— Значит, война. Ваше превосходительство, каков будет ваш первый шаг?
— Я уже сделал его: приказал освободить Филиппа Жирара!
— У меня есть свидетели, и они покажут, что он угрожал мне! В таких случаях закон…
— Здесь я закон! — прервал его де Бьенвилль, встал из за стола и приблизился к де Марье. — Мне известны мельчайшие подробности вашего безобразного поведения, и, кроме того, я знаю, что вы постоянно действуете в рамках закона!
Де Марья уже пришел в себя и небрежно заметил:
— Вы, как губернатор, конечно, являетесь здесь проводником закона. Закон же предписывает наказывать непослушную жену! Моя жена мне не повиновалась. Каким образом муж может научить жену повиноваться, также определяет закон.
— Я абсолютно уверен, что вы просчитали все до мелочей и никак не нарушили закона. Мсье де Марья, вы напоминаете мне расчетливого ростовщика-левантийца. И также хитры и подлы, как и он! Для меня, кроме того, не секрет, что вы собираетесь отослать в Версаль протест, если я сделаю что-либо не подобающее занимаемому мной посту, — де Бьенвилль рассмеялся, а потом продолжил: — Я не собираюсь нарушать закон или действовать как губернатор Луизианы. Мсье, я с вами разберусь как обычный гражданин.
Он взял со стола перчатку и ударил де Марья ею по щеке. Тот какое-то мгновение молчал, а потом выпалил:
— Вы мне за это ответите!
— Есть закон, запрещающий дуэли, и я не должен его нарушать. Но, мсье, нарушить этот закон нам придется вместе.
— И как можно быстрее!
— Завтра на рассвете?
— Завтра на рассвете, — казалось де Марья задыхался от злобы. — Я выбираю саблю!
Де Бьенвилль кивнул.
— Само собой.
Они обсудили подробности дуэли. Драться было решено на расчищенном к западу от поселения месте, где собирались в дальнейшем строить пороховой склад. Оба распалились как драчливые юнцы, которые никак не могут дождаться начала поединка.
Когда они обо всем договорились, начальник полиции церемонно поклонился. А затем, отбросив в сторону правила приличия, злобно обругал губернатора.
— Неотесанный лесоруб — деревенщина! Де Бьенвилль не остался у него в долгу:
— Придворный щеголь и бездумный болван!
— Провинциальный дуболом!
— Трус! Ты только и можешь, что расправляться с беззащитными женщинами!
Де Марья подошел ближе и оперся руками о стол.
— Не забудьте помолиться, ваше превосходительство, — посоветовал он. — Я прекрасно владею саблей! Меня учил в Париже мастер своего дела, и в моем арсенале множество коварных приемов. Я горю от нетерпения проделать дырку у вас между ребрами. Уверяю вас, ваше превосходительство, это доставит мне огромное удовольствие!
Губернатор от души рассмеялся.
— Вы, наверное, считаете, что сегодня я проведу бессонную ночь? Мсье, я — ле Мойн из Лонгея! Вам что-либо известно об этом семействе? Удивительное семейство, надо вам сказать. Нас научили действовать пикой, саблей, шпагой и алебардой еще в то время, когда мы с трудом держали это оружие. Я денно и нощно шлифовал свое мастерство. Иногда со мной упражнялись и братья, мы все наносили удары, нападали, резали, кололи. Замечу, что нам известна не только теория, — мы все испытали свои силы в сражениях. Вам доводилось когда-либо видеть перед собой индейца в боевой раскраске или действовать под прицелом английских орудий? Думаю, нет, мсье, — он перестал смеяться и сердито нахмурился. — Неужели вы считаете, что член семейства ле Мойн испугается игрушечного солдатика, который выступает на парадах смешными гусиными шажками? Мсье, по-моему, это вам следует провести ночь в молитвах о собственном здравии!
Два дня и две ночи Филипп безвыходно провел в заключении и дошел до такого состояния, что как только его выпустили, он тотчас припустил к палатке, которую занимал вместе с Поликарпом Бонне. Палатка стояла как раз неподалеку от места строительства будущего порохового склада. Увидев хозяина, Карп не смог удержаться от возгласа:
— Ну и вид, хозяин. Вы будто пробыли в тюрьме целый месяц! — воскликнул Карп.
— Я жил там, как крыса в сточной канаве! — брезгливо поморщился Филипп. — Побыстрее нагрей мне воды, да побольше, чтобы я смог как следует отмыться от грязи!
Полившись, плотник улегся на матрасе, что служил ему постелью, а Карп тем временем выстирал его одежду и повесил сушиться. Филипп спал до самой темноты, а проснувшись, испытал прилив бодрости и сил.
Карп сварил для него густой суп и принес свежий хлеб от булочника. Вчерашний заключенный на аппетит не жаловался, ибо в тюрьме есть отвратительное вонючее пойло не стал, предпочитая голодать.
После супа Карп подал баранину, и, подбирая густой соус корочкой хлеба, пожаловался:
— Хозяин, я ей не подхожу. Я не знаю, в чем тут дело, но все обстоит именно так. Я ей не подхожу!
— Ты имеешь в виду вдову Готье? А мне казалось, ты решил держаться от нее подальше.
Карп грустно покачал головой, не в силах справиться с собой.
— Хозяин, вы абсолютно правы. Но, признаюсь в собственной слабости, — я не могу перед ней устоять. Я вот вчера подумал: «Пусть она сама попытается прокормить своих шестерых детей, я не стану ей помогать!», а на рассвете поднялся и отправился к колодцу за водой, да еще умолял, чтобы она позволила еще что-то для нее сделать.
— Твоя преданность на нее не действует?
— Нет… Я даже спрашивал ее: «Что лучше в морозную ночь — лишнее одеяло или тот, кто мог бы тебя согреть?» А еще: «Достаточно ли ей шестерых детей?» И вы знаете, что она мне ответила? Она сказала, что в этой стране не бывает лютых холодов, а шестерых детей ей вполне достаточно… Даже более, чем достаточно! Она меня так расстроила! Иногда она вообще мне не отвечает, а просто отталкивает рукой и говорит: «Шу-шу!»
Филипп Карпа почти не слушал, весь поглощенный мыслями о Фелисите и жестокости ее мужа. От природы Жирар был терпелив и спокоен, обычно смиренно воспринимал неудачи и неприятности и почти никогда не сетовал на судьбу. Более того, никакие злодеяния, совершаемые над ним, никогда не вызывали у него желания мстить. Услышав рассуждение о том, что внутри каждого человека скрывается убийца и при определенных обстоятельствах убийца этот вырывается наружу, Филипп не поверил ни одному слову, но теперь… Теперь все переменилось. Он так и пылал ненавистью. Словно кто-то постоянно нашептывал: «Есть только один способ разом со всем покончить. Если закон бессилен освободить ее от этого человека, значит, придется сделать мне!»
Прошел дождь, но их с Карпом палатка, которая и верой и правдой служила какому-то офицеру еще во времена европейских войн, была из двойного брезента, и лицевая сторона его нависала над изнанкой на несколько футов, полностью защищая от дождя и солнца. Слушая, как стучат капли дождя, Филипп подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Я уже сделал его: приказал освободить Филиппа Жирара!
— У меня есть свидетели, и они покажут, что он угрожал мне! В таких случаях закон…
— Здесь я закон! — прервал его де Бьенвилль, встал из за стола и приблизился к де Марье. — Мне известны мельчайшие подробности вашего безобразного поведения, и, кроме того, я знаю, что вы постоянно действуете в рамках закона!
Де Марья уже пришел в себя и небрежно заметил:
— Вы, как губернатор, конечно, являетесь здесь проводником закона. Закон же предписывает наказывать непослушную жену! Моя жена мне не повиновалась. Каким образом муж может научить жену повиноваться, также определяет закон.
— Я абсолютно уверен, что вы просчитали все до мелочей и никак не нарушили закона. Мсье де Марья, вы напоминаете мне расчетливого ростовщика-левантийца. И также хитры и подлы, как и он! Для меня, кроме того, не секрет, что вы собираетесь отослать в Версаль протест, если я сделаю что-либо не подобающее занимаемому мной посту, — де Бьенвилль рассмеялся, а потом продолжил: — Я не собираюсь нарушать закон или действовать как губернатор Луизианы. Мсье, я с вами разберусь как обычный гражданин.
Он взял со стола перчатку и ударил де Марья ею по щеке. Тот какое-то мгновение молчал, а потом выпалил:
— Вы мне за это ответите!
— Есть закон, запрещающий дуэли, и я не должен его нарушать. Но, мсье, нарушить этот закон нам придется вместе.
— И как можно быстрее!
— Завтра на рассвете?
— Завтра на рассвете, — казалось де Марья задыхался от злобы. — Я выбираю саблю!
Де Бьенвилль кивнул.
— Само собой.
Они обсудили подробности дуэли. Драться было решено на расчищенном к западу от поселения месте, где собирались в дальнейшем строить пороховой склад. Оба распалились как драчливые юнцы, которые никак не могут дождаться начала поединка.
Когда они обо всем договорились, начальник полиции церемонно поклонился. А затем, отбросив в сторону правила приличия, злобно обругал губернатора.
— Неотесанный лесоруб — деревенщина! Де Бьенвилль не остался у него в долгу:
— Придворный щеголь и бездумный болван!
— Провинциальный дуболом!
— Трус! Ты только и можешь, что расправляться с беззащитными женщинами!
Де Марья подошел ближе и оперся руками о стол.
— Не забудьте помолиться, ваше превосходительство, — посоветовал он. — Я прекрасно владею саблей! Меня учил в Париже мастер своего дела, и в моем арсенале множество коварных приемов. Я горю от нетерпения проделать дырку у вас между ребрами. Уверяю вас, ваше превосходительство, это доставит мне огромное удовольствие!
Губернатор от души рассмеялся.
— Вы, наверное, считаете, что сегодня я проведу бессонную ночь? Мсье, я — ле Мойн из Лонгея! Вам что-либо известно об этом семействе? Удивительное семейство, надо вам сказать. Нас научили действовать пикой, саблей, шпагой и алебардой еще в то время, когда мы с трудом держали это оружие. Я денно и нощно шлифовал свое мастерство. Иногда со мной упражнялись и братья, мы все наносили удары, нападали, резали, кололи. Замечу, что нам известна не только теория, — мы все испытали свои силы в сражениях. Вам доводилось когда-либо видеть перед собой индейца в боевой раскраске или действовать под прицелом английских орудий? Думаю, нет, мсье, — он перестал смеяться и сердито нахмурился. — Неужели вы считаете, что член семейства ле Мойн испугается игрушечного солдатика, который выступает на парадах смешными гусиными шажками? Мсье, по-моему, это вам следует провести ночь в молитвах о собственном здравии!
Два дня и две ночи Филипп безвыходно провел в заключении и дошел до такого состояния, что как только его выпустили, он тотчас припустил к палатке, которую занимал вместе с Поликарпом Бонне. Палатка стояла как раз неподалеку от места строительства будущего порохового склада. Увидев хозяина, Карп не смог удержаться от возгласа:
— Ну и вид, хозяин. Вы будто пробыли в тюрьме целый месяц! — воскликнул Карп.
— Я жил там, как крыса в сточной канаве! — брезгливо поморщился Филипп. — Побыстрее нагрей мне воды, да побольше, чтобы я смог как следует отмыться от грязи!
Полившись, плотник улегся на матрасе, что служил ему постелью, а Карп тем временем выстирал его одежду и повесил сушиться. Филипп спал до самой темноты, а проснувшись, испытал прилив бодрости и сил.
Карп сварил для него густой суп и принес свежий хлеб от булочника. Вчерашний заключенный на аппетит не жаловался, ибо в тюрьме есть отвратительное вонючее пойло не стал, предпочитая голодать.
После супа Карп подал баранину, и, подбирая густой соус корочкой хлеба, пожаловался:
— Хозяин, я ей не подхожу. Я не знаю, в чем тут дело, но все обстоит именно так. Я ей не подхожу!
— Ты имеешь в виду вдову Готье? А мне казалось, ты решил держаться от нее подальше.
Карп грустно покачал головой, не в силах справиться с собой.
— Хозяин, вы абсолютно правы. Но, признаюсь в собственной слабости, — я не могу перед ней устоять. Я вот вчера подумал: «Пусть она сама попытается прокормить своих шестерых детей, я не стану ей помогать!», а на рассвете поднялся и отправился к колодцу за водой, да еще умолял, чтобы она позволила еще что-то для нее сделать.
— Твоя преданность на нее не действует?
— Нет… Я даже спрашивал ее: «Что лучше в морозную ночь — лишнее одеяло или тот, кто мог бы тебя согреть?» А еще: «Достаточно ли ей шестерых детей?» И вы знаете, что она мне ответила? Она сказала, что в этой стране не бывает лютых холодов, а шестерых детей ей вполне достаточно… Даже более, чем достаточно! Она меня так расстроила! Иногда она вообще мне не отвечает, а просто отталкивает рукой и говорит: «Шу-шу!»
Филипп Карпа почти не слушал, весь поглощенный мыслями о Фелисите и жестокости ее мужа. От природы Жирар был терпелив и спокоен, обычно смиренно воспринимал неудачи и неприятности и почти никогда не сетовал на судьбу. Более того, никакие злодеяния, совершаемые над ним, никогда не вызывали у него желания мстить. Услышав рассуждение о том, что внутри каждого человека скрывается убийца и при определенных обстоятельствах убийца этот вырывается наружу, Филипп не поверил ни одному слову, но теперь… Теперь все переменилось. Он так и пылал ненавистью. Словно кто-то постоянно нашептывал: «Есть только один способ разом со всем покончить. Если закон бессилен освободить ее от этого человека, значит, придется сделать мне!»
Прошел дождь, но их с Карпом палатка, которая и верой и правдой служила какому-то офицеру еще во времена европейских войн, была из двойного брезента, и лицевая сторона его нависала над изнанкой на несколько футов, полностью защищая от дождя и солнца. Слушая, как стучат капли дождя, Филипп подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121