— Им-то зачем ваши бобры? Кстати, я сам слышал, как они называли их золотыми.
Доктор Фарбер пожал плечами:
— Не хочу никого подозревать. Но о моем открытии мог узнать кто-то из моего ближайшего окружения. Кто-то захотел составить карту месторождений немного раньше меня. Все очень просто.
— И вы так легко об этом говорите? Док, вам бы надо приглядеться к своим друзьям.
— У меня нет друзей. Есть ученики, есть партнеры. И, как видите, есть конкуренты. — Профессор в очередной раз пожал руку Степану. — Спасибо, Питерс. Вы избавили меня от смертельной угрозы. А со своими предателями я потом как-нибудь разберусь. Золото — это страшная сила. Золотая лихорадка — смертельно опасное заболевание.
— Вам виднее, — сказал Степан, пытаясь придумать, как бы теперь избавиться от своего собеседника.
"Саби, наверно, заждалась", — думал он, поглядывая на лестницу, ведущую к его комнатушке. Но профессор, кажется, еще не закончил свою "долгую историю".
— О том, что такое золотая лихорадка, я знаю не из газет, — говорил доктор Фарбер, подперев голову кулаком. — Начнем с того, что я родился в колонии Новая Гельвеция, когда вся Калифорния еще принадлежала Мексике. Основатель колонии, швейцарский немец Иоганн Сутер, выкупил обширный участок земли у губернатора-мексиканца, чтобы построить там новый мир. Мир, основанный на законах свободы, равенства и братства. Сутер все глубже залезал в долги, но его колония постепенно расцветала.
В ней собирались самые удачливые трапперы и следопыты Калифорнии, и новые иммигранты из Европы охотно селились на землях Сутера, потому что у нас не было ни воровства, ни пьянства, ни распутства. Свободный труд на свободной земле приносил радость всем, кроме, пожалуй, содержателей лавок. В колонии не принято было подсовывать залежалый товар, а некоторые скобяные изделия, например дверные замки, вообще никто не покупал. Население Новой Гельвеции быстро прибавлялось не только с помощью иммигрантов, но и естественным путем. Крики рожениц звучали здесь неизмеримо чаще, чем плач вдов. Вот и мне довелось родиться и вырасти в новом мире. Но этот мир оказался слишком недолговечным. Он рухнул, когда плотник Джеймс Маршалл, строивший лесопилку, обнаружил в земле золотые чешуйки. Сутер и Маршалл поначалу хотели скрыть эту находку, но слух о золоте распространился со скоростью пожара на хлопковом складе — и с такими же катастрофическими последствиями.
В Новую Гельвецию хлынули толпы охотников за золотом. За ними потянулись те, кто всегда идет по следу легкой наживы, — перекупщики, виноторговцы, проститутки и грабители. За падением нравов последовал упадок хозяйства. Нивы, сады и фермы были заброшены, а их вчерашние хозяева устремились на поиски блестящих песчинок.
В довершение всех бед Соединенные Штаты отвоевали Калифорнию у Мексики, и федеральное правительство объявило недействительными все земельные права Иоганна Сутера. Основатель нового мира, говорят, умер в полной нищете после долгой судебной тяжбы. А мы, граждане Новой Гельвеции, разлетелись из своего гнезда, разоренного золотой лихорадкой.
Наша семья обосновалась в Сан-Франциско. Отец работал в порту, мать устроилась на фабрику, а я разносил газеты. Однажды в нашей квартире появился господин в роскошном костюме. Он долго о чем-то говорил с родителями, а через несколько дней забрал меня с собой и увез на другой край света. Это был Говард Рейнольде, бродяга с Востока, который за бесценок купил наш калифорнийский домик. Дом, как выяснилось, стоял на золоте. Рейнольде выкопал это золото до последней песчинки и заработал на нем семь миллионов долларов, а потом еще и продал свой участок вместе с домом за три миллиона. Не знаю, насколько верны эти цифры, но Рейнольде выглядел как раз на десять миллионов долларов. Он чувствовал себя должником перед нашей семьей. Рейнольде собирался вернуться на восточное побережье, чтобы обосновать там новое дело, и предложил отцу переехать вместе с ним. Но отец отказался, и мать его поддержала. Они еще не забыли, как тяжело им дался переезд из Европы. Тогда Рейнольде уговорил их отпустить хотя бы старшего сына. Он пообещал, что мальчик получит самое лучшее образование, какое только можно получить за деньги, и вернется к ним либо инженером, либо врачом. Так золото Калифорнии забросило меня в Филадельфию.
Там я стал ученым, там встретил свою будущую жену, там родилась моя дочь. С тех пор я обошел, наверно, половину земного шара. Но так и не вернулся в Новую Гельвецию. Потому что ее больше нет. И не будет. Разве что Рейнольде захочет создать ее здесь…
С этими словами профессор опустил голову на стол и захрапел. Степан Гончар осторожно привстал, но доктор Фарбер внезапно встрепенулся и спросил, сонно оглядываясь:
— Мелисса? Где Мелисса?
— Спокойно, док. Ваша дочка под присмотром мадам Нимур.
— Питерс, вы спасли мою девочку. Дайте я пожму вашу ру…
Не договорив, профессор сложил руки под головой и снова захрапел.
Наутро целый конвой сопровождал доктора Фарбера до железнодорожной станции. Гончар остался дома, у него не было ни минуты свободной.
Прощаясь, профессор спросил:
— Вы не хотите присоединиться к моей экспедиции?
— Я нужен здесь. Слишком много работы.
— Чем будете заниматься?
— Хочу для начала построить лесопилку.
— Что у вас есть для этого?
— Пока только лес, — усмехнулся Степан. — Может быть, скоро появится паровая машина. Потом еще что-нибудь раздобудем.
— Значит, лесопилка. А я хотел предложить вам интересное занятие. Нарезать участки на новых приисках. Если у вас появится свободное время летом, могу ли я рассчитывать на вас? — спросил профессор.
— Вы всегда можете рассчитывать на меня. Но вряд ли у меня появится свободное время.
— Ну что же, придется мне самому придумать способ расплатиться с вами.
Милли подбежала к нему и протянула руку, прощаясь. Гончар пожал тонкую крепкую ладошку и вдруг смутился, не зная, что сказать. До сих пор он принимал ее за ребенка, но теперь, при свете дня, Степан наконец-то разглядел, что ей лет тринадцать-четырнадцать и это уже не дитя несмышленое, а девушка-подросток. Миниатюрная, порывистая и нескладная, но — девушка, черт возьми.
— Было чертовски приятно с вами познакомиться, — ангельским голоском пропела девчонка. — Ужасно жаль, что у вас не нашлось лишней винтовки для меня. Удачи, мистер Стивен!
— Удачи, разбойница.
Проводники, Гарри и Дуглас, попрощались с ним молча. Дуглас ткнул кулаком в плечо, а Гарри сунул в руки Гончара свой дробовик и запрыгнул на подножку отходящего дилижанса.
Глядя им вслед, Степан вдруг вспомнил, как когда-то, миллион лет назад, он впервые увидел этих людей в свете ночного костра на перевале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Доктор Фарбер пожал плечами:
— Не хочу никого подозревать. Но о моем открытии мог узнать кто-то из моего ближайшего окружения. Кто-то захотел составить карту месторождений немного раньше меня. Все очень просто.
— И вы так легко об этом говорите? Док, вам бы надо приглядеться к своим друзьям.
— У меня нет друзей. Есть ученики, есть партнеры. И, как видите, есть конкуренты. — Профессор в очередной раз пожал руку Степану. — Спасибо, Питерс. Вы избавили меня от смертельной угрозы. А со своими предателями я потом как-нибудь разберусь. Золото — это страшная сила. Золотая лихорадка — смертельно опасное заболевание.
— Вам виднее, — сказал Степан, пытаясь придумать, как бы теперь избавиться от своего собеседника.
"Саби, наверно, заждалась", — думал он, поглядывая на лестницу, ведущую к его комнатушке. Но профессор, кажется, еще не закончил свою "долгую историю".
— О том, что такое золотая лихорадка, я знаю не из газет, — говорил доктор Фарбер, подперев голову кулаком. — Начнем с того, что я родился в колонии Новая Гельвеция, когда вся Калифорния еще принадлежала Мексике. Основатель колонии, швейцарский немец Иоганн Сутер, выкупил обширный участок земли у губернатора-мексиканца, чтобы построить там новый мир. Мир, основанный на законах свободы, равенства и братства. Сутер все глубже залезал в долги, но его колония постепенно расцветала.
В ней собирались самые удачливые трапперы и следопыты Калифорнии, и новые иммигранты из Европы охотно селились на землях Сутера, потому что у нас не было ни воровства, ни пьянства, ни распутства. Свободный труд на свободной земле приносил радость всем, кроме, пожалуй, содержателей лавок. В колонии не принято было подсовывать залежалый товар, а некоторые скобяные изделия, например дверные замки, вообще никто не покупал. Население Новой Гельвеции быстро прибавлялось не только с помощью иммигрантов, но и естественным путем. Крики рожениц звучали здесь неизмеримо чаще, чем плач вдов. Вот и мне довелось родиться и вырасти в новом мире. Но этот мир оказался слишком недолговечным. Он рухнул, когда плотник Джеймс Маршалл, строивший лесопилку, обнаружил в земле золотые чешуйки. Сутер и Маршалл поначалу хотели скрыть эту находку, но слух о золоте распространился со скоростью пожара на хлопковом складе — и с такими же катастрофическими последствиями.
В Новую Гельвецию хлынули толпы охотников за золотом. За ними потянулись те, кто всегда идет по следу легкой наживы, — перекупщики, виноторговцы, проститутки и грабители. За падением нравов последовал упадок хозяйства. Нивы, сады и фермы были заброшены, а их вчерашние хозяева устремились на поиски блестящих песчинок.
В довершение всех бед Соединенные Штаты отвоевали Калифорнию у Мексики, и федеральное правительство объявило недействительными все земельные права Иоганна Сутера. Основатель нового мира, говорят, умер в полной нищете после долгой судебной тяжбы. А мы, граждане Новой Гельвеции, разлетелись из своего гнезда, разоренного золотой лихорадкой.
Наша семья обосновалась в Сан-Франциско. Отец работал в порту, мать устроилась на фабрику, а я разносил газеты. Однажды в нашей квартире появился господин в роскошном костюме. Он долго о чем-то говорил с родителями, а через несколько дней забрал меня с собой и увез на другой край света. Это был Говард Рейнольде, бродяга с Востока, который за бесценок купил наш калифорнийский домик. Дом, как выяснилось, стоял на золоте. Рейнольде выкопал это золото до последней песчинки и заработал на нем семь миллионов долларов, а потом еще и продал свой участок вместе с домом за три миллиона. Не знаю, насколько верны эти цифры, но Рейнольде выглядел как раз на десять миллионов долларов. Он чувствовал себя должником перед нашей семьей. Рейнольде собирался вернуться на восточное побережье, чтобы обосновать там новое дело, и предложил отцу переехать вместе с ним. Но отец отказался, и мать его поддержала. Они еще не забыли, как тяжело им дался переезд из Европы. Тогда Рейнольде уговорил их отпустить хотя бы старшего сына. Он пообещал, что мальчик получит самое лучшее образование, какое только можно получить за деньги, и вернется к ним либо инженером, либо врачом. Так золото Калифорнии забросило меня в Филадельфию.
Там я стал ученым, там встретил свою будущую жену, там родилась моя дочь. С тех пор я обошел, наверно, половину земного шара. Но так и не вернулся в Новую Гельвецию. Потому что ее больше нет. И не будет. Разве что Рейнольде захочет создать ее здесь…
С этими словами профессор опустил голову на стол и захрапел. Степан Гончар осторожно привстал, но доктор Фарбер внезапно встрепенулся и спросил, сонно оглядываясь:
— Мелисса? Где Мелисса?
— Спокойно, док. Ваша дочка под присмотром мадам Нимур.
— Питерс, вы спасли мою девочку. Дайте я пожму вашу ру…
Не договорив, профессор сложил руки под головой и снова захрапел.
Наутро целый конвой сопровождал доктора Фарбера до железнодорожной станции. Гончар остался дома, у него не было ни минуты свободной.
Прощаясь, профессор спросил:
— Вы не хотите присоединиться к моей экспедиции?
— Я нужен здесь. Слишком много работы.
— Чем будете заниматься?
— Хочу для начала построить лесопилку.
— Что у вас есть для этого?
— Пока только лес, — усмехнулся Степан. — Может быть, скоро появится паровая машина. Потом еще что-нибудь раздобудем.
— Значит, лесопилка. А я хотел предложить вам интересное занятие. Нарезать участки на новых приисках. Если у вас появится свободное время летом, могу ли я рассчитывать на вас? — спросил профессор.
— Вы всегда можете рассчитывать на меня. Но вряд ли у меня появится свободное время.
— Ну что же, придется мне самому придумать способ расплатиться с вами.
Милли подбежала к нему и протянула руку, прощаясь. Гончар пожал тонкую крепкую ладошку и вдруг смутился, не зная, что сказать. До сих пор он принимал ее за ребенка, но теперь, при свете дня, Степан наконец-то разглядел, что ей лет тринадцать-четырнадцать и это уже не дитя несмышленое, а девушка-подросток. Миниатюрная, порывистая и нескладная, но — девушка, черт возьми.
— Было чертовски приятно с вами познакомиться, — ангельским голоском пропела девчонка. — Ужасно жаль, что у вас не нашлось лишней винтовки для меня. Удачи, мистер Стивен!
— Удачи, разбойница.
Проводники, Гарри и Дуглас, попрощались с ним молча. Дуглас ткнул кулаком в плечо, а Гарри сунул в руки Гончара свой дробовик и запрыгнул на подножку отходящего дилижанса.
Глядя им вслед, Степан вдруг вспомнил, как когда-то, миллион лет назад, он впервые увидел этих людей в свете ночного костра на перевале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91