Могу, например, сказать, что это внешняя фигура, обладающая свойством перестраивать механизмы сознания без усилия. Могу заметить, что это по типу императив и при желании он локализуется в некоторую фразу. И этот императив входит в страдающее сознание без усилия, потому что усилие сопряжено с работой, а страдающее сознание работать не может. И именно он отодвигает страдание, переключая сознание на другой режим, в котором можно работать: но работа не поддерживает сама себя, она черпает свои основания во введенной нами внешней конструкции, внешней по отношению к устоявшемуся сознанию, в котором доминирует механизм возобновления апатии, усталости, боли... Я говорю понятно, Леш?
- Вроде да, - без зазрения совести соврал Смурнов.
- И то ладно, - улыбнулся болтливый. - Кофе вызвать?
- Вызовите, - согласился он.
Добромут вынул из кармана телефон, кинул в него два слова и упрятал во внутренний карман пиджака.
Через минуту появилась бесшумная.
- Здравствуйте, - неожиданно сказала она, хотя вряд ли обращалась к Смурнову.
Он посмотрел на нее, отмечая уже знакомое: немалые глаза, длинные притягивающие ноги, суженное лицо, ироничный и одновременно ласковый взгляд... Улыбка, столь же добрая, но одновременно и чуть насмешливая. Легкие тапочки, обтягивающий свитер. Это - видел он. Разумеется, он мог и придумать, мало ли как люди сочиняют других людей? Впрочем, глаза, ноги и лицо были фактом, а вот насчет взгляда можно и пофантазировать. Девушка исчезла, поставив две чашки на стол рядом с разговорчивыми мужчинами.
Клетчатый строил косые рожицы. Молчал выжидательно. Наконец уморительно закатил глаза и спросил Смурнова заурядно-человеческим голосом:
- Она тебе нравится, Леша?
- Ну, допустим, - осторожно ответил тот.
- Ох, батенька, не о том думаете, - подытожил банальный. - Я ведь сказал уже, о чем думать надобно. Крути мир на кончике мысли, пока не выпустим. Мы ведь тебя так просто не выгоним, так что время есть. Или не крутится у тебя вселенная?
- Когда вы прекратите издеваться? - спросил он.
Ответа не услышал.
15
Однако первенство держал другой том, льющий рассказы об истории человечества, закономерно оборванной на 1914-1918 годах: Великий Октябрь и вторая мировая были вынесены за желтые корочки в куда менее интересную книгу.
Феодализм быстро превратился в любимое слово. Самыми обожаемыми отрезками тысячелетней нити казались пунические конфликты, история Жанны д'Арк, карта походов Бонапарта, запечатленная на бумагу колониальность, сведения об абсолютизме и среневековые описания, вроде того, сколько стоило снаряжение рыцаря-феодала. Правда приводилась по десятому веку, а единицей измерения служила корова, что таило в себе кристально чистое удовольствие. Самые нужные вещи вроде меча, щита, копья и доспехов стоили недешево. Каждому атрибуту рыцаря соответствовали то две, то семь, а то и десять коров, одним словом, на обмундирование уходило целое стадо, было написано: стадо коров за полное снаряжение, поэтому синьоры сильно угнетали крестьян. Картинки подавали синьоров во всей красе.
Кроме того, рассказывали, как устроен правильный рыцарский замок. Кажется, он строился только на холмах, имел ров, две крепостных стены и башню донжон: неизвестно, как в настоящей жизни, но в теории полагалось именно так. Памятными местами тома было упоминание о том, что легион это пять тысяч человек, иллюстрация поджигаемой Жанны, цифра три-пять тысяч как население средневекового города, стрелочки движений Наполеона, подробный рассказ о колониальном начале англичан, излишне внимательное повествование о битве при Косово, долговязый Петр Первый, 473 год, воплотивший для него последний вздох разрушаемого Рима: провал Древнего мира казался Леше ярко-цветным в своей бетонной законченности.
Скучно было описание "никогда не существовавшего" Иисуса. По неведомой причине история России также будила меньше эмоций, чем события в других уголках, не любых, впрочем: Китай совершенно не удостаивался внимания, а "культура африканских народов" настолько несла ненужностью, что с презрением не перечитывалась и даже не переглядывалась, а возможно, не прочитывалось и в первый раз - что поделаешь, если скучно? Впрочем, сотни страниц и без того были выдержаны в добротном духе европоцентризма.
Обычно главка посвящалась Событию, например, битва при Косово - вот и главка, пожалуйста. Иногда главы охватывали общее, скажем, средневековый город, закабаление крепостных, двор Людовика. Попадались и вершины охвата: европейское искусство Нового Времени. А вот и совсем птичий полет, когда в одну главку с лихвой умещались перепитии средневекового Китая или всех скопом африканских цивилизаций. Главки сбивались в разделы, целиком вбиравшие в себя русскую социальную канитель от 1861 года до крейсерского бабаха, античность мира или Европу от Хлодвига до нидерландской революции, как известно, первой из буржуазных.
Начиналось Египтом. То есть, начиналось, конечно, мамонтами, но первобытное бытие все равно читалось как предисловие. А может, и не Египтом: на территории книги наличествовали Хаммурапи, Ашурбанипал, ловкая клинопись и висячие сады неизвестной Семирамиды. Можно додуматься до безумия, отчаянно выясняя первородство разливистого Нила или вавилонских табличек, - понятно, что история наверняка разобралась с очередностью цивилизаций, но Смурнов не мог вспомнить их последовательность в желтой книге своего детства.
При этом поступь прогресса занимала ничтожно малое место в его сознании, хотя уже тогда он слыл советским ребенком, верным общественником и потенциальным членом КПСС. Но какое дело до пролетарских мук, когда меч оценивается в семеро средневековых коров? А легион состоит из десяти когорт, и этот факт перевешивает отчаянный подвиг народноников. Компанелла, безусловно, наш человек, но почему он не участвовал в Столетней войне, не бился при Кресси и Азинкуре, занимался неизвестно чем, когда Блюхер подтягивал помощь Веллингтону и не смог спасти Карфаген?
Болеть за проигравших было давней и странной привыкой, объявившейся с тех времен. Наполеон беспроигрышно рубился двадцать лет, но закончил свой путь на острове, и поэтому Леша был за него. Он был за него в решающей компании 1812 года, ему казалось ненавистной предзаданность пути Бонапарта - раз пошел на наших, то проиграл. Нам же все проигрывают: тевтоны, хан Мамай, шведы. Император переправлял свое воинство через летний Неман, а нам уже очевидно, что этот мифический человек проиграл. Как же так? Нелюбовь к фатальной победности своей страны нашла себя в попытках переиграть прошлое, он брал себе 1812 год и делал с ним что хотел. Любопытно, что цель была не в конечной победе Наполеона, а в желании подольше подержать французские шансы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Вроде да, - без зазрения совести соврал Смурнов.
- И то ладно, - улыбнулся болтливый. - Кофе вызвать?
- Вызовите, - согласился он.
Добромут вынул из кармана телефон, кинул в него два слова и упрятал во внутренний карман пиджака.
Через минуту появилась бесшумная.
- Здравствуйте, - неожиданно сказала она, хотя вряд ли обращалась к Смурнову.
Он посмотрел на нее, отмечая уже знакомое: немалые глаза, длинные притягивающие ноги, суженное лицо, ироничный и одновременно ласковый взгляд... Улыбка, столь же добрая, но одновременно и чуть насмешливая. Легкие тапочки, обтягивающий свитер. Это - видел он. Разумеется, он мог и придумать, мало ли как люди сочиняют других людей? Впрочем, глаза, ноги и лицо были фактом, а вот насчет взгляда можно и пофантазировать. Девушка исчезла, поставив две чашки на стол рядом с разговорчивыми мужчинами.
Клетчатый строил косые рожицы. Молчал выжидательно. Наконец уморительно закатил глаза и спросил Смурнова заурядно-человеческим голосом:
- Она тебе нравится, Леша?
- Ну, допустим, - осторожно ответил тот.
- Ох, батенька, не о том думаете, - подытожил банальный. - Я ведь сказал уже, о чем думать надобно. Крути мир на кончике мысли, пока не выпустим. Мы ведь тебя так просто не выгоним, так что время есть. Или не крутится у тебя вселенная?
- Когда вы прекратите издеваться? - спросил он.
Ответа не услышал.
15
Однако первенство держал другой том, льющий рассказы об истории человечества, закономерно оборванной на 1914-1918 годах: Великий Октябрь и вторая мировая были вынесены за желтые корочки в куда менее интересную книгу.
Феодализм быстро превратился в любимое слово. Самыми обожаемыми отрезками тысячелетней нити казались пунические конфликты, история Жанны д'Арк, карта походов Бонапарта, запечатленная на бумагу колониальность, сведения об абсолютизме и среневековые описания, вроде того, сколько стоило снаряжение рыцаря-феодала. Правда приводилась по десятому веку, а единицей измерения служила корова, что таило в себе кристально чистое удовольствие. Самые нужные вещи вроде меча, щита, копья и доспехов стоили недешево. Каждому атрибуту рыцаря соответствовали то две, то семь, а то и десять коров, одним словом, на обмундирование уходило целое стадо, было написано: стадо коров за полное снаряжение, поэтому синьоры сильно угнетали крестьян. Картинки подавали синьоров во всей красе.
Кроме того, рассказывали, как устроен правильный рыцарский замок. Кажется, он строился только на холмах, имел ров, две крепостных стены и башню донжон: неизвестно, как в настоящей жизни, но в теории полагалось именно так. Памятными местами тома было упоминание о том, что легион это пять тысяч человек, иллюстрация поджигаемой Жанны, цифра три-пять тысяч как население средневекового города, стрелочки движений Наполеона, подробный рассказ о колониальном начале англичан, излишне внимательное повествование о битве при Косово, долговязый Петр Первый, 473 год, воплотивший для него последний вздох разрушаемого Рима: провал Древнего мира казался Леше ярко-цветным в своей бетонной законченности.
Скучно было описание "никогда не существовавшего" Иисуса. По неведомой причине история России также будила меньше эмоций, чем события в других уголках, не любых, впрочем: Китай совершенно не удостаивался внимания, а "культура африканских народов" настолько несла ненужностью, что с презрением не перечитывалась и даже не переглядывалась, а возможно, не прочитывалось и в первый раз - что поделаешь, если скучно? Впрочем, сотни страниц и без того были выдержаны в добротном духе европоцентризма.
Обычно главка посвящалась Событию, например, битва при Косово - вот и главка, пожалуйста. Иногда главы охватывали общее, скажем, средневековый город, закабаление крепостных, двор Людовика. Попадались и вершины охвата: европейское искусство Нового Времени. А вот и совсем птичий полет, когда в одну главку с лихвой умещались перепитии средневекового Китая или всех скопом африканских цивилизаций. Главки сбивались в разделы, целиком вбиравшие в себя русскую социальную канитель от 1861 года до крейсерского бабаха, античность мира или Европу от Хлодвига до нидерландской революции, как известно, первой из буржуазных.
Начиналось Египтом. То есть, начиналось, конечно, мамонтами, но первобытное бытие все равно читалось как предисловие. А может, и не Египтом: на территории книги наличествовали Хаммурапи, Ашурбанипал, ловкая клинопись и висячие сады неизвестной Семирамиды. Можно додуматься до безумия, отчаянно выясняя первородство разливистого Нила или вавилонских табличек, - понятно, что история наверняка разобралась с очередностью цивилизаций, но Смурнов не мог вспомнить их последовательность в желтой книге своего детства.
При этом поступь прогресса занимала ничтожно малое место в его сознании, хотя уже тогда он слыл советским ребенком, верным общественником и потенциальным членом КПСС. Но какое дело до пролетарских мук, когда меч оценивается в семеро средневековых коров? А легион состоит из десяти когорт, и этот факт перевешивает отчаянный подвиг народноников. Компанелла, безусловно, наш человек, но почему он не участвовал в Столетней войне, не бился при Кресси и Азинкуре, занимался неизвестно чем, когда Блюхер подтягивал помощь Веллингтону и не смог спасти Карфаген?
Болеть за проигравших было давней и странной привыкой, объявившейся с тех времен. Наполеон беспроигрышно рубился двадцать лет, но закончил свой путь на острове, и поэтому Леша был за него. Он был за него в решающей компании 1812 года, ему казалось ненавистной предзаданность пути Бонапарта - раз пошел на наших, то проиграл. Нам же все проигрывают: тевтоны, хан Мамай, шведы. Император переправлял свое воинство через летний Неман, а нам уже очевидно, что этот мифический человек проиграл. Как же так? Нелюбовь к фатальной победности своей страны нашла себя в попытках переиграть прошлое, он брал себе 1812 год и делал с ним что хотел. Любопытно, что цель была не в конечной победе Наполеона, а в желании подольше подержать французские шансы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43