От них не уйдешь, их власть навечно; но человеку не нужна чья-то власть, даже власть любящих и любимых, она все равно мешает, потому что без нее сильнее, чем с ней, просто видишь дальше, когда смотришь без них - так что с ними делать, с хорошими и с козлами, с ушедшими и сотворивщими тебя по образу и подобию того, что им выпадало творить и раньше? Сначала, наверное, понять их тени, а затем приветить, а затем еще раз понять - пронзительно, до конца, а затем расстаться с ненужным пантеоном теней, сохранив, конечно, добрую память о них, причем о всех: кто любил тебя и мешал, кто спас и мучил; так вот, ее-то сохранить, а сеть порвать, достать из себя все занозы, все до единой побросать на землю и сжечь, и танцевать в этом пламени, возрождаясь для новой жизни, той самой, что ждет только тебя и никого больше. Ведь у каждого своя карма, свой набор бывшего, свой вопрос. И своя задача сжечь именно эту карму и ответить на свой вопрос, поставить свои точки над своей буквой "i". Тогда, наконец-то, окажешься в том месте, где можно двигаться, дышать и определять направления. Самое главное - самому определять направления, а не предоставлять это тем, с кем делил когда-то время жизни, кто всегда и везде определяет их за тебя, большинство из них этого недостойны, они и за себя никогда и ничего не могли определить правильно. Ну а чтобы разобраться с тенями, надо вызвать каждую. Встречать их с любовью и пониманием, без страха и комплекса, без глупости и зажима, заключать их в объятия, трогать, узнавать, смеяться - а затем бить раз и навсегда смертным боем, и чтоб не встали, не поднялись. Насмерть бить, но открыто, от макушки до пяток преисполнившись понимания и любви, что сегодня одно и то же, потому что в момент понимания исчезает нелюбовь, мир понимается до последней точки как совершенство, как безумно красивый и правильный механизм, а любой законченный до финала путь - например, путь той же любви, - неизбежно кончается пониманием, как, впрочем, и любой другой путь, даже путь ненависти, лишь бы пройденный до конца и впечатанный в мир по максимуму.
7
Оставалось ему работать на службе год и три дня, а в Отчизне той порой пошла веселуха. Жизнь вздрогнула и задергалась, как из летаргического сна вытащенная, и денечки начались отвязные, такие, что отвязней и некуда.
А чегой-то это, говорил народ, наблюдая бандитские толковища. А зачем, изумлялся окрестный люд, изучая первые сексшопы и коммерческие ларьки. Ой ты, дивился Иванов, когда ему разрешили почитать "Архипелаг ГУЛАГ". Ну ни хрена, охали пенсионеры, по КВН заслышав первые шутки про родную партию и правительство. Вот это да, думал Смурнов, внимательно читая в "Комсомолке" и "Аргументах" про безбожные привилегии партийной элиты. Ой-хо-хо, думал Коротич, вытанцовывая из кабинета товарища Яковлева. Ну, басурмане, ужо я вам, шумел народный мессия в окружении команды апостолов. Даешь правду, думали тысячи человек, столичным днем митингнув на воздухе перемен. Просто ошизеть, вдумчиво рассуждали спокойные, наблюдая, как люберы разбираются с металлистами. Зиг хайль, объявились первые арии, а журналисты опрометью кинулись брать у них интервью. Адик мой духовный отец, говорил резкий студент в черном кожане, а диктофон старательно перекручивал.
Ух ты, гутарили мужики, заприметив, как неодетые женщины позируют на заглавных листах невиданных доселе изданий. Ой ты жизнь, думало российское население, когда по телевизору показали неплатоническую любовь. А я тут баксы стригу, делился серьезный пацан из стольного града, папаня мой на заводике шероебится за двести наших, а у меня в день двести ненаших, итого: по черному курсу я гребу в семьсот раз больше папашки своего, лохана. Могу купить в месяц пару автомобилей "Волга", а дела мои добрые матрешки я продаю да прочую хреномуть.
Ну и ну, разводили руками незатейливые, когда в провинцию вьехали первые "тойоты" и "вольво". Ваш Ленин правил не лучше вашего Сталина, все они подонки и "коза ностра" - изрек находчивый, и народ сразу же посвятил его в народные депутаты РСФСР. Вот оно что, думали праведные, лицезрея по ТВ двенадцать подвигов межрегиональной группы. Была такая в советском парламенте, они-то и сказали, что и как, и какая нехристь нам овес съела.
В некоторых семьях появились первые видеомагнитофоны, до "персоналок" время не доехало. Появилась реклама. Появились официальные проститутки и не менее официальные наркоманы. Где-то убивали. Кое-где разрешили материться. От вчерашней действительности остался хрен.
От вчерашней действительности остались дома и ограды, вывески и тополя, пейзаж и небо. Остались организации. Остались улицы. Остались города. Названия некоторых из них поменялись, но города как таковые - бесспорно, остались. Наконец, от вчерашней действительности остались люди, и вот здесь начинается самое интересное, поскольку люди - как бы это сказать? - большей частью провисли, не в денежном, конечно, смысле, и не в политическом, а скорее в метафизическом.
- Как все получилось? - рассказывал философ Раскольник. - Есть набор вещей, в мире которых энное время обращалось сознание. Набор определенных предметов, структур, идей, концептов, жизненных правил, вопросов и ответов на них, иными словами - набор элементов, системно связанных в упорядоченную картину мира. Так вот, онтологическая картина мира характерна наличием определенного: смыслов и установленных правил, неких алгоритмов во времени, неким знанием того, что таится за каждым ярлыком и пребывает за каждой дверью. Знанием того, что такое и такое действие обернется именно этим, а не другим результатом. Знанием того, что вообще в мире есть, а чего в мире нет. И где что находится из того, что имеется. Например, педерасты где-то есть, но где-то в подполье, не в одном пространстве со мной.
Наконец, картина мира рисует опреленную историю мира и эсхатологический план: настоящее всегда определяет как минувшее, так и будущее.
Самое принципиальное, что картина мира содержит в себе ответ на главнейший вопрос, что делать. Вопрос "что делать мне?" всегда коррелирует с вопросом и ответом, что вообще должны делать люди, зачем они рождаются, пошло говоря, в чем смысл их жизни. Даже когда вопрос о смысле жизни не рассматривается прямо, ответ на него дается невербально: тысячью обстоятельств, идей, установок.
Так вот, советские времена обладали очень четким ответом на пресловутой вопрошание о смысле жизни, очень четким, в корне неверным, но совершенно определенным - эта проблема для большинства снималась, какие-то экзистенциальные раздумья просто выпадали, не было в них нужды. Можно было травить анекдоты про Ленина и Брежнева, но в какое-то тяжелое время просто прислониться к принятым без тебя ответам на вопросы, это просто и удобно, большинство так и делало, не обременяясь собственной разработкой проблематики смыслов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43