Мертвое лицо смотрело прямо на Сигеру. Это был Кудо. Сигеру опустил меч. Он помнил, что, обезглавив Кудо, привязал голову к седлу. Когда же он успел перевесить ее на плечо?
Сигеру осмотрел себя. Несколько неглубоких ран, да и те он нанес сам, когда отсекал головы. Ничего серьезного. Значит, он не переродился. Сигеру поднял одну из голов за волосы. Узла волос на макушке не оказалось. Не самурай. Незнакомое истощенное лицо. Когда же он убил его? Прочие головы тоже ничего ему не подсказали.
Сигеру взглянул в небо. Оно сияло чистейшей голубизной. Такое небо бывает лишь зимой и только вдали от людских селений. Никаких чудовищных стрекоз. Он не слышал завывания демонов. Видения пропали. Впервые он самостоятельно пришел в себя после столь тяжкого приступа. Быть может, в последнее время он был вменяем вовсе не благодаря Гэндзи. Быть может, некий загадочный механизм временами избавляет его от мучений, если ему удается пережить следующий приступ безумия. Видения, засосавшие его сейчас, были подобны тем, что привели к заточению в монастыре Мусиндо. Возможно, вскоре они прекратятся сами собою.
Сигеру спустился вниз по склону, туда, где валялась голова Кудо.
Снежный холмик, возле которого остановилась голова, показался ему каким-то странным. Ветви лежали слишком правильно. Они не попадали сами – их кто-то уложил.
Сигеру отложил голову в сторону, извлек меч и подошел к подозрительному сугробу. Ветви образовывали треугольник. Такой шалаш мог бы соорудить стрелок, сидящий в засаде. Но почему именно здесь? Сигеру встал так, чтобы не оказаться на линии огня, и поскреб снег острием меча. Ком снега провалился внутрь.
Сугроб оказался полым.
Внутри лежали два тела.
Глава 12
«СУДЗУМЭ-нокумо»
Можешь ли ты держаться перед картиной подобно слепцу, посреди музыки – подобно глухому, на пиру – подобно покойнику?
Если нет, то позабудь свой катана и вакидзаси, свой лук и стрелы с перьями ястреба, своего боевого коня, свой доспех и свое имя. Ты недостаточно дисциплинирован, чтобы быть самураем. Стань крестьянином, священником или торговцем.
Избегай также красивых женщин. Они слишком опасны для тебя.
Судзумэ-нокумо (1777)
Эмилия все тщательно продумала. Она готова была сказать князю Гэндзи, что теперь они с Мэтью помолвлены. Что таков обычай ее единоверцев: если один умирает, другой занимает его место. Что ее грядущий брак с Цефанией основывался на вере, а не на любви, – так же, как и брак с Мэтью.
Все это, конечно, было притянуто за уши, но Эмилия надеялась на разницу культур; авось ее объяснение все-таки покажется японцам правдоподобным! Ведь множество японских обычаев просто не укладывались у нее в голове. Должно быть справедливым и обратное. Тогда ее слова не вызовут подозрения.
Мэтью согласился подтвердить, что они и вправду жених и невеста. Это хорошо. А со временем она уж как-нибудь отыщет другую причину, которая позволила бы ей остаться в Японии, ведь на самом деле Мэтью не собирается жениться на ней, да и она не желает выходить за него замуж. Ничего. Настанет срок, и она что-нибудь придумает. Обязательно. Ведь у нее просто нет другого выхода. Она никогда не вернется в Америку. Никогда и ни за что.
К огромному облегчению Эмилии – она толком не умела врать, – ей не пришлось отстаивать свое право не покидать Японию. Когда князь Гэндзи объявил, что они переезжают из Эдо в Акаоку, его княжество, находящееся на острове Сикоку, он просто счел само собой разумеющимся, что Эмилия и Мэтью едут с ним.
И вот теперь она путешествовала вместе с утонченным молодым князем. Мэтью и госпожа Хэйко уехали в другую сторону. Дядя князя, Сигеру, вернулся по их следам. Хидё остался у перекрестья дорог. Хотя никто об этом не говорил, ясно было, что японцев беспокоит возможная погоня. А что означал обстрел с моря? Неужто кто-то из империй-преступников – Британия, или Франция, или даже Россия – напал на Японию, чтобы сделать ее своей колонией? Эмилия была уверена, что Соединенные Штаты не могут быть причастны к столь аморальным действиям. Америка сама некогда была колонией и ненавидела любые попытки подчинить независимые народы. Да, Америка одобрила политику открытых дверей, позволяющую всем народам беспрепятственно общаться меж собой, и не признавала притязаний империй на якобы законно принадлежащие им сферы влияния. Эмилия хорошо помнила, как это объяснял Цефания. Наверно, теперь ей следует снова называть его не Цефанией, а мистером Кромвелем. Царствие ему Небесное.
В долине было не так холодно, как наверху, в горах. Утром они свернули на юго-запад. Эмилия определила это по солнцу. Они ехали по тропе вдоль мелкого ручья; течение было таким быстрым, что ручей не замерзал до конца. Снег местами слежался в плотную корку, и теперь эта корка похрустывала под копытами лошадей.
– А как по-вашему будет снег? – поинтересовалась Эмилия.
– Юки.
– Юки. Красивое слово.
– Если нам придется задержаться здесь, оно перестанет казаться вам красивым, – сказал князь Гэндзи. – Здесь неподалеку есть небольшая хижина. Скромный приют, но все лучше ночевки под открытым небом.
– Я выросла на ферме; я привычна к скромности и простоте.
Гэндзи весело улыбнулся:
– Представляю себе! А что вы выращивали? Думаю, не рис!
– Мы выращивали яблоки.
Эмилия ненадолго умолкла, вспоминая счастливые годы детства, своего красивого отца, красавицу-мать, милых младших братьев… А больше она ничего не стала вспоминать, чтобы не позволить недавнему прошлому отравить ее былое счастье.
– Рисовые плантации и сад ничуть не схожи между собою. Однако же мне кажется, что самая суть работы земледельца повсюду одинакова, что бы он ни выращивал. Он всегда зависит от времен года и превратностей погоды, и это главное.
– Превратностей?
– Превратности – неожиданные изменения. Единственное число – превратность.
– Ага. Превратность. Спасибо.
Он запомнит это слово. Он запоминает каждое новое слово, которое сообщает ему Эмилия. Его способности произвели на девушку глубокое впечатление.
– Вы быстро учитесь, князь Гэндзи. За эти три недели ваше произношение заметно улучшилось и словарь расширился.
– Это всецело ваша заслуга, Эмилия. Вы – необыкновенно терпеливый наставник.
– С хорошим учеником всякий учитель покажется хорошим, – сказала Эмилия. – И конечно же, если превозносить наставника за достижения ученика, то следует отдать должное и Мэтью.
– За успехи госпожи Хэйко – несомненно. А своими я обязан исключительно вам. Мэтью я понимаю гораздо хуже. Мне показалось, или ваше произношение действительно несколько отличается?
– Вы совершенно правы.
– Вы произносите слова четко, без растягивания – это чем-то напоминает речь японцев. А он говорит – будто напевает, вот так…
И Гэндзи столь похоже воспроизвел ленивый, тягучий выговор Мэтью, что Эмилия расхохоталась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Сигеру осмотрел себя. Несколько неглубоких ран, да и те он нанес сам, когда отсекал головы. Ничего серьезного. Значит, он не переродился. Сигеру поднял одну из голов за волосы. Узла волос на макушке не оказалось. Не самурай. Незнакомое истощенное лицо. Когда же он убил его? Прочие головы тоже ничего ему не подсказали.
Сигеру взглянул в небо. Оно сияло чистейшей голубизной. Такое небо бывает лишь зимой и только вдали от людских селений. Никаких чудовищных стрекоз. Он не слышал завывания демонов. Видения пропали. Впервые он самостоятельно пришел в себя после столь тяжкого приступа. Быть может, в последнее время он был вменяем вовсе не благодаря Гэндзи. Быть может, некий загадочный механизм временами избавляет его от мучений, если ему удается пережить следующий приступ безумия. Видения, засосавшие его сейчас, были подобны тем, что привели к заточению в монастыре Мусиндо. Возможно, вскоре они прекратятся сами собою.
Сигеру спустился вниз по склону, туда, где валялась голова Кудо.
Снежный холмик, возле которого остановилась голова, показался ему каким-то странным. Ветви лежали слишком правильно. Они не попадали сами – их кто-то уложил.
Сигеру отложил голову в сторону, извлек меч и подошел к подозрительному сугробу. Ветви образовывали треугольник. Такой шалаш мог бы соорудить стрелок, сидящий в засаде. Но почему именно здесь? Сигеру встал так, чтобы не оказаться на линии огня, и поскреб снег острием меча. Ком снега провалился внутрь.
Сугроб оказался полым.
Внутри лежали два тела.
Глава 12
«СУДЗУМЭ-нокумо»
Можешь ли ты держаться перед картиной подобно слепцу, посреди музыки – подобно глухому, на пиру – подобно покойнику?
Если нет, то позабудь свой катана и вакидзаси, свой лук и стрелы с перьями ястреба, своего боевого коня, свой доспех и свое имя. Ты недостаточно дисциплинирован, чтобы быть самураем. Стань крестьянином, священником или торговцем.
Избегай также красивых женщин. Они слишком опасны для тебя.
Судзумэ-нокумо (1777)
Эмилия все тщательно продумала. Она готова была сказать князю Гэндзи, что теперь они с Мэтью помолвлены. Что таков обычай ее единоверцев: если один умирает, другой занимает его место. Что ее грядущий брак с Цефанией основывался на вере, а не на любви, – так же, как и брак с Мэтью.
Все это, конечно, было притянуто за уши, но Эмилия надеялась на разницу культур; авось ее объяснение все-таки покажется японцам правдоподобным! Ведь множество японских обычаев просто не укладывались у нее в голове. Должно быть справедливым и обратное. Тогда ее слова не вызовут подозрения.
Мэтью согласился подтвердить, что они и вправду жених и невеста. Это хорошо. А со временем она уж как-нибудь отыщет другую причину, которая позволила бы ей остаться в Японии, ведь на самом деле Мэтью не собирается жениться на ней, да и она не желает выходить за него замуж. Ничего. Настанет срок, и она что-нибудь придумает. Обязательно. Ведь у нее просто нет другого выхода. Она никогда не вернется в Америку. Никогда и ни за что.
К огромному облегчению Эмилии – она толком не умела врать, – ей не пришлось отстаивать свое право не покидать Японию. Когда князь Гэндзи объявил, что они переезжают из Эдо в Акаоку, его княжество, находящееся на острове Сикоку, он просто счел само собой разумеющимся, что Эмилия и Мэтью едут с ним.
И вот теперь она путешествовала вместе с утонченным молодым князем. Мэтью и госпожа Хэйко уехали в другую сторону. Дядя князя, Сигеру, вернулся по их следам. Хидё остался у перекрестья дорог. Хотя никто об этом не говорил, ясно было, что японцев беспокоит возможная погоня. А что означал обстрел с моря? Неужто кто-то из империй-преступников – Британия, или Франция, или даже Россия – напал на Японию, чтобы сделать ее своей колонией? Эмилия была уверена, что Соединенные Штаты не могут быть причастны к столь аморальным действиям. Америка сама некогда была колонией и ненавидела любые попытки подчинить независимые народы. Да, Америка одобрила политику открытых дверей, позволяющую всем народам беспрепятственно общаться меж собой, и не признавала притязаний империй на якобы законно принадлежащие им сферы влияния. Эмилия хорошо помнила, как это объяснял Цефания. Наверно, теперь ей следует снова называть его не Цефанией, а мистером Кромвелем. Царствие ему Небесное.
В долине было не так холодно, как наверху, в горах. Утром они свернули на юго-запад. Эмилия определила это по солнцу. Они ехали по тропе вдоль мелкого ручья; течение было таким быстрым, что ручей не замерзал до конца. Снег местами слежался в плотную корку, и теперь эта корка похрустывала под копытами лошадей.
– А как по-вашему будет снег? – поинтересовалась Эмилия.
– Юки.
– Юки. Красивое слово.
– Если нам придется задержаться здесь, оно перестанет казаться вам красивым, – сказал князь Гэндзи. – Здесь неподалеку есть небольшая хижина. Скромный приют, но все лучше ночевки под открытым небом.
– Я выросла на ферме; я привычна к скромности и простоте.
Гэндзи весело улыбнулся:
– Представляю себе! А что вы выращивали? Думаю, не рис!
– Мы выращивали яблоки.
Эмилия ненадолго умолкла, вспоминая счастливые годы детства, своего красивого отца, красавицу-мать, милых младших братьев… А больше она ничего не стала вспоминать, чтобы не позволить недавнему прошлому отравить ее былое счастье.
– Рисовые плантации и сад ничуть не схожи между собою. Однако же мне кажется, что самая суть работы земледельца повсюду одинакова, что бы он ни выращивал. Он всегда зависит от времен года и превратностей погоды, и это главное.
– Превратностей?
– Превратности – неожиданные изменения. Единственное число – превратность.
– Ага. Превратность. Спасибо.
Он запомнит это слово. Он запоминает каждое новое слово, которое сообщает ему Эмилия. Его способности произвели на девушку глубокое впечатление.
– Вы быстро учитесь, князь Гэндзи. За эти три недели ваше произношение заметно улучшилось и словарь расширился.
– Это всецело ваша заслуга, Эмилия. Вы – необыкновенно терпеливый наставник.
– С хорошим учеником всякий учитель покажется хорошим, – сказала Эмилия. – И конечно же, если превозносить наставника за достижения ученика, то следует отдать должное и Мэтью.
– За успехи госпожи Хэйко – несомненно. А своими я обязан исключительно вам. Мэтью я понимаю гораздо хуже. Мне показалось, или ваше произношение действительно несколько отличается?
– Вы совершенно правы.
– Вы произносите слова четко, без растягивания – это чем-то напоминает речь японцев. А он говорит – будто напевает, вот так…
И Гэндзи столь похоже воспроизвел ленивый, тягучий выговор Мэтью, что Эмилия расхохоталась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124