- Давно мелким воровством промышляем? - спросил Альфред Викторович и включил мотор, разом - отопление.
- Да нет. - беззаботно ответил Слава. - Зимой туго пришлось. Вы не думайте, я только на пропитание где-когда радиоприемник из машины, или магнитофон попячу. А в серьез ничего не угоняю..
- А крыша есть? Ночуешь где?
- Когда как...
Альфред Викторович вывел машину на центральную линию поселка, но когда увидел впереди огни домика охраны - притормозил. Не случись сейчас встречи с этим парнишкой, Альфред Викторович без всякий раздумий покатил бы домой без остановок. А уж утром, как всегда обстоятельно - прикинул планы на будущее. Но теперь вдруг стало жалко оставленных на даче Чураковых своих вещей: там и деньги кое-какие были, золотые часы, чемодан натуральной кожи, а главное - документы. Рискованно - но, при наличии напарника, можно было попытаться вернуть свое имущество. Напарник, понятное дело, ненадежен, глуповат, но с другой стороны явно голоден и непригрет, на чем и можно было сыграть.
- Выпить не хочешь? - спросил Альфред Викторович.
- Немножко можно. Холодно....
- Под твоим сиденьем фляжка с коньяком.
Альфред Викторович на ходу включил фары, свернул на боковую линию и ещё метров через сто остановился около небольшого пруда. Слава уже хлебнул из фляжки скромно - пару глоточков. Глаза у него тут же потеплели, он закурил и тут же спросил беззаботно.
- А можно я музыку по радио поищу?
- Можно.
Альфред Викторович поразился с какой легкостью мальчишка входил в его жизнь, как ни о чем не спрашивая, естественно принял на себя роль младшего товарища. Он совершенно не интересовался, почему они никуда не едут, а стоят возле темного пруда. И тут же сердце Альфреда Викторовича кольнула мысль, что и он в молодости был точно таким же, так же безмятежно принимал ситуацию каждой, пусть самой несуразной минуты, и так же был убежден, что утро ничего, кроме радостей, - не принесет.
И горькая мысль эта означала только одно - в его собственную судьбу постучалась СТАРОСТЬ. Пусть ещё негромким, только предупредительным стуком, но пятьдесят восемь, а точнее: без четырех месяцев пятьдесят девять - это, сколь ни кокетничай, сколь ни поддерживай боевую физическую форму, как ни разглаживай по утрам морщины - уже далеко не молодость. А что ещё более того скверно, никакого прочного фундамента для этой старости у Альфреда Викторовича не было - ни капиталов, ни хорошей квартиры, ни ценностей в банке. Не было и близких, которые в случае болезни Альфреда Викторовича всыпали бы в его последний стакан воды добрую порцию яду. Из чего и следовало невеселое заключение - за два-три, от силы пять лет, надо успеть заложить фундамент такой беззаботной и мирной жизни своих дряхлых лет, чтоб сидеть в шезлонге у кромки теплого моря... А вокруг тебя метались зависимые от твоих накоплений и твоей значимости люди. Был бы ты окружен заботой, лаской и любовью, пусть не искренней, фальшивой, но зато усердной, поскольку хорошо оплачена.
Беда заключалась в том, что именно к такой барской жизни Альфред Викторович стремился с юных лет, и очень часто был близко к ней, но идеала не достиг. На данный момент, кроме этой изношенной "волги", пары хороших костюмов, (застрявших на даче бизнесмена Чуракова) и убогой квартиры в Москве - у Альфреда Викторовича Комаровского, (польского дворянина в четвертом поколение!) не было ничего!
Однако, вот что следует отметить: в процессе своего существования (жизни, проще сказать) Альфред Викторович столь часто врал, лукавил и передергивал факты в свою пользу, что лицемерие стало его подлинной натурой. Он не замечал даже тех моментов, когда лукавил сам пред собой, обманывал сам себя, упрятав истину глубоко в подсознание.Она, истина, всплывала только в самый нужный момент - в качестве приятного сюрприза. Так и в данном случае - последние годы жизни , когда придет дряхлость, болезни и всяческий маразм (не оскорбление, а диагноз) , так вот - эти последние годы своей жизни Альфред Викторович обеспечил себе вполне достойно. В городе Франкфурт на Майне, на счету в надежнейшем "Bauer bank" у него лежало около трехсот тысяч "с хвостиком" германских марок. Лежали денежки уже лет пять, прикапливали проценты, должны были обеспечить ему вполне сносные дни заката всех видов деятельности, в том числе и сексуальной. Но беда в дом, что Альфред Викторович не знал, (как и все люди, к счастью) сколько лет он протянет до могилы, сколько лет будет ходить ветхий, согнутый, слюнявый и с тросточкой, чтоб смотреть на ЖИЗНЬ только со стороны. Сколько? 10? 20? Ну, а если все 30?! Если ещё целых 30 лет при импотенции, оглохшим и ослепшим придется оттянуть? Тогда вот как? Рассчитывать даже на самую крошечную пенсию от государства Российского Альфреду Викторовичу не приходилось. За всю своего жизнь он не проработал ни в государственных, ни в частных структурах ни то чтоб ни одного дня одной минуты.
Короче, смерти Альфред Викторович не боялся, а старость себе уготовил такую: с шиком (насколько позволит здоровье) проживет, просвистит свои 300 тысяч марок, обеспечит достойные похороны по католическому обряду и ляжет в землю Франкфурта на Майне. Этот город он очень полюбил за те два месяца, что гостевал там у очень дальней родственницы. Ее же он охмурил, обхаживал дряхлую, жирную сластолюбицу, за что по смерти старушки и получил названное наследство: 300 тысяч марок с "хвостиком" - неприкасаемый резерв, база последних радостей перед убытием в Великую Тьму.
Но об этой стороне своего будущего (и о деньгах в банке!) Альфред Викторович давно заставил себя забыть - сегодняшний день был для него все ещё таким же красивым, сильным и молодым, как в те его далекие четырнадцать лет, когда он обслуживал сорокалетнюю подругу своей матери. За усердные любовные труда свои он получал первую плату - на мороженое, кино и конфеты.
- А родители твои, Слава, где? - оторвался от размышлений Комаровский.
- Тетка весной умерла, а родителей я и не помню. - легко ответил тот. - Я на следующий год снова в театральный поступать буду. И вообще из Москвы никуда не уеду.
- Что так? - усмехнулся Альфред Викторович, хотя прекрасно знал ответ.
- Здесь - жизнь. - с неожиданной твердостью ответил Слава. - А там...
Он щелкнул пальцами столь выразительно, что стало ясно - ни одно из самых скверных слов не в состоянии обозначить мерзости провинциальной жизни.
- А скажи-ка честно, - медленно спросил Альфред Викторович. - ты там не нашкодил? Не наследил?
Слава ответил выразительно - молча полез за отворот своей меховой куртки, достал толстый бумажник и подал его, не раскрывая.
- Можете посмотреть. Там мой паспорт и военный билет.
Альфред Викторович не стал разыгрывать деликатность, проверил документы - парню оказался двадцать один год, из армии вернулся прошлой весной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65