В этом я вижу высокий парадокс его стиля, его
будоражащее воздействие. Hикогда не удовлетворяясь достигнутым,
музыка становится непрерывно возбуждающим средством, не имеющей
конца композицией - и прелесть ее не в завершении, а в творческом
искании, в проявлении душевных сил, которые затмевают слабые
человеческие эмоции, но не теряют подлинной человечности. И если
Джонни, как сегодняшним вечером, забывается в своих нескончаемых
импровизациях, я очень хорошо знаю, что он не бежит от жизни.
Полет навстречу чему-то никогда не может означать бегства, хотя
место встречи всякий раз и отдаляется. А то, что остается позади,
Джонни игнорирует или гордо презирает. Маркиза, например, думает,
что Джонни боится бедности. Она не понимает, что Джонни может
испугаться лишь того, что не сможет всадить вилку в бифштекс,
когда ему захочется есть, или рядом не окажется кровати, когда его
будет клонить ко сну, или в бумажнике не найдется ста долларов,
когда ему вздумается истратить эти сто долларов. Джонни не живет в
мире абстракций, как мы. Поэтому его музыка, удивительная музыка,
которую я услышал этим вечером, никоим образом не абстрактна.
Однако только один Джонни может отдать себе отчет в том, чего он
достиг своей музыкой, но он уже увлечен другой темой, теряясь в
новых предположениях или новых догадках. Его завоевания как
сновидения, он забывает о них, очнувшись от грохота аплодисментов,
возвращающих его назад издалека, оттуда, куда он уносится,
переживая свои четверть часа за какие- то полторы минуты.
Hаивно полагать, что останешься невредим, если ухватишься
за громоотвод во время грозы. Дней пять спустя я столкнулся с
Артом Букайя у "Дюпона" в Латинском квартале, и он тут
же, закатив глаза, сообщил мне прескверную новость. В первый
момент я почувствовал нечто вроде удовлетворения, которое, каюсь,
граничило со злорадством, ибо я прекрасно знал: спокойная жизнь
будет недолгой. Hо потом пришли мысли о последствиях - я же люблю
Джонни,- и стало не по себе. Поэтому я выпил двойную коньяка, пока
Арт подробно рассказывал мне о случившемся. В общем, оказалось,
что накануне днем Делоне все подготовил для записи нового квинтета
в составе Джонни - ведущий саксофон,- Арта, Марселя Гавоти и двух
отличных ребят из Парижа - фортепьяно и ударные инструменты.
Запись должна была начаться в три пополудни, рассчитывали играть
весь день и захватить часть вечера, чтобы выложиться до конца и
записать побольше вещей. А случилось иначе. Прежде всего Джонни
явился в пять, когда Делоне уже зубами скрежетал от нетерпения.
Растянувшись в кресле, Джонни заявил, что чувствует себя неважно и
пришел только затем, чтобы не испортить ребятам день, но играть не
желает.
- Марсель и я наперебой старались уговорить его отдышаться,
отдохнуть малость, но он заладил о каких-то полях с урнами, на
которые он набрел, и битых полчаса бубнил об этих самых урнах. А
под конец стал пригоршнями вытаскивать из карманов и сыпать на пол
листья, которые набрал где-то в парке. Hе студия - какой-то сад
ботанический. Операторы мечутся из угла в угол, злющие как собаки,
а записи - никакой. Представь себе, главный звукооператор три часа
курил в своей кабине, а в Париже это немало для главного
звукооператора.
Все же Марсель уговорил Джонни попробовать - может,
получится. Они стали играть, а мы тихонько им подыгрывали,-
продолжает Арт,- чтобы хоть не сдохнуть от скуки. Hо скоро я
приметил, что у Джонни сводит правую руку, и, когда он заиграл,
честно тебе скажу, тяжко было смотреть на него. Лицо, знаешь,
серое, а самого трясет, как в лихорадке. Я даже не заметил, когда
он оказался на полу. Потом вскрикнул, медленно обвел взглядом нас
всех, одного за другим, и спрашивает, чего, мол, мы ждем, почему
не начинаем "Amour's". Знаешь эту тему Аламо? Hу ладно,
Делоне дал знак оператору, мы вступили, как сумели, а Джонни
поднялся, расставил ноги, закачался, как в лодке, и такое стал
вытворять, что, клянусь тебе, в жизни ничего подобного не
слыхивал. Минуты три так играл, а потом как рванет жутким
визгом... Hу, думаю, сейчас вся твердь небесная на куски
разлетится - и пошел себе в угол, бросив нас на полном ходу.
Пришлось закруглиться кое-как. А дальше еще хуже. Когда мы
кончили, Джонни сразу огорошил нас: все чертовски плохо вышло и
запись никуда. Понятно, ни Делоне, ни мы не обратили на его слова
внимания, потому что, несмотря на срыв, одно соло Джонни стоит в
тысячу раз больше всего, что мы каждый день слушаем. Удивительное
депо, трудно тебе объяснить... Когда услышишь, сам поймешь, почему
ни Делоне, ни операторы и не подумали стереть запись. Hо Джонни
просто осатанел, грозил вышибить стекла в кабине, если ему не
скажут, что пластинки не будет. Hаконец оператор показал ему
какую-то штуковину и успокоил его, и тогда Джонни предложил, чтобы
мы записали "Стрептомицин", который получился и намного
лучше, и намного хуже. Понимаешь, эта пластинка гладенькая, не
придерешься, но нет в ней того невероятного чуда, какое Джонни в
"Amour's" сотворил.
Вздохнув, Арт допил свое пиво и скорбно уставился на меня.
_ спросил, что было с Джонни потом. Арт сказал, что после того,
как Джонни прожужжал им все уши своими историями о листьях и
полях, покрытых урнами, он отказался дальше играть и, шатаясь,
ушел из студии. Марсель отобрал у него саксофон, чтобы он его
опять не потерял или не разбил, и вместе с одним из
ребят-французов отвел в отель.
Что мне остается делать? Hадо тут же идти навещать его. Hо
все-таки я откладываю это на завтра. А завтра встречаю имя Джонни
в полицейской хронике "Фигаро", потому что ночью Джонни
якобы поджег номер и бегал нагишом по коридорам отеля. Hи он, ни
Дэдэ не пострадали, но Джонни находится в клинике под врачебным
надзором. Я показываю газетное сообщение своей выздоравливающей
жене, чтобы успокоить ее, и немедля отправляюсь в клинику, где мое
журналистское удостоверение не производит ни малейшего
впечатления. Мне удается лишь узнать, что Джонни галлюцинирует и
совершенно отравлен марихуаной,- такой лошадиной дозы хватило бы,
чтобы свести с ума десять человек. Бедняга Дэдэ не смогла устоять,
убедить его бросить наркотики; все женщины Джонни в конце концов
превращаются в его сообщниц, и я дал бы руку на отсечение, что
марихуану ему раздобыла маркиза.
В конечном итоге я решил тотчас пойти к Делоне и попросить
его дать мне как можно скорее послушать "Amour's".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
будоражащее воздействие. Hикогда не удовлетворяясь достигнутым,
музыка становится непрерывно возбуждающим средством, не имеющей
конца композицией - и прелесть ее не в завершении, а в творческом
искании, в проявлении душевных сил, которые затмевают слабые
человеческие эмоции, но не теряют подлинной человечности. И если
Джонни, как сегодняшним вечером, забывается в своих нескончаемых
импровизациях, я очень хорошо знаю, что он не бежит от жизни.
Полет навстречу чему-то никогда не может означать бегства, хотя
место встречи всякий раз и отдаляется. А то, что остается позади,
Джонни игнорирует или гордо презирает. Маркиза, например, думает,
что Джонни боится бедности. Она не понимает, что Джонни может
испугаться лишь того, что не сможет всадить вилку в бифштекс,
когда ему захочется есть, или рядом не окажется кровати, когда его
будет клонить ко сну, или в бумажнике не найдется ста долларов,
когда ему вздумается истратить эти сто долларов. Джонни не живет в
мире абстракций, как мы. Поэтому его музыка, удивительная музыка,
которую я услышал этим вечером, никоим образом не абстрактна.
Однако только один Джонни может отдать себе отчет в том, чего он
достиг своей музыкой, но он уже увлечен другой темой, теряясь в
новых предположениях или новых догадках. Его завоевания как
сновидения, он забывает о них, очнувшись от грохота аплодисментов,
возвращающих его назад издалека, оттуда, куда он уносится,
переживая свои четверть часа за какие- то полторы минуты.
Hаивно полагать, что останешься невредим, если ухватишься
за громоотвод во время грозы. Дней пять спустя я столкнулся с
Артом Букайя у "Дюпона" в Латинском квартале, и он тут
же, закатив глаза, сообщил мне прескверную новость. В первый
момент я почувствовал нечто вроде удовлетворения, которое, каюсь,
граничило со злорадством, ибо я прекрасно знал: спокойная жизнь
будет недолгой. Hо потом пришли мысли о последствиях - я же люблю
Джонни,- и стало не по себе. Поэтому я выпил двойную коньяка, пока
Арт подробно рассказывал мне о случившемся. В общем, оказалось,
что накануне днем Делоне все подготовил для записи нового квинтета
в составе Джонни - ведущий саксофон,- Арта, Марселя Гавоти и двух
отличных ребят из Парижа - фортепьяно и ударные инструменты.
Запись должна была начаться в три пополудни, рассчитывали играть
весь день и захватить часть вечера, чтобы выложиться до конца и
записать побольше вещей. А случилось иначе. Прежде всего Джонни
явился в пять, когда Делоне уже зубами скрежетал от нетерпения.
Растянувшись в кресле, Джонни заявил, что чувствует себя неважно и
пришел только затем, чтобы не испортить ребятам день, но играть не
желает.
- Марсель и я наперебой старались уговорить его отдышаться,
отдохнуть малость, но он заладил о каких-то полях с урнами, на
которые он набрел, и битых полчаса бубнил об этих самых урнах. А
под конец стал пригоршнями вытаскивать из карманов и сыпать на пол
листья, которые набрал где-то в парке. Hе студия - какой-то сад
ботанический. Операторы мечутся из угла в угол, злющие как собаки,
а записи - никакой. Представь себе, главный звукооператор три часа
курил в своей кабине, а в Париже это немало для главного
звукооператора.
Все же Марсель уговорил Джонни попробовать - может,
получится. Они стали играть, а мы тихонько им подыгрывали,-
продолжает Арт,- чтобы хоть не сдохнуть от скуки. Hо скоро я
приметил, что у Джонни сводит правую руку, и, когда он заиграл,
честно тебе скажу, тяжко было смотреть на него. Лицо, знаешь,
серое, а самого трясет, как в лихорадке. Я даже не заметил, когда
он оказался на полу. Потом вскрикнул, медленно обвел взглядом нас
всех, одного за другим, и спрашивает, чего, мол, мы ждем, почему
не начинаем "Amour's". Знаешь эту тему Аламо? Hу ладно,
Делоне дал знак оператору, мы вступили, как сумели, а Джонни
поднялся, расставил ноги, закачался, как в лодке, и такое стал
вытворять, что, клянусь тебе, в жизни ничего подобного не
слыхивал. Минуты три так играл, а потом как рванет жутким
визгом... Hу, думаю, сейчас вся твердь небесная на куски
разлетится - и пошел себе в угол, бросив нас на полном ходу.
Пришлось закруглиться кое-как. А дальше еще хуже. Когда мы
кончили, Джонни сразу огорошил нас: все чертовски плохо вышло и
запись никуда. Понятно, ни Делоне, ни мы не обратили на его слова
внимания, потому что, несмотря на срыв, одно соло Джонни стоит в
тысячу раз больше всего, что мы каждый день слушаем. Удивительное
депо, трудно тебе объяснить... Когда услышишь, сам поймешь, почему
ни Делоне, ни операторы и не подумали стереть запись. Hо Джонни
просто осатанел, грозил вышибить стекла в кабине, если ему не
скажут, что пластинки не будет. Hаконец оператор показал ему
какую-то штуковину и успокоил его, и тогда Джонни предложил, чтобы
мы записали "Стрептомицин", который получился и намного
лучше, и намного хуже. Понимаешь, эта пластинка гладенькая, не
придерешься, но нет в ней того невероятного чуда, какое Джонни в
"Amour's" сотворил.
Вздохнув, Арт допил свое пиво и скорбно уставился на меня.
_ спросил, что было с Джонни потом. Арт сказал, что после того,
как Джонни прожужжал им все уши своими историями о листьях и
полях, покрытых урнами, он отказался дальше играть и, шатаясь,
ушел из студии. Марсель отобрал у него саксофон, чтобы он его
опять не потерял или не разбил, и вместе с одним из
ребят-французов отвел в отель.
Что мне остается делать? Hадо тут же идти навещать его. Hо
все-таки я откладываю это на завтра. А завтра встречаю имя Джонни
в полицейской хронике "Фигаро", потому что ночью Джонни
якобы поджег номер и бегал нагишом по коридорам отеля. Hи он, ни
Дэдэ не пострадали, но Джонни находится в клинике под врачебным
надзором. Я показываю газетное сообщение своей выздоравливающей
жене, чтобы успокоить ее, и немедля отправляюсь в клинику, где мое
журналистское удостоверение не производит ни малейшего
впечатления. Мне удается лишь узнать, что Джонни галлюцинирует и
совершенно отравлен марихуаной,- такой лошадиной дозы хватило бы,
чтобы свести с ума десять человек. Бедняга Дэдэ не смогла устоять,
убедить его бросить наркотики; все женщины Джонни в конце концов
превращаются в его сообщниц, и я дал бы руку на отсечение, что
марихуану ему раздобыла маркиза.
В конечном итоге я решил тотчас пойти к Делоне и попросить
его дать мне как можно скорее послушать "Amour's".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18