Мы тоже хотим попасть в Эшфорд.
— Какой Эшфорд?
— Во всей Небраске только один Эшфорд.
Степан присел и вытянул руки над костром. Пламя обжигало кожу, дым ел глаза, черные сучья потрескивали под голубыми и желтыми языками огня. Все это было реальным, настоящим, подлинным. Это не снилось ему.
Значит, не снится и голос. Эшфорд. Небраска. Здесь нет других дорог.
Еще и еще раз Гончар пытался прокрутить в голове все последние события. Он вышел из машины. Оступился. Долбанулся головой. Очнулся на склоне… Очнулся? Значит, он на какое-то время потерял самоконтроль. Кстати, потерял и кое-что еще — часы и бабки, не говоря о документах. Стоп. Хватит о потерях.
Итак, пока он был без сознания, его перебросили с Пулковского шоссе в Америку. Штат Небраска.
Кто перебросил? Зачем? Стоп, стоп, стоп! Снова бессмысленные вопросы. Бессмысленные, потому что некому их задать. В жизни, впрочем, случаются события и покруче. Подумаешь, человек пропал. Эшелоны пропадают, и то никто не удивляется. А тут — всего лишь человек…
При современном состоянии авиации это заняло бы часов десять. Какой тут часовой пояс? "Все срастается, — подумал Степан, радуясь хотя бы такому объяснению, более или менее рациональному. — Неважно, кто это сделал и с какой целью. Но если меня вырубили, тайно доставили на борт и выбросили в Америке, то сейчас тут как раз и должна быть глубокая ночь. Ладно, в Небраске тоже люди живут. Вот уж не думал, что в Штатах остались такие глухие места. Экологический беспредел. Никаких признаков рекламы и уличного освещения, никаких промышленных запахов. Да еще и любители экстремального туризма за каждым кустом".
Из-за фургона показался темный силуэт. Высокий мужчина в широкополой шляпе приблизился к кругу света возле костра, и Степан увидел у него в руках ружье.
— Проклятый туман, — сказал мужчина. — Из-за него мы застряли на перевале. Будем ждать рассвета. Можешь остаться с нами, если тебе надо в Эшфорд.
Степан кивнул. Он оставался неподвижным, пытаясь разобраться в ситуации. А ситуация менялась. Глаза привыкали к освещению, и Степан разглядел новые лица у костра.
Благообразный джентльмен с бакенбардами устроился на раскладном стуле. Он поминутно поправлял складки своего длинного плаща, с откровенным интересом разглядывая Гончара. У его ног примостилась, кутаясь в рыжую лохматую шубу, девочка лет двенадцати, в меховой шапке с опущенными клапанами.
Вышел из темноты и еще один вооруженный мужчина, в короткой двубортной куртке, отороченной белым мехом. Он присел на корточки, опираясь на ружье, и вытянул над огнем длинный шомпол с насаженным куском хлеба.
— Откуда идешь, друг?
Степан молча показал большим пальцем за спину.
— Снизу? И давно шагаешь?
Степан неопределенно пожал плечами.
— Ты отчаянный парень, — сказал любитель жареного хлеба. — Пешком, в одиночку пройти перевал Вэйна? На такое не каждый решится даже днем. Хочешь хлеба?
Он переломил обугленную горбушку и протянул половинку Степану.
— Спасибо.
— Хочешь кофе? Дуглас, ты все равно стоишь, подай-ка еще одну кружку.
— Любишь ты командовать, Гарри, — покачал головой высокий, который стоял, опираясь на свое длинное ружье.
Не сходя с места, он потянулся к заднему ящику фургона, откинул его боковую стенку, выудил из ящика кружку и кинул ее к костру. Разговорчивый Гарри ловко поймал ее одной рукой, а во второй руке у него уже был закопченный кофейник.
— Тебе повезло, друг. Я только что расплескал почти весь наш кипяток, но в кофейнике осталось как раз на одну кружку. И это твоя кружка. Человек, прошедший перевал Вэйна ночью, заслужил того, чтобы отдать ему остатки кофе. Зимней ночью добрый глоток кофе стоит столько же, сколько целая пинта воды в жару, верно, друг?
Гончар вспомнил, где он слышал такое произношение. Похожим образом переговариваются в нью-йоркском порту — гнусавыми скороговорками, с особенными словечками из тамошнего жаргона. Он мог бы и сам ответить в такой же манере, если бы стоял сейчас на терминале и следил за погрузкой. Но здесь, на ночной дороге, такое пижонство было неуместным. Здесь надо говорить так, чтобы тебя поняли сразу. И незачем притворяться местным.
Кроме необычной речи, эти американцы удивили Степана еще одной особенностью — они не улыбались. Дуглас и Гарри глядели на него довольно дружелюбно, но их обветренные лица оставались суровыми и непроницаемыми. Джентльмен с бакенбардами бесцеремонно рассматривал покрой куртки Степана, словно видел впервые такую диковинку. А девчонка угрюмо уставилась в огонь немигающим взглядом. Никто из них не завел со своим случайным попутчиком вежливой беседы о погоде и спортивных новостях. И только Гарри, наверно, ждал, что Степан оценит его гостеприимство.
— Хорошая штука — горячий кофе, верно, друг? — спросил он, видимо надеясь услышать от Степана хоть какую-то ответную реплику.
В общении с иностранцами всегда трудно произнести первые слова, потому что приходится перешагивать какой-то внутренний барьер. Боишься, что тебя не поймут. Бесследно выветриваются из памяти все глаголы. Кажется, что, кроме мычания и жестов, у тебя ничего не осталось. Но Степан Гончар знал одно простое средство от этой напасти. Он никогда не заговаривал первым, а старался как можно дольше послушать собеседника. После двух-трех фраз он уже переставал мысленно переводить на русский каждое слово, а просто понимал смысл сказанного. С пониманием возвращались к нему и уверенность, и позабытые слова.
Так поступил он и на этот раз. Отхлебнув осторожно горячей жижи, в которой плавали крошки, Степан заметил:
— Не все на этой дороге так добры. На той стороне я тоже видел костер, но вместо кофе и хлеба меня угостили двумя пулями.
Гарри повернулся к Дугласу:
— Я же говорил, что был выстрел!
— Ты не мог слышать выстрел с той стороны перевала, — спокойно ответил Дуглас и взглянул на Степана. — Скажи нам, друг, кто были те люди, которые стреляли в тебя?
— Не знаю. Они забыли представиться. Могу точно сказать, что у одного из них женский голос.
Американцы переглянулись.
— Вот такой? — спросил Гарри и просипел фальцетом: — Отвали, придурок!
Степан кивнул, и Гарри снова оглянулся на Дугласа. Тот присел к огню, положив ружье рядом на землю, и подержал руки над пламенем, сгибая и разгибая длинные узловатые пальцы.
— Я думаю, доктор Фарбер, что туман уже рассеялся и мы можем ехать. — Он поднял лицо к благообразному джентльмену, который сидел напротив на складном стуле. — Луна высокая, дорогу видно хорошо. Нет смысла ждать здесь.
— Особенно когда банда Сиплого ошивается поблизости, — добавил Гарри.
— Вам виднее, джентльмены, — ответил доктор Фарбер. — В любом случае лучше двигаться, чем стоять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Какой Эшфорд?
— Во всей Небраске только один Эшфорд.
Степан присел и вытянул руки над костром. Пламя обжигало кожу, дым ел глаза, черные сучья потрескивали под голубыми и желтыми языками огня. Все это было реальным, настоящим, подлинным. Это не снилось ему.
Значит, не снится и голос. Эшфорд. Небраска. Здесь нет других дорог.
Еще и еще раз Гончар пытался прокрутить в голове все последние события. Он вышел из машины. Оступился. Долбанулся головой. Очнулся на склоне… Очнулся? Значит, он на какое-то время потерял самоконтроль. Кстати, потерял и кое-что еще — часы и бабки, не говоря о документах. Стоп. Хватит о потерях.
Итак, пока он был без сознания, его перебросили с Пулковского шоссе в Америку. Штат Небраска.
Кто перебросил? Зачем? Стоп, стоп, стоп! Снова бессмысленные вопросы. Бессмысленные, потому что некому их задать. В жизни, впрочем, случаются события и покруче. Подумаешь, человек пропал. Эшелоны пропадают, и то никто не удивляется. А тут — всего лишь человек…
При современном состоянии авиации это заняло бы часов десять. Какой тут часовой пояс? "Все срастается, — подумал Степан, радуясь хотя бы такому объяснению, более или менее рациональному. — Неважно, кто это сделал и с какой целью. Но если меня вырубили, тайно доставили на борт и выбросили в Америке, то сейчас тут как раз и должна быть глубокая ночь. Ладно, в Небраске тоже люди живут. Вот уж не думал, что в Штатах остались такие глухие места. Экологический беспредел. Никаких признаков рекламы и уличного освещения, никаких промышленных запахов. Да еще и любители экстремального туризма за каждым кустом".
Из-за фургона показался темный силуэт. Высокий мужчина в широкополой шляпе приблизился к кругу света возле костра, и Степан увидел у него в руках ружье.
— Проклятый туман, — сказал мужчина. — Из-за него мы застряли на перевале. Будем ждать рассвета. Можешь остаться с нами, если тебе надо в Эшфорд.
Степан кивнул. Он оставался неподвижным, пытаясь разобраться в ситуации. А ситуация менялась. Глаза привыкали к освещению, и Степан разглядел новые лица у костра.
Благообразный джентльмен с бакенбардами устроился на раскладном стуле. Он поминутно поправлял складки своего длинного плаща, с откровенным интересом разглядывая Гончара. У его ног примостилась, кутаясь в рыжую лохматую шубу, девочка лет двенадцати, в меховой шапке с опущенными клапанами.
Вышел из темноты и еще один вооруженный мужчина, в короткой двубортной куртке, отороченной белым мехом. Он присел на корточки, опираясь на ружье, и вытянул над огнем длинный шомпол с насаженным куском хлеба.
— Откуда идешь, друг?
Степан молча показал большим пальцем за спину.
— Снизу? И давно шагаешь?
Степан неопределенно пожал плечами.
— Ты отчаянный парень, — сказал любитель жареного хлеба. — Пешком, в одиночку пройти перевал Вэйна? На такое не каждый решится даже днем. Хочешь хлеба?
Он переломил обугленную горбушку и протянул половинку Степану.
— Спасибо.
— Хочешь кофе? Дуглас, ты все равно стоишь, подай-ка еще одну кружку.
— Любишь ты командовать, Гарри, — покачал головой высокий, который стоял, опираясь на свое длинное ружье.
Не сходя с места, он потянулся к заднему ящику фургона, откинул его боковую стенку, выудил из ящика кружку и кинул ее к костру. Разговорчивый Гарри ловко поймал ее одной рукой, а во второй руке у него уже был закопченный кофейник.
— Тебе повезло, друг. Я только что расплескал почти весь наш кипяток, но в кофейнике осталось как раз на одну кружку. И это твоя кружка. Человек, прошедший перевал Вэйна ночью, заслужил того, чтобы отдать ему остатки кофе. Зимней ночью добрый глоток кофе стоит столько же, сколько целая пинта воды в жару, верно, друг?
Гончар вспомнил, где он слышал такое произношение. Похожим образом переговариваются в нью-йоркском порту — гнусавыми скороговорками, с особенными словечками из тамошнего жаргона. Он мог бы и сам ответить в такой же манере, если бы стоял сейчас на терминале и следил за погрузкой. Но здесь, на ночной дороге, такое пижонство было неуместным. Здесь надо говорить так, чтобы тебя поняли сразу. И незачем притворяться местным.
Кроме необычной речи, эти американцы удивили Степана еще одной особенностью — они не улыбались. Дуглас и Гарри глядели на него довольно дружелюбно, но их обветренные лица оставались суровыми и непроницаемыми. Джентльмен с бакенбардами бесцеремонно рассматривал покрой куртки Степана, словно видел впервые такую диковинку. А девчонка угрюмо уставилась в огонь немигающим взглядом. Никто из них не завел со своим случайным попутчиком вежливой беседы о погоде и спортивных новостях. И только Гарри, наверно, ждал, что Степан оценит его гостеприимство.
— Хорошая штука — горячий кофе, верно, друг? — спросил он, видимо надеясь услышать от Степана хоть какую-то ответную реплику.
В общении с иностранцами всегда трудно произнести первые слова, потому что приходится перешагивать какой-то внутренний барьер. Боишься, что тебя не поймут. Бесследно выветриваются из памяти все глаголы. Кажется, что, кроме мычания и жестов, у тебя ничего не осталось. Но Степан Гончар знал одно простое средство от этой напасти. Он никогда не заговаривал первым, а старался как можно дольше послушать собеседника. После двух-трех фраз он уже переставал мысленно переводить на русский каждое слово, а просто понимал смысл сказанного. С пониманием возвращались к нему и уверенность, и позабытые слова.
Так поступил он и на этот раз. Отхлебнув осторожно горячей жижи, в которой плавали крошки, Степан заметил:
— Не все на этой дороге так добры. На той стороне я тоже видел костер, но вместо кофе и хлеба меня угостили двумя пулями.
Гарри повернулся к Дугласу:
— Я же говорил, что был выстрел!
— Ты не мог слышать выстрел с той стороны перевала, — спокойно ответил Дуглас и взглянул на Степана. — Скажи нам, друг, кто были те люди, которые стреляли в тебя?
— Не знаю. Они забыли представиться. Могу точно сказать, что у одного из них женский голос.
Американцы переглянулись.
— Вот такой? — спросил Гарри и просипел фальцетом: — Отвали, придурок!
Степан кивнул, и Гарри снова оглянулся на Дугласа. Тот присел к огню, положив ружье рядом на землю, и подержал руки над пламенем, сгибая и разгибая длинные узловатые пальцы.
— Я думаю, доктор Фарбер, что туман уже рассеялся и мы можем ехать. — Он поднял лицо к благообразному джентльмену, который сидел напротив на складном стуле. — Луна высокая, дорогу видно хорошо. Нет смысла ждать здесь.
— Особенно когда банда Сиплого ошивается поблизости, — добавил Гарри.
— Вам виднее, джентльмены, — ответил доктор Фарбер. — В любом случае лучше двигаться, чем стоять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91