Садист, стало быть?
Он мог слыть простым пацифистом, анархистом и хиппи. И наш век щедр на эту породу, и такие нужны.
Он мог любить людей. Учить евреев культуре чувств и отрешению от тупой агрессии. Какая цивилизация, если вместо культуры чувств - тупая агрессия?
Много забавного о нем можно прочесть у Ницше и Достоевского, у Ренана и Булгакова, у Толстого и Пети Васечкина. Много чего можно напридумывать самому, благо поле распахано, но поле широко.
Мы все равно о нем ничего не знаем.
Вот о Гитлере знаем.
Давайте о Гитлере?
Давайте о надоях молоко в деревне Малые Чуханы?
Давайте о ставке рефинансирования ЦБ?
Давайте о Боддхидхарме?
Давайте про пот и слезы трудового народа?
Давайте про славные годы молодые?
Давайте про первый поцелуй и первую рюмку водки?
Давайте про сирых и убогих?
Давайте за жизнь, ребята, пора уже.
(Здесь правильно отложить, достать стакан, отвинтить и выпить. Чем больше, тем любопытнее. Иначе проблемы. Принцип тантры: пей, пока не упадешь, а потом поднимись и добавь еше, а потом опять поднимись, а потом тебе Господь-то и воздаст по заслугам.)
Давайте, ребята...
А давайте про пот и слезы трудового народа?
А давайте запоем песню, русскую народную, задушевную, удалую, чапаевскую, чтоб ушки тряслись и ноженьки в пляс пускались? Чтоб рученьки по коленкам хлопали? Чтоб в головушке зазвенело? Чтоб хвостик закручивался? Чтоб в животике забурлило? Чтоб рожки упоительно задрожали? Есть, ха-ха, возраженьица?
Же не компран па, сказал Мазарини. А мы козла за такие речи на Соловки, пусть понюхает козел ледовитое море, пусть расчухает, козел, что и как, и по каким правилам...
"А то!" - сказал Соломоныч. Вылез из норы, обнюхался, почесал тыковку, и ну частушки наяривать:
Вновь жиды спасли Россию,
Пушкин в дилеры ушел,
Заверни мне мать-Европу
В чингисхановский рулон!
Ай да молодец - профессионал, знать, частушечного дела. Учился, наверное, долго, в Оксфорде пропадал, в "плехановке" водил хороводы, в Гарвард ездил на стажировку, а в Латинском квартале отсыпался. Курил там наркоту, спал с нерусскими. Крякнул Соломоныч, закусил удила и выдал:
Эй, братан, давай попробуй
С нами спеться в унисон,
Сионистскую водярой
Угостил меня масон!
Долго и несмолкающие, переходящие в овации и долгие поцелуи, в фуршеты и в кабинеты, в шведский стол и в шведскую любовь, в русскую баню и во франзуское подполье.
Лавры поэта Соломоныча не давали спать, не давали есть, мешали ходить и заниматься любовью. Вышел тогда юноша бледный со взглядом смущенным и произнес свое:
Мы наглядно время убивали
Проводя его за разом раз
Во времена, когда еще не знали,
Что это время убивало нас.
Ему тоже рукоплескали, но чуть потише, чем Соломонычу. Он продолжал:
Атрибут божественности бога
Испарился где-то за чертой,
Во владеньях городского смога
Растворившись после запятой.
Все задумались. Юноша удалился в гордой тишине и одиноком покашливании. Выбежал на сцену мальчик и прошепелявил детские необузданные стихи:
О мои океаны и реки,
О мои золотые моря,
О арийцы и чебуреки,
Посмотрите - гаснет заря!
Мыслей отмирающий клок:
О моя разбитая люстра,
Мой небеленый потолок,
А на потолке - Заратустра.
Пацаненка унесли на руках, в дороге закармливая леденцами и шоколадками. Мальчик отбрыкивался и чмокал, а его в десяток рук гладили по голове.
А вот наконец-то вышел сельский дурачок и порадовал:
А в лесу живут серые волки,
И про них ходят черные толки,
Будто эти серые гады
С ветеранов снимают награды.
Ветеранов сжирают ублюдки,
А награды потом продают,
Сотню долларов варят за сутки
И в Швейцарии летом живут.
Ты хотел бы жить, как они:
Беспредельно, покоя не зная,
Но проходят смурые дни,
Не берут тебя серые в стаю.
Потому что ты человек!
Испокон презирают нас волки.
На дворе закругляется век,
А по лесу ходят черные толки.
Сельского дурачка осторожно выслушали, вежливо похлопали, закрутили ему руки за спину и проводили в поселковый дурдом. Суть в том, что дурачишка был не простой, а маниакальный: пырнул ножиком семерых человек и пошел стихи декламировать. Но мудрые правоохраниетели знали о его пагубной страсти к музе. Не ушел бедолажечка далеко, загубило его сочинительство.
Залетел на огонек Святой Дух. Материализовался, как положено. И давай свое гнуть.
Отсвистав на горе,
на зимовку уходят
последние раки,
а Макар-людоед
все гоняет телят
и семь раз отмеряет,
где нужно отрезать,
ты Россия моя,
убежавшая в лес,
за родные края,
словно восемь чудес
позабытого Старого Света;
я смотрю на тебя
отщепенцем от лета,
как адепт октября,
и на мне его мета,
и не в силах понять,
кому нужно все это?
я пока отщепенец от лета
и любитель смотреть,
как идут зимовать,
отсвистав на горе,
предпоследние раки.
И растаял.
А вот и романтичная девушка в рваных джинсах. С боем прорвалась она к сцене, когтями и штыками, зубами и ножами, вилками и ложками расчистила себе путь. И летели от нее мужики вверх тормашками, кричали и плакали, и молили о пощаде слезливыми голосенками. Но не жалела отчаянная сильный пол. Презирала якобы сильных.
Романтичная сказала, что будет на потребу народа стих читать. И топнула ногой в рваной джинсе, чтоб заткнуть крикливых, унять шумливых и успокоить изрядно буйных. Наступила звонкая и тонкая тишина.
У побережья льдистого моря
На чернеющем дохлом снегу
Сумасшедший рассазывал с горя,
Перед тем побывавши в раю.
Я видал пресловутое Третье,
Я Господь не даст мне соврать,
Это дивное тысячелетье
Только лучше бы не видать.
Я видал процветающий город,
Миллионы довольных рож,
Но победа людского счастья
Мне острее, чем острый нож.
Места хватит под солнцем многим
И уют достанется всем:
Инвалидам, ворам, убогим
И сменившим ночи на плен.
Я смотрел, как обедают люди
И как пьют безболезненный яд,
Как любовь готовят на блюде
И как мало ее хотят.
От рождения все свободны,
Только дети устали играть,
Только женщины их бесплодны,
А мужчины привыкли спать.
Что достигуто - то убито,
Умерла последняя цель.
Негодяям пришла финита,
А планета села на мель.
Мне занудна победа счастья,
Я хочу и стремлюсь назад,
Побывать у дьявола в пасти
И в безумном краю доживать.
Ха-ха-ха, смеялась романтичная девушка. Не поняли, полудурки? Да ладно, махнула она рукой.
Во втором ряду заприметила нормально одетого юношу, остальные одеты хоть и дорого, но не в стиль. Он одет хоть дешево, но нормально. Остальные-но щеголяли фиолетовыми носками на фоне белых космюмов, красными майками под серыми пиджаками, тренировочными штанишками и золотистыми побрекушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Он мог слыть простым пацифистом, анархистом и хиппи. И наш век щедр на эту породу, и такие нужны.
Он мог любить людей. Учить евреев культуре чувств и отрешению от тупой агрессии. Какая цивилизация, если вместо культуры чувств - тупая агрессия?
Много забавного о нем можно прочесть у Ницше и Достоевского, у Ренана и Булгакова, у Толстого и Пети Васечкина. Много чего можно напридумывать самому, благо поле распахано, но поле широко.
Мы все равно о нем ничего не знаем.
Вот о Гитлере знаем.
Давайте о Гитлере?
Давайте о надоях молоко в деревне Малые Чуханы?
Давайте о ставке рефинансирования ЦБ?
Давайте о Боддхидхарме?
Давайте про пот и слезы трудового народа?
Давайте про славные годы молодые?
Давайте про первый поцелуй и первую рюмку водки?
Давайте про сирых и убогих?
Давайте за жизнь, ребята, пора уже.
(Здесь правильно отложить, достать стакан, отвинтить и выпить. Чем больше, тем любопытнее. Иначе проблемы. Принцип тантры: пей, пока не упадешь, а потом поднимись и добавь еше, а потом опять поднимись, а потом тебе Господь-то и воздаст по заслугам.)
Давайте, ребята...
А давайте про пот и слезы трудового народа?
А давайте запоем песню, русскую народную, задушевную, удалую, чапаевскую, чтоб ушки тряслись и ноженьки в пляс пускались? Чтоб рученьки по коленкам хлопали? Чтоб в головушке зазвенело? Чтоб хвостик закручивался? Чтоб в животике забурлило? Чтоб рожки упоительно задрожали? Есть, ха-ха, возраженьица?
Же не компран па, сказал Мазарини. А мы козла за такие речи на Соловки, пусть понюхает козел ледовитое море, пусть расчухает, козел, что и как, и по каким правилам...
"А то!" - сказал Соломоныч. Вылез из норы, обнюхался, почесал тыковку, и ну частушки наяривать:
Вновь жиды спасли Россию,
Пушкин в дилеры ушел,
Заверни мне мать-Европу
В чингисхановский рулон!
Ай да молодец - профессионал, знать, частушечного дела. Учился, наверное, долго, в Оксфорде пропадал, в "плехановке" водил хороводы, в Гарвард ездил на стажировку, а в Латинском квартале отсыпался. Курил там наркоту, спал с нерусскими. Крякнул Соломоныч, закусил удила и выдал:
Эй, братан, давай попробуй
С нами спеться в унисон,
Сионистскую водярой
Угостил меня масон!
Долго и несмолкающие, переходящие в овации и долгие поцелуи, в фуршеты и в кабинеты, в шведский стол и в шведскую любовь, в русскую баню и во франзуское подполье.
Лавры поэта Соломоныча не давали спать, не давали есть, мешали ходить и заниматься любовью. Вышел тогда юноша бледный со взглядом смущенным и произнес свое:
Мы наглядно время убивали
Проводя его за разом раз
Во времена, когда еще не знали,
Что это время убивало нас.
Ему тоже рукоплескали, но чуть потише, чем Соломонычу. Он продолжал:
Атрибут божественности бога
Испарился где-то за чертой,
Во владеньях городского смога
Растворившись после запятой.
Все задумались. Юноша удалился в гордой тишине и одиноком покашливании. Выбежал на сцену мальчик и прошепелявил детские необузданные стихи:
О мои океаны и реки,
О мои золотые моря,
О арийцы и чебуреки,
Посмотрите - гаснет заря!
Мыслей отмирающий клок:
О моя разбитая люстра,
Мой небеленый потолок,
А на потолке - Заратустра.
Пацаненка унесли на руках, в дороге закармливая леденцами и шоколадками. Мальчик отбрыкивался и чмокал, а его в десяток рук гладили по голове.
А вот наконец-то вышел сельский дурачок и порадовал:
А в лесу живут серые волки,
И про них ходят черные толки,
Будто эти серые гады
С ветеранов снимают награды.
Ветеранов сжирают ублюдки,
А награды потом продают,
Сотню долларов варят за сутки
И в Швейцарии летом живут.
Ты хотел бы жить, как они:
Беспредельно, покоя не зная,
Но проходят смурые дни,
Не берут тебя серые в стаю.
Потому что ты человек!
Испокон презирают нас волки.
На дворе закругляется век,
А по лесу ходят черные толки.
Сельского дурачка осторожно выслушали, вежливо похлопали, закрутили ему руки за спину и проводили в поселковый дурдом. Суть в том, что дурачишка был не простой, а маниакальный: пырнул ножиком семерых человек и пошел стихи декламировать. Но мудрые правоохраниетели знали о его пагубной страсти к музе. Не ушел бедолажечка далеко, загубило его сочинительство.
Залетел на огонек Святой Дух. Материализовался, как положено. И давай свое гнуть.
Отсвистав на горе,
на зимовку уходят
последние раки,
а Макар-людоед
все гоняет телят
и семь раз отмеряет,
где нужно отрезать,
ты Россия моя,
убежавшая в лес,
за родные края,
словно восемь чудес
позабытого Старого Света;
я смотрю на тебя
отщепенцем от лета,
как адепт октября,
и на мне его мета,
и не в силах понять,
кому нужно все это?
я пока отщепенец от лета
и любитель смотреть,
как идут зимовать,
отсвистав на горе,
предпоследние раки.
И растаял.
А вот и романтичная девушка в рваных джинсах. С боем прорвалась она к сцене, когтями и штыками, зубами и ножами, вилками и ложками расчистила себе путь. И летели от нее мужики вверх тормашками, кричали и плакали, и молили о пощаде слезливыми голосенками. Но не жалела отчаянная сильный пол. Презирала якобы сильных.
Романтичная сказала, что будет на потребу народа стих читать. И топнула ногой в рваной джинсе, чтоб заткнуть крикливых, унять шумливых и успокоить изрядно буйных. Наступила звонкая и тонкая тишина.
У побережья льдистого моря
На чернеющем дохлом снегу
Сумасшедший рассазывал с горя,
Перед тем побывавши в раю.
Я видал пресловутое Третье,
Я Господь не даст мне соврать,
Это дивное тысячелетье
Только лучше бы не видать.
Я видал процветающий город,
Миллионы довольных рож,
Но победа людского счастья
Мне острее, чем острый нож.
Места хватит под солнцем многим
И уют достанется всем:
Инвалидам, ворам, убогим
И сменившим ночи на плен.
Я смотрел, как обедают люди
И как пьют безболезненный яд,
Как любовь готовят на блюде
И как мало ее хотят.
От рождения все свободны,
Только дети устали играть,
Только женщины их бесплодны,
А мужчины привыкли спать.
Что достигуто - то убито,
Умерла последняя цель.
Негодяям пришла финита,
А планета села на мель.
Мне занудна победа счастья,
Я хочу и стремлюсь назад,
Побывать у дьявола в пасти
И в безумном краю доживать.
Ха-ха-ха, смеялась романтичная девушка. Не поняли, полудурки? Да ладно, махнула она рукой.
Во втором ряду заприметила нормально одетого юношу, остальные одеты хоть и дорого, но не в стиль. Он одет хоть дешево, но нормально. Остальные-но щеголяли фиолетовыми носками на фоне белых космюмов, красными майками под серыми пиджаками, тренировочными штанишками и золотистыми побрекушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43