Следовательно? Следовательно, колебаться по вопросу о восстании, как единственном средстве спасти революцию, значит впадать в ту наполовину либердановскую, эсеровски-меньшевистскую трусливую доверчивость к буржуазии, наполовину “мужицки”-бессознательную доверчивость, против которой больше всего большевики боролись.
—————
…“Мы усиливаемся с каждым днём, мы можем войти сильной оппозицией в Учредительное собрание, к чему нам всё ставить на карту”…
Довод филистера, который “читал”, что Учредительное собрание созывается, и доверчиво успокаивается на легальнейшем, лояльнейшем, конституционном пути.
Жаль только, что ни вопроса о голоде, ни вопроса о сдаче Питера ожиданиями Учредительного собрания решить нельзя. Эту “мелочь” забывают наивные или растерявшиеся, или давшие себя запугать люди.
Голод не ждёт. Крестьянское восстание не ждало. Война не ждёт. Скрывшиеся адмиралы не ждали…
И слепые люди дивятся ещё, что голодный народ и предаваемые генералами и адмиралами солдаты равнодушны к выборам! О, мудрецы!
—————
…“Вот если бы корниловцы опять начали, тогда мы бы показали! А начинать самим, к чему рисковать”?… История не повторяется, но если мы повернёмся к ней задом и будем, созерцая корниловщину первую, твердить: “вот кабы корниловцы начали”; если мы это сделаем, какая это превосходная революционная стратегия!… Какое это серьёзное обоснование пролетарской политики?
А если корниловцы… дождутся голодных бунтов, прорыва фронта, сдачи Питера, не начиная до тех пор? Что тогда?
Тактику пролетарской партии нам предлагают построить на возможном повторении корниловцами одной из своих старых ошибок!
Забудем всё, что сотни раз доказывали и доказали большевики, что доказала полугодовая история нашей революции, именно, что выхода нет , объективно нет, не может быть, кроме диктатуры корниловцев или диктатуры пролетариата, забудем это, отречёмся от всего этого и будем ждать! Ждать чего? Ждать чуда…»

[2.12]

РЕЧЬ МИЛЮКОВА(Выдержки )
«…Кажется, становится общепризнанным, что оборона государства — главнейшая задача момента и что для её успеха необходима дисциплина в армии и порядок в стране. Чтобы создать эти условия, у нас должна быть власть, способная действовать не только убеждением, но и силой… Основою всех наших несчастий является оригинальная, чисто русская точка зрения по вопросам внешней политики, именуемая обычно интернационалистической точкой зрения.
Когда г. Ленин полагает, что в России родится новый мир, через который обновится и старый Запад, что этот новый мир заменит старое знамя доктринёрского социализма новым прямым действием голодающих масс, когда он полагает, что таким образом человечество будет сразу двинуто вперёд и разобьёт двери, отделяющие нас от социалистического рая, то в этом он только подражает Керенскому…
Эти люди искренне верили, что распад в России приведёт к распаду всего буржуазного мира. Исходя из этой точки зрения, они способны бессознательно совершать государственную измену в военное время или с полным хладнокровием внушать солдатам, что солдаты должны уйти из окопов и, вместо того чтобы бороться с неприятелем, создавать внутреннюю гражданскую войну, нападать на помещиков и капиталистов…»
Здесь речь Милюкова была прервана бешеными криками слева. Депутаты требовали, чтобы он указал, кто из социалистов призывал к такого рода действиям.
«Мартов говорит, что только революционное давление пролетариата может подавить и победить злую волю империалистических клик и уничтожить их диктатуру… Это может быть сделано не путём соглашения между правительствами об ограничении вооружений, но лишь путём обезоружения этих правительств и радикальной демократизации всего военного устройства…»
После ряда злобных и несправедливых нападок на Мартова Милюков перешёл к меньшевикам и эсерам, обвиняя их в том, что они вошли в правительство только для того, чтобы вести в нём классовую борьбу.
«Социалисты Германии и союзных стран смотрят на этих господ с еле скрываемым презрением; но они решили, что это дело России, и прислали нам несколько проповедников всемирного пожара.
Формула нашей революционной демократии весьма проста: ни внешней политики, ни дипломатического искусства, немедленный демократический мир, декларация к союзникам: “нам ничего не надо, нам не за что сражаться”. Тогда наши противники немедленно выпустят такую же декларацию, и братство народов станет совершившимся фактом».
Милюков осмеял Циммервальдский манифест и заявил, что даже Керенский не смог ускользнуть от влияния «этого злополучного документа, который навсегда останется обвинительным актом против вас». Затем он напал на Скобелева, утверждая, что положение его на Парижской конференции, где он явится среди иностранных дипломатов в качестве правительственного делегата, состоящего в оппозиции к иностранной политике своего же правительства, окажется настолько странным, что все будут говорить: «Чего добивается этот господин и о чём, собственно, нам говорить с ним?». Что до наказа, то Милюков заявил, что он и сам пацифист, что он тоже верит в создание международного арбитражного бюро, в необходимость ограничения вооружений и парламентского контроля над тайной дипломатией, откуда, впрочем, не следует, чтобы эту тайную дипломатию надо было вовсе уничтожить.
Перейдя же к социалистическим идеям наказа, к тем идеям, которые он называл «стокгольмскими идеями» (мир без победы, самоопределение народов, прекращение экономической войны), Милюков заявил:
«Успехи Германии прямо пропорциональны успехам тех людей, которые называют себя революционной демократией. Я не говорю, что они прямо пропорциональны “успехам революции”, ибо полагаю, что поражения революционной демократии это и есть победы революции…
Влияние советских деятелей на всё окружающее вовсе не так слабо. Достаточно было прослушать речь министра иностранных дел, чтобы убедиться, что в этом зале влияние революционной демократии на внешнюю политику настолько сильно, что лицом к лицу с этой революционной демократией министр отказывается говорить вслух о чести и о достоинстве России.
Из наказа Советов мы можем видеть, что идеи Стокгольмского манифеста вырабатывались в двух направлениях: в направлении утопизма и в духе германских интересов».
Яростные выкрики слева прерывают оратора, и председатель делает ему замечание. Милюков настаивает, что мирное предложение, вырабатываемое не дипломатами, а народными собраниями, предложение начать мирные переговоры, как только враг откажется от аннексий, играет в руку немцам. Недавно Кульман сказал, что личное заявление связывает только того человека, который выступил с ним… «Во всяком случае, скорее мы будем подражать немцам, чем Совету рабочих и солдатских депутатов»…
«Параграфы, говорящие о независимости Литвы и Латвии, являются симптомами националистической агитации, ведущейся в разных частях страны и, по словам Милюкова, поддерживаемой немецкими деньгами…»
Несмотря на дикие крики и шум на левых скамьях, оратор сопоставляет те статьи наказа, которые касаются Эльзаса-Лотарингии, Румынии и Сербии, со статьями того же наказа, говорящими о разных национальностях Германии и Австрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115