!
Сифон встал, вышел из-за стола и приблизился к Ковалю. Он был намного ниже ростом молодого лейтенанта.
"Ах ты, сявка! - прошипел бандит и, став на цыпочки, плюнул в лицо Коваля. - Получай мою заразную блямбу!" - крикнул Сифон и отскочил на безопасное расстояние.
Коваль вытер рукавом лицо. Выстоять, выстоять, выстоять!.. Не сорваться!.. Голова кружилась. Сердце сжимала такая тупая боль, какой раньше никогда не знал.
Сифон вернулся к столу, взял пистолет, вытащил обойму с патронами и бросил его к ногам Коваля.
"Бери и убирайся прочь! И не попадайся больше на глаза!"
Коваль повернулся и медленно двинулся к двери, каждую секунду ожидая удара ножом в спину.
Он не побежал. Лишь боль, горькая, ни с чем не сравнимая боль, охватила уже, казалось, не только сердце, а и руки, ноги, голову...
"И не вздумай меня искать со своими мусорами. Вторично так легко не отделаешься!" - бросил вдогонку Сифон.
Коваль не понимал, почему вдруг бандит отпустил его. Испугался еще одного "мокрого" дела? Нет, у него столько убийств, что одним больше, одним меньше уже не имело никакого значения. Испугался, что милиция, узнав об убийстве сотрудника, начнет его разыскивать еще старательней? Нет, он и так находился уже на краю гибели - был окружен, словно волк в загоне. Чем-то понравился ему молодой инспектор милиции? Тоже нет. В чем же дело? Ведь знает, что он, Коваль, сразу бросится в райотдел за помощью. А может, они хотят привлечь все внимание милиции к этому дому, чтобы беспрепятственно совершить грабеж тем временем в другом месте?..
Той же ночью Коваль убедился, что его размышления имели основания: банда Сифона пыталась ограбить сберкассу в другом конце города...
...Вскоре подполковник поднялся на гору, миновал студенческое общежитие. Прохладный ветерок с Днепра подул в его разгоряченное лицо. Наконец около старого четырехэтажного дома, расположенного на площади - в нем помещалось Управление внутренних дел, суд и другие административные учреждения города - у Коваля все четче стали определяться вопросы, на которые он пока еще не находил ответа.
Почему Джейн так упрямо не хотела писать заявление? Почему отказалась ехать на экспертизу? Конечно, следы насилия можно установить и завтра. Они не исчезнут за одну ночь.
Но почему?
Пожалела в последнюю минуту этого красавчика? Жалеть негодяя, преступника?! Если бы его пожалел он, Коваль, это еще можно понять. Но Джейн... Ее жалость кажется странной.
Дмитрий Иванович пошел медленнее. Задумался о психологии девушки из чужого мира, которая привыкла к легкой жизни, привыкла удовлетворять все свои прихоти.
Подполковник перенесся мысленно в далекий Лондон - он представлял его только по книгам и кинофильмам - и словно увидел там Джейн, которая прогуливается вместе со своим женихом Генри в зеленом благоустроенном парке, каких так много в английской столице. Генри представился ему худощавым англичанином в добротном костюме, с лакированной тростью в руке. Лицо продолговатое, немного бледное, серые глаза уверенно осматривают встречных, нос с горбинкой и ямочка на подбородке подчеркивают твердость характера. Джейн рядом с ним похожа на розовую куколку. Такой, подумал Коваль, действительно не будет долго ждать невесту. Потом Дмитрий Иванович прошелся вместе с ними в магазин к ювелиру, где Генри купил Джейн украшения, - он видел на шее у девушки колье - подарок жениха.
Подполковник привык изучать всех людей, так или иначе связанных с расследуемым им событием. Не только самих людей, а и среду, в которой они живут, их связи... Однако в случае с Томсонами он был лишен такой возможности, и это усложняло расследование. Правда, к главному событию, которым он занимался, сын туманного Альбиона Генри никакого отношения не имел... Вот только эта беда с Джейн! Кажется, преступление Струця отодвинет на второй план отравление Залищука...
"Нет, такая, как Джейн, не сможет во имя какой-то абстрактной жалости простить преступнику, растоптавшему ее честь... В таком случае почему же она отказалась писать... Мы толком и не знаем, в чем преступление лейтенанта. Изнасилование? Или только попытка? Нападение с преступной целью?.. Ни одно, ни другое еще не установлено. Даже потерпевшая не говорит прямо об этом... Допустим, что ей неудобно было о таком рассказывать мне, естественная девичья стыдливость. Но ведь и заявления не захотела написать..."
С такими противоречивыми мыслями Дмитрий Иванович подошел к подъезду Управления внутренних дел. Заметив его, часовой у входа козырнул. Подполковник механически поднес руку к голове и, вспомнив, что не в форме, опустил. Остановился. Несколько секунд постоял так, лицом к лицу с часовым, и вдруг вместо того, чтобы подняться по ступенькам и войти в здание, направился через дорогу в небольшой скверик, который находился между Управлением и жилыми домами. Сел там на массивную каменную скамью и задумался.
"Действительно, очень странно... Наверное, я погорячился, - упрекнул себя Коваль. - Меня так ошеломила эта история с лейтенантом. Погорячился и забыл об элементарных вещах. Все же не откладывая нужно было установить: "А был ли Иван Иванович?" - Подполковнику припомнилась пьеса Назыма Хикмета под таким названием. - Установить наличие преступления и допросить лейтенанта... В этот раз я сделаю иначе. Сначала поговорю со Струцем, а потом займусь экспертизами. Во-первых, он еще, естественно, не обвиняемый и, во-вторых, никто пока не лишил его звания лейтенанта милиции. Но не сейчас же, уже позднее время... Потерплю до утра, когда Струць появится в райотделе. Лейтенант никуда не исчезнет, и применять к нему такую предупредительную меру, как задержание, нет нужды..."
Коваль поднялся со скамьи и направился к остановке троллейбуса. Вокруг гасли фонари. Будто возвращая ночи ее естественные контуры и краски, вырисовался в небе полный месяц и залил землю бледным светом.
Заснуть этой ночью Коваль долго не мог.
Чтобы не мешать Ружене, взял подушку и отправился в свой кабинет, где по старой холостяцкой привычке улегся на диван...
7
Перед Ковалем сидела женщина в коротком вылинявшем платье, едва прикрывавшем колени. Сначала сухо, а потом, разговорившись, уже более живо отвечала на вопросы.
Мысль о том, что девушка хочет броситься под поезд, появилась у нее, стрелочницы, когда увидела, как та, взлохмаченная, расхристанная, нервно ходила вдоль насыпи.
- Вы можете указать время? - спросил Коваль, записывая ее слова.
- А как же! - обрадовалась стрелочница подвернувшемуся случаю помочь милиции. - Пять минут десятого, двадцать один ноль пять, ну в крайнем случае ноль шесть.
- Вы так точно заметили время?
- А как же! В двадцать один тринадцать проходит электричка. И девушка, вероятно, собиралась броситься под нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Сифон встал, вышел из-за стола и приблизился к Ковалю. Он был намного ниже ростом молодого лейтенанта.
"Ах ты, сявка! - прошипел бандит и, став на цыпочки, плюнул в лицо Коваля. - Получай мою заразную блямбу!" - крикнул Сифон и отскочил на безопасное расстояние.
Коваль вытер рукавом лицо. Выстоять, выстоять, выстоять!.. Не сорваться!.. Голова кружилась. Сердце сжимала такая тупая боль, какой раньше никогда не знал.
Сифон вернулся к столу, взял пистолет, вытащил обойму с патронами и бросил его к ногам Коваля.
"Бери и убирайся прочь! И не попадайся больше на глаза!"
Коваль повернулся и медленно двинулся к двери, каждую секунду ожидая удара ножом в спину.
Он не побежал. Лишь боль, горькая, ни с чем не сравнимая боль, охватила уже, казалось, не только сердце, а и руки, ноги, голову...
"И не вздумай меня искать со своими мусорами. Вторично так легко не отделаешься!" - бросил вдогонку Сифон.
Коваль не понимал, почему вдруг бандит отпустил его. Испугался еще одного "мокрого" дела? Нет, у него столько убийств, что одним больше, одним меньше уже не имело никакого значения. Испугался, что милиция, узнав об убийстве сотрудника, начнет его разыскивать еще старательней? Нет, он и так находился уже на краю гибели - был окружен, словно волк в загоне. Чем-то понравился ему молодой инспектор милиции? Тоже нет. В чем же дело? Ведь знает, что он, Коваль, сразу бросится в райотдел за помощью. А может, они хотят привлечь все внимание милиции к этому дому, чтобы беспрепятственно совершить грабеж тем временем в другом месте?..
Той же ночью Коваль убедился, что его размышления имели основания: банда Сифона пыталась ограбить сберкассу в другом конце города...
...Вскоре подполковник поднялся на гору, миновал студенческое общежитие. Прохладный ветерок с Днепра подул в его разгоряченное лицо. Наконец около старого четырехэтажного дома, расположенного на площади - в нем помещалось Управление внутренних дел, суд и другие административные учреждения города - у Коваля все четче стали определяться вопросы, на которые он пока еще не находил ответа.
Почему Джейн так упрямо не хотела писать заявление? Почему отказалась ехать на экспертизу? Конечно, следы насилия можно установить и завтра. Они не исчезнут за одну ночь.
Но почему?
Пожалела в последнюю минуту этого красавчика? Жалеть негодяя, преступника?! Если бы его пожалел он, Коваль, это еще можно понять. Но Джейн... Ее жалость кажется странной.
Дмитрий Иванович пошел медленнее. Задумался о психологии девушки из чужого мира, которая привыкла к легкой жизни, привыкла удовлетворять все свои прихоти.
Подполковник перенесся мысленно в далекий Лондон - он представлял его только по книгам и кинофильмам - и словно увидел там Джейн, которая прогуливается вместе со своим женихом Генри в зеленом благоустроенном парке, каких так много в английской столице. Генри представился ему худощавым англичанином в добротном костюме, с лакированной тростью в руке. Лицо продолговатое, немного бледное, серые глаза уверенно осматривают встречных, нос с горбинкой и ямочка на подбородке подчеркивают твердость характера. Джейн рядом с ним похожа на розовую куколку. Такой, подумал Коваль, действительно не будет долго ждать невесту. Потом Дмитрий Иванович прошелся вместе с ними в магазин к ювелиру, где Генри купил Джейн украшения, - он видел на шее у девушки колье - подарок жениха.
Подполковник привык изучать всех людей, так или иначе связанных с расследуемым им событием. Не только самих людей, а и среду, в которой они живут, их связи... Однако в случае с Томсонами он был лишен такой возможности, и это усложняло расследование. Правда, к главному событию, которым он занимался, сын туманного Альбиона Генри никакого отношения не имел... Вот только эта беда с Джейн! Кажется, преступление Струця отодвинет на второй план отравление Залищука...
"Нет, такая, как Джейн, не сможет во имя какой-то абстрактной жалости простить преступнику, растоптавшему ее честь... В таком случае почему же она отказалась писать... Мы толком и не знаем, в чем преступление лейтенанта. Изнасилование? Или только попытка? Нападение с преступной целью?.. Ни одно, ни другое еще не установлено. Даже потерпевшая не говорит прямо об этом... Допустим, что ей неудобно было о таком рассказывать мне, естественная девичья стыдливость. Но ведь и заявления не захотела написать..."
С такими противоречивыми мыслями Дмитрий Иванович подошел к подъезду Управления внутренних дел. Заметив его, часовой у входа козырнул. Подполковник механически поднес руку к голове и, вспомнив, что не в форме, опустил. Остановился. Несколько секунд постоял так, лицом к лицу с часовым, и вдруг вместо того, чтобы подняться по ступенькам и войти в здание, направился через дорогу в небольшой скверик, который находился между Управлением и жилыми домами. Сел там на массивную каменную скамью и задумался.
"Действительно, очень странно... Наверное, я погорячился, - упрекнул себя Коваль. - Меня так ошеломила эта история с лейтенантом. Погорячился и забыл об элементарных вещах. Все же не откладывая нужно было установить: "А был ли Иван Иванович?" - Подполковнику припомнилась пьеса Назыма Хикмета под таким названием. - Установить наличие преступления и допросить лейтенанта... В этот раз я сделаю иначе. Сначала поговорю со Струцем, а потом займусь экспертизами. Во-первых, он еще, естественно, не обвиняемый и, во-вторых, никто пока не лишил его звания лейтенанта милиции. Но не сейчас же, уже позднее время... Потерплю до утра, когда Струць появится в райотделе. Лейтенант никуда не исчезнет, и применять к нему такую предупредительную меру, как задержание, нет нужды..."
Коваль поднялся со скамьи и направился к остановке троллейбуса. Вокруг гасли фонари. Будто возвращая ночи ее естественные контуры и краски, вырисовался в небе полный месяц и залил землю бледным светом.
Заснуть этой ночью Коваль долго не мог.
Чтобы не мешать Ружене, взял подушку и отправился в свой кабинет, где по старой холостяцкой привычке улегся на диван...
7
Перед Ковалем сидела женщина в коротком вылинявшем платье, едва прикрывавшем колени. Сначала сухо, а потом, разговорившись, уже более живо отвечала на вопросы.
Мысль о том, что девушка хочет броситься под поезд, появилась у нее, стрелочницы, когда увидела, как та, взлохмаченная, расхристанная, нервно ходила вдоль насыпи.
- Вы можете указать время? - спросил Коваль, записывая ее слова.
- А как же! - обрадовалась стрелочница подвернувшемуся случаю помочь милиции. - Пять минут десятого, двадцать один ноль пять, ну в крайнем случае ноль шесть.
- Вы так точно заметили время?
- А как же! В двадцать один тринадцать проходит электричка. И девушка, вероятно, собиралась броситься под нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71