Все в отцовской мастерской было как в старые добрые времена: весело горела печь, сестра Кетера сидела за гончарным кругом, мать размешивала глазурь.
Видимо, Мирна тоже подумала об этом, потому что сказала:
— Прямо как в дни прежних караванных сезонов, Каджи. Нравились мне те времена. Все мы тогда торопились наделать горшков да блюд, чтобы продать хозяевам караванов.
Кетера простонала:
— Прошлый раз, когда мы занимались этим, я была беременна. — Она обхватила руками бока. — Я была вот такой толстой. Я даже говорить почти не могла, а коли пыталась, то тут же начинала поминать моего мужа-злодея, который довел меня до такого состояния.
— Будто ты сама в этом не участвовала, — фыркнула Мирна.
Кетера рассмеялась:
— Да нет, что говорить, и я получила свою часть удовольствия. Как и он. Вот только все остальное мне пришлось делать одной. По-моему, это нечестно.
— Лейрия, не покидавшая Сафара даже в момент посещения им семьи, завозилась в углу.
— Я рада, Кетера, что выбрала мой путь, а не твой, — сказала она. — Похоже, драться на поле боя не так болезненно, как рожать.
— Так-то оно так, — сказала Кетера. — Но зато у меня теперь есть мой Дмитрий.
Она улыбнулась, глядя на малыша, который в углу возился за своим маленьким гончарным кругом.
— Так что в конце концов я счастлива.
Внезапно она расхохоталась и прикрыла рот ладонью.
— Что это я разболталась? О каком таком конце ?
Все засмеялись, даже Каджи, смутившийся от такого предмета беседы. Но поскольку говорила Кетера, которую он обожал за веселый нрав, то и он позволил себе развеселиться.
А маленький Дмитрий в углу, устав от возни с глиной, принялся играть у ведерка с водой. Он сунул в мыльную пену соломинку, набрал воды и выдул.
На конце соломинки образовался пузырь. Восхищенный Дмитрий стал надувать его больше, пока пузырь не раздулся в громадину, не оторвался от соломинки и не полетел по комнате.
— Смотри, мама! — воскликнул он. — Шарик! Я сделал шарик!
Все повернулись посмотреть. Пузырь, отражая поверхностью сияние печи, медленно плыл в другой угол. Зависнув над горшками, он лопнул.
Все сочувственно зацокали языками.
— Не волнуйтесь, — сказал Дмитрий. — Я еще сделаю. Много!
Он радостно стал засовывать соломинку в воду и выпускать очереди пузырей.
Сафар, перестав улыбаться, обратился к отцу.
— Мне нужно, чтобы ты для меня кое-что сделал, отец, — сказал он.
Каджи нахмурился, не зная еще, что задумал сын.
Сафар достал несколько листов бумаги и принялся набрасывать рисунок.
— Сделай вот так, — сказал он, — но только тоньше. Настолько тонко, насколько сможешь. Не беспокойся, если получится чересчур хрупко.
Каджи взялся за рисунок.
— Я сделаю так, сынок, — сказал он. — Но ради Эсмира, зачем тебе это? И что ты с этой штукой собираешься делать?
— И не с одной, отец, — сказал Сафар. — Мне нужно, по крайней мере, два десятка.
— Вы возвращаете меня к Манасии? — затрепетал Калазарис. — Но зачем? Что я сделал, чтобы заслужить такую судьбу, ваше величество?
Калазарис стоял перед Протарусом и Сафаром. Глаза у шпиона были завязаны. Завязали ему их с тех пор, как Ирадж прибыл в Киранию.
— Только не говори нам, что такое заслуженное и незаслуженное, — сказал Сафар. — Наверняка у нас с тобой очень разные точки зрения на этот счет.
— Не волнуйся, друг мой, — сказал Ирадж. — Манасия тебя не убьет. Уж мы об этом хорошенько позаботимся. Ты будешь утверждать, что сбежал. Мозги у тебя шустро работают. А я позабочусь, чтобы побег твой выглядел мужественным поступком. А что произошло на самом деле, останется нашей маленькой тайной. И разберись сам со своим будущим. Представь, что я проиграл, а ты — на их стороне. Или представь, что я выиграл кампанию, а ты сохранил мне верность. Выбери только правильно. И в соответствии с этим поступай. И уж в следующий раз, когда встретишься мне, будешь точно знать, что ожидать.
— Я полностью уверен в вашей неизбежной победе, ваше величество, — сказал Калазарис. — И сделаю все, что прикажете.
— Приказ всего один, — сказал Ирадж. — Я хочу, чтобы ты доставил некое послание. Вот оно…
Всходила Демонская луна, когда Калазарис вонзил шпоры в бока коня и с громким топотом копыт полетел по пустыне.
Луна нависала над ночной равниной, красная, как заново рожденная. Местность окрасилась в оранжевый цвет, с щербинами чернильных теней. Калазарис заставлял скакуна огибать эти тени, каждый раз моля богов, чтобы не сбиться с курса, и глубоко вонзая шпоры в бока лошади.
Низко висящая Демонская луна заполонила собой весь северный небосвод, стерев даже намек на какое-либо существовавшее в той стороне созвездие. Прямо над луной поднималась комета, столь яркая, что лишь ее свет мог соперничать с отливами луны.
«Знак Алиссарьяна», — подумал Калазарис.
Манасия утверждал, что этот знак расположен к нему. Но так же полагал и Протарус. Калазарис в растерянности не знал, к кому примкнуть.
Совершенно обезумев, он проклял богов, что не позволили ему насадить своих шпионов при дворе Демонской луны.
Лука изумленно уставился на Калазариса.
— Ты с ума сошел! — выкрикнул он. — Как ты посмел обратиться ко мне тайком? Да если отец узнает, он нас обоих убьет!
— Да будет мне позволено указать, ваше высочество, — сказал Фари. — Этот человек предполагал, что мы все поймем… и никому ничего не расскажем.
Он посмотрел на Калазариса, сверкая желтыми глазами. Однако спокойно произнес:
— По глупости, или по хитроумию, но, похоже, ты всех нас сделал заговорщиками.
Калазарис и бровью не повел. Дело требовало отсутствия эмоций.
— Я все-таки надеюсь, что план умен, о благородный, — сказал он. — То есть применительно к нам, конечно.
Наследный принц, однако, не успокаивался.
— Больше всего меня злит, — сказал он, — что по каким-то причинам этот Протарус, этот король-выскочка, считает меня настолько коварным сыном, что верит, будто я не пойду и не расскажу все.
— И меня таким считает, ваше высочество, — пробормотал Фари. — Я ведь с вами.
Он сверкнул глазами на Калазариса. Но вновь заговорил спокойно:
— Я так думаю, что это ты рассказал ему о жизни нашего двора. Поведал о наших личных привычках.
— Я рассказывал по возможности меньше… Но обстоятельства… — ответил Калазарис.
Фари выбросил вперед коготь. Обжигающий луч света ударил в Калазариса, завопившего от боли.
— Пора бы тебе уже научиться вопить не так сильно, — сказал Фари, опуская коготь. — А то кто-нибудь услышит и раскроет наш заговор.
— Я все им рассказал, — прокряхтел Калазарис. — Все, о чем спрашивали.
Фари повернулся к Луке.
— Я думаю, теперь он более аккуратно будет относиться к правдивости своих ответов, ваше высочество, — усмехнулся он.
Лука кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132