Люди были им рады, и, судя по взглядам, которые они бросали на Ираджа, их больше интересовал этот незнакомец, нежели новости снизу. Горцы считали невежливым совать свой нос в дела других, но поскольку Ирадж ничего не говорил ни о своей семье, ни о себе, на их лицах читалось разочарование, когда юноши уходили дальше.
Одна из девушек даже ненадолго увязалась за ними, очарованная высокой крепкой фигурой Ираджа и его красивой внешностью. Она повернула обратно, лишь когда они дошли до тропы, ведущей к козьему пастбищу. Она зазывала их по пути обратно остановиться в их доме, обещая, что ее мать хорошо покормит гостей.
— Похоже, она в тебя влюбилась, — поддразнил Сафар. — И если бы ты захотел, она бы забралась с тобой в кустики и позволила бы раздеть себя.
— Было у меня такое намерение, — признался Ирадж. — Давненько я уже не терся о женские бедра.
Сафар удивился, услышав такие слова. Деревенские ребята частенько хвастались своими победами, но Сафар знал, что их утверждения были обычным враньем. Ему приходилось слышать шутки сестер и матери на счет молодых людей, которых созревшие девицы дурачили, кокетничая приуменьшенным приданым — пока не подходило дело к свадьбе. Иногда какой-нибудь караван завозил с собой проституток из отдаленных публичных домов. Но их интересы распространялись лишь на зажиточных людей с толстыми кошельками, а отнюдь не на нищих голоногих подростков.
Слова же Ираджа звучали совсем не как пустая похвальба.
— Неужели незамужнюю женщину так легко уговорить лечь с тобой в постель? — спросил он. — Я говорю не в оскорбительном смысле. Просто в Кирании на такие вещи смотрят сурово. У нас девушка может пойти с тобой только в одном случае — если ты богат. И если ты раздвинул ей ноги, то считай, что вскоре ее папаша побежит к Губадану обговаривать дату венчания.
— Именно это я и подозревал, — сказал Ирадж. — Вот почему я и не вытаскиваю свою саблю из ножен. Но и наших женщин не так легко совратить. Просто, когда я достиг соответствующего возраста, у меня для моих прихотей были служанки. Мать всегда следила, чтобы неподалеку находилось несколько хорошеньких рабынь. Среди моих соотечественников принято считать, что, если молодого человека лишать таких удовольствий, это плохо сказывается на здоровье.
— Хотел бы я, чтобы и моя мать так же заботилась о моем здоровье, — сказал Сафар. — Ну а если получаются дети? Как тогда?
Ирадж пожал плечами.
— Когда появляется младенец, мы обычно продаем таких рабынь, — сказал он. — Дешевле купить новых, чем выращивать.
Сафар был потрясен.
— Как же можно продать собственного ребенка? — спросил он.
Ирадж посмотрел на друга как на ненормального.
— Я никогда не считал их моими, — сказал он. — Тогда уж и покрывало, постеленное на моей кровати, можно считать моим ребенком каждый раз, когда я занимаюсь любовью в кулак. К тому же даже свободная женщина человек в том же смысле, что и верблюд или лошадь. Они ниспосланы нам богами лишь для нашего удовольствия и для увеличения народонаселения. И я обращаюсь к ним лишь постольку, поскольку так заведено.
Сафар удержался от решительного возражения. Слышать, как кто-то отзывается о его матери и сестрах как о кобылах, дающих потомство, было весьма неприятно, и его просто злило, что с чьей-то точки зрения они просто шлюхи. Но он ничего не сказал, полагая, что Ирадж просто еще не повзрослел.
Так парочка продолжала взбираться вверх и вскоре оказалась в долине, где паслись козы. Сафар сменил ребят, присматривающих за стадами, собрал коз и повел их еще выше в горы.
Холмы покрывало весеннее цветение. Цветы и трава поднимались на каждом ровном участке, так что шли не торопясь, позволяя козам и ламе пастись там, где им заблагорассудится. Лагерь разбили рано, согнали коз на лужок, а сами забрались ночевать в грот, прикрывающий их от ветров. Поджарив фазана и заполнив оставшиеся пустоты в желудках жареным миндалем, сыром и черствым хлебом, сверху все залили козьим молоком. Закат был недолгим, но впечатляющим, превратившим луг и грот в волшебный золотой пейзаж. Затем засияла луна и замерцали звезды. Сафар и Ирадж долго всматривались в них, молчаливые, как прислужники на храмовой церемонии.
Затем Ирадж сказал:
— А ты знаешь, что я родился под тем же знаком, что и Алиссарьян?
Сафар покачал головой, хотя ему вдруг показалось, что он знал об этом давным-давно. Он даже попытался пошутить:
— Не хочешь ли прямо сейчас заняться завоеваниями?
Ирадж не засмеялся. Глаза у него заблестели, словно эти слова ненароком попали в цель.
— Извини, если я обидел тебя, — сказал Сафар. — Шутка была глупой.
Ирадж кивнул, затем сказал:
— У тебя никогда не было ощущения своего предназначения?
— Только как гончара, — сказал Сафар.
Ирадж пристально посмотрел на него:
— Ты в самом деле так думаешь, Сафар?
— Кем же мне еще быть? — ответил юноша. — Я — Тимур. Тимуры делают горшки.
Ирадж пожал плечами, словно говоря: как хочешь, но только мне-то лучше знать. Затем он сказал:
— Я рассказывал тебе, что видел сон о парне по имени Сафар?
— При нашем знакомстве, — ответил Сафар.
— Удивительно, что ты так больше и не расспрашивал меня об этом сне, — сказал Ирадж. — Большинство людей спросили бы.
Сафар не ответил, вспомнив видение с королем на белом слоне.
Ирадж долго не сводил с него глаз, затем сказал:
— Если я поведаю тебе один секрет, обещаешь его никому не раскрывать?
Сафар пообещал, с облегчением переключаясь на менее рискованную для него тему.
— Если же ты нарушишь клятву, — предупредил Ирадж, — то меня скорее всего убьют.
Сафара такое заявление напугало. В своей жизни он еще ни разу не сталкивался с секретами, разоблачение которых влекло такое наказание.
— Именно по этой причине я и живу здесь, с вами, — продолжил Ирадж. — Видишь ли, мой отец был вождем нашего племени, и я должен был унаследовать власть.
— А отец недавно умер? — догадался Сафар.
— Он подхватил лихорадку примерно год назад, — сказал Ирадж. — За шесть месяцев она высосала из него жизнь. В течение этого времени в моей семье происходили раздоры, и она разделилась — часть поддерживала меня как наследника, а другая — моего дядю Фулена. Когда же отец умер, раскол оказался непреодолимым.
Ирадж рассказал, что поначалу большая часть семьи была за него. Один из его кузенов — уважаемый всеми пожилой человек, владелец обширных земель и многих табунов коней — был назначен регентом до достижения Ираджем соответствующего возраста.
— Но Фулен заключил сделку с самым ненавистным врагом моего отца, — сказал Ирадж. — С неким негодяем по имени Коралия Кан, человеком, который убил моего деда, когда отец еще был мальчиком. Но отец отомстил той семье, убив первенца Канов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Одна из девушек даже ненадолго увязалась за ними, очарованная высокой крепкой фигурой Ираджа и его красивой внешностью. Она повернула обратно, лишь когда они дошли до тропы, ведущей к козьему пастбищу. Она зазывала их по пути обратно остановиться в их доме, обещая, что ее мать хорошо покормит гостей.
— Похоже, она в тебя влюбилась, — поддразнил Сафар. — И если бы ты захотел, она бы забралась с тобой в кустики и позволила бы раздеть себя.
— Было у меня такое намерение, — признался Ирадж. — Давненько я уже не терся о женские бедра.
Сафар удивился, услышав такие слова. Деревенские ребята частенько хвастались своими победами, но Сафар знал, что их утверждения были обычным враньем. Ему приходилось слышать шутки сестер и матери на счет молодых людей, которых созревшие девицы дурачили, кокетничая приуменьшенным приданым — пока не подходило дело к свадьбе. Иногда какой-нибудь караван завозил с собой проституток из отдаленных публичных домов. Но их интересы распространялись лишь на зажиточных людей с толстыми кошельками, а отнюдь не на нищих голоногих подростков.
Слова же Ираджа звучали совсем не как пустая похвальба.
— Неужели незамужнюю женщину так легко уговорить лечь с тобой в постель? — спросил он. — Я говорю не в оскорбительном смысле. Просто в Кирании на такие вещи смотрят сурово. У нас девушка может пойти с тобой только в одном случае — если ты богат. И если ты раздвинул ей ноги, то считай, что вскоре ее папаша побежит к Губадану обговаривать дату венчания.
— Именно это я и подозревал, — сказал Ирадж. — Вот почему я и не вытаскиваю свою саблю из ножен. Но и наших женщин не так легко совратить. Просто, когда я достиг соответствующего возраста, у меня для моих прихотей были служанки. Мать всегда следила, чтобы неподалеку находилось несколько хорошеньких рабынь. Среди моих соотечественников принято считать, что, если молодого человека лишать таких удовольствий, это плохо сказывается на здоровье.
— Хотел бы я, чтобы и моя мать так же заботилась о моем здоровье, — сказал Сафар. — Ну а если получаются дети? Как тогда?
Ирадж пожал плечами.
— Когда появляется младенец, мы обычно продаем таких рабынь, — сказал он. — Дешевле купить новых, чем выращивать.
Сафар был потрясен.
— Как же можно продать собственного ребенка? — спросил он.
Ирадж посмотрел на друга как на ненормального.
— Я никогда не считал их моими, — сказал он. — Тогда уж и покрывало, постеленное на моей кровати, можно считать моим ребенком каждый раз, когда я занимаюсь любовью в кулак. К тому же даже свободная женщина человек в том же смысле, что и верблюд или лошадь. Они ниспосланы нам богами лишь для нашего удовольствия и для увеличения народонаселения. И я обращаюсь к ним лишь постольку, поскольку так заведено.
Сафар удержался от решительного возражения. Слышать, как кто-то отзывается о его матери и сестрах как о кобылах, дающих потомство, было весьма неприятно, и его просто злило, что с чьей-то точки зрения они просто шлюхи. Но он ничего не сказал, полагая, что Ирадж просто еще не повзрослел.
Так парочка продолжала взбираться вверх и вскоре оказалась в долине, где паслись козы. Сафар сменил ребят, присматривающих за стадами, собрал коз и повел их еще выше в горы.
Холмы покрывало весеннее цветение. Цветы и трава поднимались на каждом ровном участке, так что шли не торопясь, позволяя козам и ламе пастись там, где им заблагорассудится. Лагерь разбили рано, согнали коз на лужок, а сами забрались ночевать в грот, прикрывающий их от ветров. Поджарив фазана и заполнив оставшиеся пустоты в желудках жареным миндалем, сыром и черствым хлебом, сверху все залили козьим молоком. Закат был недолгим, но впечатляющим, превратившим луг и грот в волшебный золотой пейзаж. Затем засияла луна и замерцали звезды. Сафар и Ирадж долго всматривались в них, молчаливые, как прислужники на храмовой церемонии.
Затем Ирадж сказал:
— А ты знаешь, что я родился под тем же знаком, что и Алиссарьян?
Сафар покачал головой, хотя ему вдруг показалось, что он знал об этом давным-давно. Он даже попытался пошутить:
— Не хочешь ли прямо сейчас заняться завоеваниями?
Ирадж не засмеялся. Глаза у него заблестели, словно эти слова ненароком попали в цель.
— Извини, если я обидел тебя, — сказал Сафар. — Шутка была глупой.
Ирадж кивнул, затем сказал:
— У тебя никогда не было ощущения своего предназначения?
— Только как гончара, — сказал Сафар.
Ирадж пристально посмотрел на него:
— Ты в самом деле так думаешь, Сафар?
— Кем же мне еще быть? — ответил юноша. — Я — Тимур. Тимуры делают горшки.
Ирадж пожал плечами, словно говоря: как хочешь, но только мне-то лучше знать. Затем он сказал:
— Я рассказывал тебе, что видел сон о парне по имени Сафар?
— При нашем знакомстве, — ответил Сафар.
— Удивительно, что ты так больше и не расспрашивал меня об этом сне, — сказал Ирадж. — Большинство людей спросили бы.
Сафар не ответил, вспомнив видение с королем на белом слоне.
Ирадж долго не сводил с него глаз, затем сказал:
— Если я поведаю тебе один секрет, обещаешь его никому не раскрывать?
Сафар пообещал, с облегчением переключаясь на менее рискованную для него тему.
— Если же ты нарушишь клятву, — предупредил Ирадж, — то меня скорее всего убьют.
Сафара такое заявление напугало. В своей жизни он еще ни разу не сталкивался с секретами, разоблачение которых влекло такое наказание.
— Именно по этой причине я и живу здесь, с вами, — продолжил Ирадж. — Видишь ли, мой отец был вождем нашего племени, и я должен был унаследовать власть.
— А отец недавно умер? — догадался Сафар.
— Он подхватил лихорадку примерно год назад, — сказал Ирадж. — За шесть месяцев она высосала из него жизнь. В течение этого времени в моей семье происходили раздоры, и она разделилась — часть поддерживала меня как наследника, а другая — моего дядю Фулена. Когда же отец умер, раскол оказался непреодолимым.
Ирадж рассказал, что поначалу большая часть семьи была за него. Один из его кузенов — уважаемый всеми пожилой человек, владелец обширных земель и многих табунов коней — был назначен регентом до достижения Ираджем соответствующего возраста.
— Но Фулен заключил сделку с самым ненавистным врагом моего отца, — сказал Ирадж. — С неким негодяем по имени Коралия Кан, человеком, который убил моего деда, когда отец еще был мальчиком. Но отец отомстил той семье, убив первенца Канов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132