайнен умер, не имея детей. Если б сейчас остались у меня щенята, что бы я тут с ними делала!
– Верно, это счастье, что он бездетным умер! – утешала жена кузнеца.
В таком духе беседовали они, и Анна-Лийса стала понемножку примиряться со своей судьбой.
Однако утром, когда они проснулись в холодной избе, жизнь им показалась мрачной и дикой. Они стали ждать – не зайдет ли кто-нибудь в дом со спичками, но, к их огорчению, никто мимо дома не проходил.
Несколько раз у Анны-Лийсы возникало желание сходить к Хювяринену за спичками, но она все еще надеялась, что кто-нибудь поедет мимо на мельницу. А кроме того, Анна-Лийса думала: «А что толку пойти просить спичек. Все равно забуду о них, как в прошлый раз».
То же самое думала про себя и Майя-Лийса. И по этой причине она тоже не решалась идти за спичками. Она думала: «Забуду о них, а потом Анна-Лийса станет меня упрекать и бранить, как я ее бранила».
В избе было так холодно, что Майя-Лийса надела на себя меховой полушубок Ихалайнена. И в таком наряде она села за пряжу. Однако почувствовала раздражение к Анне-Лийсе и сердито сказала ей:
– Куриная память у тебя… Пошла за спичками и забыла, для чего пошла!
Анна-Лийса не сразу ответила на это. Только намотав шерсть на катушку, она сказала как бы про себя:
– Если б у тебя было такое горе, так это и у тебя отбило бы память.
Майя-Лийса снова смягчилась, однако не настолько, чтобы сразу продолжить беседу. Уже кончили наматывать шерсть и принялись чесать лен. Только тогда Майя-Лийса сказала:
– А что тебе горевать о таком муже, который бросил тебя, а потом взял и утонул в море… Возьми себе кого-нибудь такого, чтобы он сидел на месте.
Анна-Лийса задумалась. Но потом она, как бы соглашаясь, сказала:
– Конечно, в этаком хозяйстве нелегко одинокой женщине. Ведь не знаешь, какая будет зима. Может, наметет столько снегу, что придется ползать в юбке по сугробам, когда из леса дрова повезешь… Этак и ноги можно себе отморозить…
Майя-Лийса вздохнула в знак согласия. Через минуту Анна-Лийса добавила:
– А то еще ворвутся в дом разбойники… Как от них защититься, если в доме нет ни одного мужчины?
Потом опять заговорили о смерти Ихалайнена и Ватанена. И опять немного всплакнули. Майя-Лийса стала бранить господ.
– Черт бы их взял, этих господ из Йоки! Они только и знают, что вино хлещут. Им наплевать, что наши липерские мужики тонут.
Анна-Лийса задумалась об этом. И с горечью сказала:
– Эти господа только и созданы для того, чтобы пить вино и бедноту топить… Иной заботы у них нет…
Вскоре Майя-Лийса снова стала весьма неприятно покашливать и посматривать на кофейник…
Грусть все сильнее охватывала Анну-Лийсу. И она стала тихонько напевать один церковный мотив. Когда Майя-Лийса опять закашлялась, жена Ихалайнена сказала ей:
– Давай хоть споем вместе церковные псалмы, чем думать о кофе.
На это Майя-Лийса ничего не ответила. И тогда Анна-Лийса со скорбью в голосе стала напевать псалмы. Это подействовало на Майю-Лийсу. Сердце ее оттаяло, и она спросила:
– Нет ли у тебя духовного песенника?
– Есть такой…
Майя-Лийса совсем смягчилась и, достав свои очки, сказала:
– Давай споем «Прочь уходит сладкий мир».
Женщины сели за стол, положили перед собой песенник и запели. Майя-Лийса вела пальцем по строчкам, чтобы не сбиться. Однако в конце четвертого стиха Майя-Лийса снова закашлялась. Анна-Лийса начала было петь четвертый стих без нее, но Майя-Лийса прервала ее, сказав:
– Да не торопись ты, как оглашенная! Дай мне хоть глотку свою отхаркать.
Она встала из-за стола, подошла к печке, откашлялась и опять вернулась. И тогда они снова начали петь.
Спев эту духовную песню, они опять приумолкли. Но жизнь требовала своего. И Майя-Лийса стала перебирать знакомых, подыскивая такого человека, который был бы подходящим мужем для Анны-Лийсы. Она сказала:
– Вот кто годился бы для тебя – Хейкки Малинен! Только жаль, что у него баба еще жива. Но, думается мне, она помрет этой зимой. Что-то мне снился такой сон, будто из дома Малинена гроб вынесли и повезли через пролив.
Анна-Лийса, подумав, спросила:
– А сколько же лет этому Хейкки Малинену?
– А он в одних годах с моим Кананеном, – ответила жена кузнеца.
– Ах, вот он уже в каких годах!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Партанен убрал свою лошадь в надежное место и вместе со своим сватом Туртиайненом отправился к Кайсе делать предложение.
У самого дома Кайсы они остановились, и Партанен сказал:
– Лучше всего вести дело без всякой игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Да, печальная жизнь у бедняка. Особенно, когда муж помер. Тогда все только и лаются, только и думают, что человек мечтает у них кофе выпить.
– О тебе речи не было! – сказала хозяйка, чтобы немного загладить свою невежливость.
И когда Анна-Лийса была уже в дверях, хозяйка добавила:
– Посидела бы немножко, а я бы кофеек поставила. – Это и дома у меня есть, – ответила обиженная Анна-Лийса. И она ушла. Впрочем, уходя, она обернулась и язвительно сказала:
– Когда с мельницы поедете, так зайдите в мой дом. Я вам сварю кофейку. При всей бедности моей найдется у меня этого добра…
С большой грустью Анна-Лийса вернулась к себе. Наступила темная ночь. Платье ее промокло, и ботинки запачкались в грязи.
Майя-Лийса стала плакать вместе с ней, и у нее не хватило духу заговорить о спичках.
В избе было холодно. Майя-Лийса принесла в комнату несколько охапок соломы. И на соломе они проспали всю ночь.
Только не очень-то им спалось ночью. Грустные мысли не покидали Анну-Лийсу. Чтоб скоротать время, она спросила у Майи-Лийсы:
– Хорошо ли тебе спать?
– Хорошо.
Помолчав, Анна-Лийса опять спросила:
– Достаточно ли соломы ты положила для себя?
– Достаточно…
Много соломы осталось у нас. Еще перед овином у нас целый стог ячменной соломы.
– Значит, Ихалайнен в стогах держал солому?
– В стогах.
В таком духе они разговаривали, чтоб хоть немножко скоротать время.
Майе-Лийсе хотелось утешить Анну-Лийсу. Она попробовала своим разговором рассеять ее тяжелые думы. И для этого она спросила:
– Сколько раз телилась ваша красная корова?
– Уже четыре раза, – ответила Анна-Лийса.
– Ах, уже четыре! – Четыре…
Спустя некоторое время Майя-Лийса снова спросила ради утешения:
– У тебя детей не было?
– Не было. Только одна девочка родилась и вскоре умерла, еще года ей не исполнилось! – ответила Анна-Лийса. И, некоторое время помолчав, спросила в свою очередь:
– Кажется, и у тебя детей не было?
– Маленьких?
– Да… Вообще детей…
– На что мне они при моей бедной жизни? Ведь они только едят да кричат, да еще платья свои рвут, – сказала Майя-Лийса. И Анна-Лийса согласилась с ней:
– Только это они и делают. Это просто счастье, что Ихалайнен умер, не имея детей. Если б сейчас остались у меня щенята, что бы я тут с ними делала!
– Верно, это счастье, что он бездетным умер! – утешала жена кузнеца.
В таком духе беседовали они, и Анна-Лийса стала понемножку примиряться со своей судьбой.
Однако утром, когда они проснулись в холодной избе, жизнь им показалась мрачной и дикой. Они стали ждать – не зайдет ли кто-нибудь в дом со спичками, но, к их огорчению, никто мимо дома не проходил.
Несколько раз у Анны-Лийсы возникало желание сходить к Хювяринену за спичками, но она все еще надеялась, что кто-нибудь поедет мимо на мельницу. А кроме того, Анна-Лийса думала: «А что толку пойти просить спичек. Все равно забуду о них, как в прошлый раз».
То же самое думала про себя и Майя-Лийса. И по этой причине она тоже не решалась идти за спичками. Она думала: «Забуду о них, а потом Анна-Лийса станет меня упрекать и бранить, как я ее бранила».
В избе было так холодно, что Майя-Лийса надела на себя меховой полушубок Ихалайнена. И в таком наряде она села за пряжу. Однако почувствовала раздражение к Анне-Лийсе и сердито сказала ей:
– Куриная память у тебя… Пошла за спичками и забыла, для чего пошла!
Анна-Лийса не сразу ответила на это. Только намотав шерсть на катушку, она сказала как бы про себя:
– Если б у тебя было такое горе, так это и у тебя отбило бы память.
Майя-Лийса снова смягчилась, однако не настолько, чтобы сразу продолжить беседу. Уже кончили наматывать шерсть и принялись чесать лен. Только тогда Майя-Лийса сказала:
– А что тебе горевать о таком муже, который бросил тебя, а потом взял и утонул в море… Возьми себе кого-нибудь такого, чтобы он сидел на месте.
Анна-Лийса задумалась. Но потом она, как бы соглашаясь, сказала:
– Конечно, в этаком хозяйстве нелегко одинокой женщине. Ведь не знаешь, какая будет зима. Может, наметет столько снегу, что придется ползать в юбке по сугробам, когда из леса дрова повезешь… Этак и ноги можно себе отморозить…
Майя-Лийса вздохнула в знак согласия. Через минуту Анна-Лийса добавила:
– А то еще ворвутся в дом разбойники… Как от них защититься, если в доме нет ни одного мужчины?
Потом опять заговорили о смерти Ихалайнена и Ватанена. И опять немного всплакнули. Майя-Лийса стала бранить господ.
– Черт бы их взял, этих господ из Йоки! Они только и знают, что вино хлещут. Им наплевать, что наши липерские мужики тонут.
Анна-Лийса задумалась об этом. И с горечью сказала:
– Эти господа только и созданы для того, чтобы пить вино и бедноту топить… Иной заботы у них нет…
Вскоре Майя-Лийса снова стала весьма неприятно покашливать и посматривать на кофейник…
Грусть все сильнее охватывала Анну-Лийсу. И она стала тихонько напевать один церковный мотив. Когда Майя-Лийса опять закашлялась, жена Ихалайнена сказала ей:
– Давай хоть споем вместе церковные псалмы, чем думать о кофе.
На это Майя-Лийса ничего не ответила. И тогда Анна-Лийса со скорбью в голосе стала напевать псалмы. Это подействовало на Майю-Лийсу. Сердце ее оттаяло, и она спросила:
– Нет ли у тебя духовного песенника?
– Есть такой…
Майя-Лийса совсем смягчилась и, достав свои очки, сказала:
– Давай споем «Прочь уходит сладкий мир».
Женщины сели за стол, положили перед собой песенник и запели. Майя-Лийса вела пальцем по строчкам, чтобы не сбиться. Однако в конце четвертого стиха Майя-Лийса снова закашлялась. Анна-Лийса начала было петь четвертый стих без нее, но Майя-Лийса прервала ее, сказав:
– Да не торопись ты, как оглашенная! Дай мне хоть глотку свою отхаркать.
Она встала из-за стола, подошла к печке, откашлялась и опять вернулась. И тогда они снова начали петь.
Спев эту духовную песню, они опять приумолкли. Но жизнь требовала своего. И Майя-Лийса стала перебирать знакомых, подыскивая такого человека, который был бы подходящим мужем для Анны-Лийсы. Она сказала:
– Вот кто годился бы для тебя – Хейкки Малинен! Только жаль, что у него баба еще жива. Но, думается мне, она помрет этой зимой. Что-то мне снился такой сон, будто из дома Малинена гроб вынесли и повезли через пролив.
Анна-Лийса, подумав, спросила:
– А сколько же лет этому Хейкки Малинену?
– А он в одних годах с моим Кананеном, – ответила жена кузнеца.
– Ах, вот он уже в каких годах!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Партанен убрал свою лошадь в надежное место и вместе со своим сватом Туртиайненом отправился к Кайсе делать предложение.
У самого дома Кайсы они остановились, и Партанен сказал:
– Лучше всего вести дело без всякой игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44